Глава 21

Василий

Я должен успокоить её, положить руку на плечо и смахнуть слёзы. Но будет лучше, чтобы она боялась. Игнорируя напряжение в груди, я распаковываю вещи. Мне всё равно, что она боится меня. Всё равно, что я ещё чувствую, как её мокрый рот накрывает мой жёсткий член.

Я Василий Петрович. У меня нет чувств.

И Наоми не может служить оправданием. У меня нет чувств, потому что чувства препятствуют успеху. Если бы я начал чувствовать, то утонул бы в отвращении к себе и ненависти. Я всё ещё был бы тем маленьким мальчиком, который пытался защитить свою сестру с вилкой в руках против зверя, который нас родил. И подростком, который позволил использовать своё тело, чтобы его сестра оставалась невинной. И парень, который убивал и уничтожал, чтобы его сестра оставалась невредимой.

Если бы у меня были чувства, то я бы немедленно полетел в Москву, приехал бы на квартиру к Елене Петрович и проделал дыру в её прекрасном сделанном лице. Но чувства не могут изменить ни прошлого, ни будущего.

Мне всё равно.

Совсем.

Слёзы.

Страх.

Ненависть, которая сейчас расползается по её животу.

Ничего не имеет значения.

Только одну вещь я ищу, и это сила. Силой я раздавлю всех врагов, встану каблуком на горло всем, кто будет противостоять мне. Я могу предложить Наоми физическое удовлетворение, защиту и, возможно, даже мир.

Но не смогу дать ей успокоения, ласки или любви. Они для слабаков. И даже если бы я захотел, я не знаю, как это сделать.

У меня горит тело таким же сильным желанием к ней, как и моё желание убить Елену. Но жизнь воина – это воздержание и отложенное удовлетворение.

Не имеет значения, что мне хочется трахнуть Наоми, вонзив свои изнемогающие чресла в её щедрый фонтан страсти. Но как бы я не пытался выкинуть Наоми из головы, каждый раз, когда закрываю глаза, передо мной встаёт её обнажённый образ перед экраном компьютера. Мой член всё ещё чувствует, как по всей его длине двигается её влажный рот. Она щедрая и смелая, а я совсем не такой. Даже если бы я смог коснуться её света, я не заслуживаю.

Я беспокойно смотрю на Испанскую Лестницу в ночном великолепии. С моего балкона на седьмом этаже с лёгкостью могу разглядеть туповатых туристов. Несмотря на время, уличные торговцы розами и дешёвыми игрушками по-прежнему охотятся за своими пятью евро. На одной из верхних ступенек в нескольких шагах от отеля продавец несколько раз подбрасывает вверх светящийся гелиевый шарик. Вытащив винтовку, я прицеливаюсь.

Продавец снова бросает шарик, который через пять секунд по спирали падает обратно. Он подбрасывает снова. Отсчитав, выдыхаю и нажимаю на курок. В момент попадания пули в шарик время замедляется. Неоновая жидкость внутри шарика вырывается, и краска разбрызгивается в темноту у основания фонарного столба. Продавец откидывает голову, и у него челюсть падает вниз.

И тогда время возобновляет ход. Шарик падает. Пьяные гуляки в страхе кричат и спотыкаются о ступеньки. Другие продавцы начинают упаковывать товар, но продавец гелиевого шарика просто смотрит в небо, задаваясь вопросом, куда делась его игрушка. Небеса забрали её.

Положение луны в небе напоминает о времени. Офис по изготовлению поддельных документов скоро откроется. Наоми в спальне всё ещё дремлет. Красота её тела очевидна и не утешительна даже под льняными простынями и пышным хлопковым одеялом.

Смотреть и не трогать – мучительно. У меня стягивается тело, когда я представляю, как скидываю с неё одеяло и ныряю к ней между ног. Наши рты яростно сливаются, когда я вхожу в её гладкую промежность, пытаясь снять напряжение между нами.

Я не был бы нежным, не в первый раз, но увидел бы, как она кончает. Знаю много трюков. Как, например, скрутить бёдра, чтобы попасть точно в экстрачувствительную часть её плоти. И правильное положение бёдер, чтобы своей тазовой костью тереться о её клитор. А ещё точное усилие зубов на сосках, не слишком мягкое, но и не слишком сильное. Мне приходилось использовать эти уловки в течение долгого времени, но никогда ради своего удовольствия.

Но я хотел бы увидеть реакцию Наоми на мои приёмы, как она будет запоминать каждое усилие и измерять каждый шаг.

Мне нужно больше сил, чтобы абстрагироваться от неё, чем я хотел бы признать.

На улице появляется такси.

– Пора идти, Наоми, – зову я.

Спотыкаясь, она выходит из спальни, одетая в свободное платье цвета бледного персика. Шелковистый материал прилипает к её округлостям, создавая соблазнительные тени. У неё взъерошены волосы, а красная помада, которую она наносила в клубе, размазана. Она выглядит так, будто хорошо потрахалась и наслаждалась этим. У меня член становится толще в ответ на это зрелище. Возможно, следовало застрелить и себя, после того как я покончил с Эмилем.

Я бросаю ей длинный пиджак. Она сможет переодеться в поезде.

– Идём, – говорю я, и мой тон грубее, чем обычно, но Боги небесные, что делать человеку, которого так искушают.

