Глава 9

Пустошь постепенно преображалась. С каждым пройденным, или я бы даже сказала по-другому, преодоленным километром мрачная безысходность оставалась всё дальше и дальше позади. Пейзаж приобретал краски, цвет, аромат. Вот уже и островки травы с цветами, и не густые, но всё же кустарники, низкие, но деревья. Небо уже не казалось таким блёклым, как прежде, а палящее над головой солнце не убивало, а согревало. И это всего три дня пути.

Но меня в большей мере радовал не меняющийся пейзаж, а то, что я начала узнавать места. И мои догадки подтвердились, как только мы выбрались к реке Альхамада́г. Если я правильно определила место, у которого дагалы решили разбить лагерь на ночь, то в дне пути вниз по течению расположено небольшое поселение. Я у них жила около трех дана́та, это где-то три-три с половиной привычных для меня месяца. Но наш путь шел не вдоль реки, и не вниз, и не вверх, а вброд через нее и дальше на север. Именно там расположен ближайший приграничный таху Киреи – Са-ах. Побывать за его высокими и непреступными стенами мне так и не удалось за то время, что я прожила здесь. Но теперь придется. Если не найду способ сбежать раньше. А я его не найду, пока рядом слишком зоркий надсмотрщик.

- О чем задумалась? – подошла ко мне Леора и протянула кожаный мешочек с водой, которым наделил ее Бэгур. Остальным рабыням выдавали воду порционно и по необходимости. Так что наш бугай проявил в некой мере щедрость или хотел таким образом показать свое расположение к ней. – Прохладная.

- Вода в Альхамадаг всегда прохладней, чем должна быть.

- Подземные потоки ее питают.

- Я слышала, что раньше она была более широкой, чем теперь.

- И бурной.

- И что произошло?

- Проклятие мертвых земель иссушило почву. То ущелье, по которому нас вели, ведь тоже когда-то было рекой. А пустошь плодородными землями исчезнувшего народа.

- Ты о аданах?

- Да. И в тебе их кровь.

- Как и в нашем… - хотела я сказать похитители, но найдя высокую фигуру кэя, прикусила мысленно язык.

- Да. И в нем тоже, - догадалась Леора, и тоже бросила в его сторону беглый взгляд.

- А ша-ахкая?

- Миори? Нет. Ее дар от великого светила над нашими головами.

Что-то подобное мне уже рассказывали – другая женщина с тем же даром, но она говорила о себе иначе: «Рабыни чужой боли».

Мы ненадолго замолчали, пока я пила воду. Но Леора как-то странно смотрела на меня, и я не выдержала ее взгляда.

- Хочешь о чем-то спросить?

- У тебя необычная реакция на то, в какой ситуации мы оказались. Словно рабство – это что-то непривычное для твоего народа. Разве такие существуют?

- А это важно?

- Мне просто любопытно. От тария с островов по другую сторону бескрайних вод до дикарей на самом крайнем севере – почти везде продают и покупают живой товар.

- Почему ты так уверена? Ты побывала в каждом народе, в каждом таху или поселении? Или твой народ … к примеру? Вы же против рабства, – я вовремя нашла нужный ответ и знала, что ей нечем будем ответить.

- Мой народ против, но не был таковым всегда, - смутилась Леора.

- Тогда не удивляйся, если кто-то не знает того, что по твоему мнению известно всем. Только великому ша-ах над нашими головами видно всё.

- Ты права. Я как-то не подумала об этом, - она что-то обдумывала, вскользь блуждая по мне взглядом, словно ее любопытство было незаметным. Наивная. – Значит, твой народ… - обдумывала она вопрос.

Я улыбнулась. Хитрюга захотела меня подловить.

- Хочешь знать, откуда я родом?

- Я… хотела бы… - договорить ей помешали.

- Не замерзли? - спросил Бэгур, приближаясь к нам. – Сегодня ночь будет холодной, - добавил он, когда встал рядом и, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, или сколько там у него их еще осталось, уставился на Леору.

Что ж, тут и так всё было ясно. Не о моем благоустройстве на ночь он волновался. Но пока Леора изображала из себя недогадливую, я поддела бугая:

- Хочешь предложить себя в роли согревающего одеяла?

Улыбка с лица Бэгура сползла мгновенно.

- Не… я ж … - почухал он затылок, - беспокоюсь. Предупредить хотел. У нас вещей лишних нет. Костры-то будем поддерживать, но вам, женщинам, этого может оказаться недостаточно, - а сам на Леору смотрит, да такими виноватыми глазами, аж пожалеть захотелось.

- А-а-а-а, вот ты о чем, - протянула я и наигранно вздохнула, оценив по достоинству, как подругу перекосило от моих слов. Наверное, она мысленно мне уже все волосы повыдергивала. – Ну, если придумаешь, чем нам помочь, слабеньким, то я с удовольствием выслушаю все предложения. Замерзнем, не выспимся. Завтра кое-как ногами передвигать будем.

А в подтверждение моим словам как раз Миори подошла, грея ладони о большую чашу с чем-то горячим.

Бэгур нахмурился. А ведь я всего-то хотела подшутить над ним и Леорой, разрядить хоть немного обстановку, отвлечься. Но вышло всё очень даже серьезно и правдоподобно. Знала бы до чего мой язык меня доведет, прикусила бы кончик.

***

- Миори, ляжешь рядом со мной, ближе к огню, - Дэмиян не хотел смутить, он по обыкновению защищал ее, как делал это всегда, когда был рядом.

- Спасибо, но я привычна к холодным ночам. А вот остальным придется несладко, - ответила Миори на предложение старшего друга, но всё же отвернулась, чтобы скрыть румянец на щеках.

Девушка изо всех сил старалась вести себя на равных с Дэмияном, но робость, которую она всегда чувствовала в его присутствие, еще с тех времен, когда была совсем ребенком, так никуда и не исчезла. Старший сын семьи Архов вызывал у нее целую гамму эмоций, особенно, когда проявлял заботу. И Миори знала, что если бы три года назад ее отец не ушел к предкам в мир бестелесных теней, ее ждала бы совершенно иная доля. Она словно всегда будет связана с Дэмияном. Но огорчало ли ее то, что их пути разошлись?

- Ты как всегда права, - осмотрел кэя рабынь, ужинающих около одного из трех костров, и заметил, что многие уже чувствуют на себе приближающийся холод – сезон северных ветров близок.

- Северяне праздную приход ледяного бога, а до нас долетает свист их песен, - ответила Миори, вспомнив слова покойной матери.

Дэмиян даже улыбнулся от ее слов и поднялся со своего места, решая, как поступить лучше.

Вскоре все узнали, что эту ночь женщины проведут не отдельно от мужчин, а рядом с ними. Дагалам перспектива понравилась, рабыни примолкли.

- Подъем ранний, еще до восхода ша-ах на небе, - предупредил кэя. – И дайте женщинам рубашки, - добавил он и пошел к реке.

Одинокая фигура скрылась в темноте. А остальные принялись готовиться ко сну, разворачивая подстилки и укладывая их ближе к кострам. Женщины молчали, раздираемые разными мыслями, но никто не осмелился противоречить. Кроме одной. Отблеск огня играл в светлых глазах, а гнев, набирающий обороты, закипал в крови. Но она тоже пока молчала. Ждала. И когда кэя вернулся обратно, она не сдержалась. Их молчаливый спор, начавшийся всего-то после одной ее фразы, наблюдали все без исключения.

- А нас спросить не хочешь?

Мужчина схватил рабыню за локоть и, притянув к себе, склонился с таким выражением на лице, что другая бы уже в обморок упала, как минимум, но не она.

- У рабов нет права голоса или выбора, - произнес он очень тихо, отпустил ее и, подхватив свои вещи, бросил подстилку около костра. – Располагайся.

- А к реке можно сходить? Кожа зудит. Или рабам нельзя даже облегчить боль и страдания? – женщина, словно не желала признавать свой статус или желала покинуть мир живых.

Хотел бы он отказать, но взгляд Миори заставил одуматься.

- Идем. Миори, пойдешь с нами? – девушка молча махнула головой, отказываясь от предложения, тяжко вздохнула, бросив на него еще один осуждающий взгляд, и принялась раскладывать подстилку на ночь. – Ладно. Мы скоро вернемся.

Уходящих к реке кэя и рабыню провожали взглядами все. Бэгур хмыкнул и расстелил свою подстилку, приглашая запавшую ему в сердце женщину, занять место рядом с ним, заодно и рубашку свою протянул. Получил в ответ благодарную улыбку, убедился, что сделал всё, что мог для нее и улегся. Остальные тоже занимали места около костров: рабыни ложились рядом по двое, мужчины по бокам от них. Кто-то не выдержал и пошутил о том, что, наконец, дождался сладкой ночи. Кто-то его приструнил. На ногах всё еще оставались дозорные. Голоса постепенно затихали, шорох тоже. Дерево трещало, обгладываемое огнем, шумела река, начинал подвывать ветер. Где-то вдалеке завыл зверь.

Миори присела на свою подстилку и повернулась спиной к огню, посмотрела на ночное пасмурное небо над головой и подумала о матери: о том, что та никогда не смела перечить отцу – своему хозяину. Она тоже никогда и не думала, что можно вести себя иначе, что у рабыни могут быть свои желания, свои мысли и самое главное, что она может их высказать. Она дочь свободного мужчины и невольницы. Единственная прямая наследница довольно богатой семьи. И ее мать должна была получить свободу, обещанную отцом, в день, когда их дочери исполнится пятнадцать полных круговоротов Тэнэкии вокруг ша-ах, но, к сожалению, она не дожила до этого дня. Лекарь сказал, что ее сердце настолько истосковалось по родной земле, что не выдержало. Отец оплакивал ее так долго, что дал повод другим увидеть в себе слабость. И его слабостью воспользовались. Отец ушел к предкам так внезапно, что Миори до сих пор не верится, что его нет. Да, он тосковал по любимой женщине, возможно, упрекал себя в том, что не успел подарить ей свободу раньше, чем она ушла. Но он никогда не был слаб. Ее отец, Вейха́р Бага́ро, славился физической мощью и крепким здоровьем. Лекарь не удостоил ее, его единственную дочь, даже словом. Он переговорил с ближайшими родственниками и будто бы исчез с таху. Отца предали вечному огню уже на следующий день, не позволив дочери толком и попрощаться. И уже к концу дня ей сообщили, что она никто в семье Багаро. И если бы не ее дар, Миори ждала участь матери – торги.