Она пожимает плечами, осматривая пальто, а я разбираю и пакую винтовку. Мне не хочется смотреть на неё, но я не могу. У неё ноги покрыты чулками, намекая на то, что я знаю, что там выше коленок. Она выглядит вдвойне провокационно. Вероятно, все непорочные девы, доставшиеся варварам, не были такими чарующими.

В вестибюле, пока мы выписываемся из номера, я еле сдерживаюсь, чтобы не избить разинувшего рот клерка, который пялится на неё с похотью в глазах.

– Нам нужно такси, – лаю я, пока он не отрывает от неё взгляда, и я кричу громче. – Такси до Термини Стационе. Быстро!

Мой резкий окрик заставляет его кивнуть и выполнить приказ, но не отрывая взгляда от Наоми. Я должен достать пистолет и застрелить его.

Наоми всё ещё моргает, как сова, глядя на меня, будто ещё не до конца проснулась.

– Куда мы едем?

Одна часть меня не хочет ей ничего рассказывать, но это неправильно. А другая часть меня хочет рассказать ей всё. Положить голову на её мягкие колени и выплеснуть все мои заботы, ведь она любит меня, как одомашненного волка. Но я даю ей лишь мельчайшие детали.

– Firenze.

– Firenze?

– Флоренция, – перевожу я.

Мгновение она размышляет об этом, и у неё запускаются механизмы. Я наблюдаю за ней краем глаза, потому что не хочу смотреть в открытую, и почти вижу, как двигаются её шестерёнки.

– Там находится статуя Давида. Я бы хотела её увидеть. О, и галерея Уффици приятное место. Там находится картина «Рождение Венеры Боттичелли». Ты видел её? А мы сможем увидеть Пизанскую башню? Я бы хотела изучить её, чтобы понять, как она всё ещё не упала.

– В этих местах толпы. Много людей.

– Ох... ну, думаю, может быть, всё будет хорошо. Я могла бы снова воткнуть затычки для ушей.

Я потираю рукой лицо.

– Мне жаль, Наоми. Я озабочен нашим путешествием, поэтому нам предстоит короткая дорога. Возможно, в другой раз мы сделаем это, но не в эту поездку.

– Конечно. Я поняла.

Её милостивое одобрение моей неприветливости заставляет меня чувствовать себя ещё хуже. В такси я не могу говорить на протяжении всей дороги до железнодорожного вокзала.

Рассвет восстаёт из облаков, заливая румяным светом окружающий пейзаж. Даже приземистая уродливая станция Термини выглядит романтично в этом свете. Бросив водителю деньги, я вытаскиваю Наоми из машины и беру наши сумки. Выбираю самый ранний поезд, чтобы избежать большой толпы. Места, которые я забронировал, находятся в тихой части в вагоне бизнес-класса.

Уложив сумки на багажные места, жестом прошу Наоми сесть. Она без единого слова занимает своё место и смотрит в окно. У неё двигаются губы, но я не могу разобрать ни слова. Я ложусь на сидение рядом с ней и закрываю дверь купе. Сейчас оно похоже на стеклянную гробницу. Тихую и угнетающую.

Почему я отталкиваю её, когда она не что иное, как принятие меня, моих кровавых жестоких черт и собственных особенностей? У неё была возможность предать меня. Её предыдущая ложь не была самозащитой.

Что-то смещается внутри меня. Больше не хочу этой пропасти между нами, но раз я в ответе за неё, мне её и преодолевать.

– Ты хочешь переодеться? – спрашиваю я.

Она не отвечает.

– Наоми?

Она снова игнорирует меня. К её повторяющимся беззвучным словам добавилось небольшое покачивающееся движение. Поезд медленно заполняется, мучительно медленно. Положив пальцы на стол, я смотрю на её затылок, волосы спутаны. Это не в её духе. Наоми – человек порядка и точности. То, что она не пытается выпрямить волосы, вызывает беспокойство. Забравшись в её сумку, я достаю расчёску.

– Это скоростной поезд. Всего несколько часов, и мы будем во Флоренции.

Я медленно расчёсываю её волосы, стараясь не тянуть корни. Годы расчёсывания чужих волос научили меня этому. Выключаю эти воспоминания. Медленно расчёсываю прядь за прядью, разделяя каждую отдельно.

– Флоренция – интересный город. У него нет выхода к морю, крупного порта. Но тем не менее, река Арно вызывала крупнейшие наводнения. В шестидесятых река затопила город, смела ворота баптистерия Гиберти и уничтожила многие другие драгоценные артефакты. По всему городу есть маркеры, отмечающие уровни наводнений. Они выше твоей головы, Наоми.

Её покачивание останавливается, и она немного обмякает, но всё ещё где-то витает. Спутанные пряди почти исчезают, но я продолжаю проводить расчёской, гладя шелковую бронзово-каштановую завесу.

– В ранние утренние часы у дверей баптистерия мало людей. В отеле Циметире Сан-Миниато-аль-Монте много открытого пространства. Там не будет многолюдно. Внутри Санта-Мария-дель-Фьоре находится вход в Санта Репарату. Это оригинальный собор, а на его вершине – Санта-Мария. И там никого не бывает. Это не Пиза или Рождение Венеры, но это часть сердца Флоренции.

– Ты возьмёшь меня туда? – тихо спрашивает она.

– Да, – хрипло отвечаю я, и её мольба пронзает меня, словно стрела, ведь мне нравится, когда она болтлива и откровенна. – Возьму, но сначала нам нужно отправиться к Гийому. Он знаком со многими во Флоренции и поможет нам с делами.