Глава 17

Беркман подал идею устроить спонтанную пресс-конференцию у главного входа в больницу, чтобы мы смогли незаметно ускользнуть. Кира решил, что не желает встречаться с журналистами, и я не посмел бы спорить. Спасибо и на том, что нас не выследили папарацци, жаждавшие заполучить фотографии «золотого мальчика» лос-анджелесской полиции с парнем. Хижина стала нашим умиротворяющим, отдалённым и обособленным местом. Идеальным.

Первые три дня после возвращения из больницы Кира был молчаливым и замкнутым. Большую часть времени он просыпался только для того, чтобы снова задремать. Но сон его был беспокойным. Он ворочался, крутился и подскакивал в холодном поту, тяжело дыша.

Неделю назад Кира съедал конские порции еды и не желал принимать даже «Тайленол» (прим.пер.: популярное в США болеутоляющее). Теперь же он не ел практически ничего и глотал обезболивающие таблетки не глядя. Его движения стали неспешными и болезненными. А ещё он хотел, чтобы я постоянно находился рядом.

Врачи предупредили, что приступы депрессии, злости и отчаяния будут происходить часто. Главное — не принимать их близко к сердцу. Кире назначили встречу с полицейским консультантом, помогавшим разобраться с последствиями травмирующих событий. Беркман настоял на записи для всех четверых: Киры, Анны, Эви и Рэйчел. Кира обещал, что придёт, но больше эту тему не поднимал.

В основном, дни мы проводили на террасе, в креслах, в окружении деревьев и с видом на горы.

Кира лежал между моих ног на спине, устроившись головой на моей груди. Несмотря на мирную тишину, его молчание меня изматывало. Я не хотел принуждать Киру к разговору. Но не мог выносить тяжесть вины за пережитые им события.

Я извинялся. Повторял сотни раз. Он отмахивался, отвечая, что едва ли в этом была моя вина. Но непрекращающееся молчание намекало на обратное. Я пытался не ставить самого себя в центр внимания. Ведь здесь речь шла не обо мне. В этой истории главным был не я.

А Кира.

Но к концу первой недели я практически убедил себя, что он собирается меня бросить. И глубоко в душе верил, что для него так будет лучше.

— Ты в порядке? — Тихий голос Киры оторвал меня от размышлений.

За неделю его глаз почти пришёл в норму, хотя над бровью остался шрам. Лицо всё ещё было покрыто синяками, но они бледнели. Порезы заживали, рёбра продолжали ныть, а левая рука болела и чесалась под гипсом. Я слабо улыбнулся.

— Да, всё хорошо.

Кира приподнял бровь. Он знал, что я вру.

— Расскажешь, в чём дело? — негромко поинтересовался он.

Я не мог. Не желал начинать этот разговор. Его неминуемое прощание меня прикончит. Так что взамен я ответил вопросом, меняя тему.

— Хочешь пройтись? Ты не выходил на прогулку целую неделю. Не говоря уж о пробежке.

Кира помотал головой.

— Если ты хочешь вернуться в город, мы можем, — произнёс он ни с того ни с сего.

— Что? — Его заявление меня удивило. — Я не хочу уезжать.

— Тогда почему ты на меня не смотришь?

Я помрачнел и после долгого молчания еле слышно прошептал:

— Не хочу, чтобы ты уходил.

Повисла тишина. Через какое-то время я поднял на него взгляд. Кира выглядел... сбитым с толку.

— Что? Почему ты говоришь подобное?

— Я не обвиняю тебя за то, что ты считаешь меня виноватым, — сказал я. — То есть, если бы не я и не моя работа, ничего бы...

Пальцы, прижатые к моим губам, остановили монолог.

— Я тебя не виню, — тихо, но уверенно заявил он. — Ты сам это делаешь.

— Но тебе следовало бы обвинить меня.

— Прекрати указывать, что я должен чувствовать!

Его гнев оказался неожиданностью.

— Прости...

— И перестань извиняться! — повысил голос Кира.

После недели молчания как по щелчку разверзся поток. Кира кричал на меня из-за чувства вины и постоянных извинений. Стучал пальцами по своей груди, говоря о мыслях, крутившихся в голове во время пыток, и о том, что он мог думать лишь обо мне. Он орал, что я не должен чувствовать вину, потому что он бы прошёл через всё заново, если бы пришлось.

Ради меня. Кира бы испытал это снова ради меня.

Потому что он любил меня.

И как посмел я утверждать, что ему лучше без меня?

Разве я не понимал, что всё время в плену он грезил обо мне? Знал ли я, что он смог вынести испытание, потому что ждал нашей встречи?

Кира вцепился в волосы и расхаживал передо мной, рассказывая, что когда ему сломали руку, он решил, что это не имеет значения. Не важно, если преступники в курсе наших отношений или даже если весь грёбанный мир узнает, что он гей — ничто из этого не важно. Потому что когда жизнь превратилась в ад, Кира разглядел будущее. Может быть, прежде он сомневался, то теперь точно знал, что для него по-настоящему важно.

Внезапно Кира слишком резко повернулся, скривился и пошатнулся из-за боли в рёбрах. На его глазах выступили слёзы.

Я бросился к нему.

— Кира...

— Я так испугался, — проронил он, когда скатилась первая слеза. — Так сильно испугался.

Как мог аккуратно я притянул его к себе и обнял. Кира всхлипнул. Он обмяк, привалился ко мне и, в конце концов, дал волю рыданиям. Ужас пройденных испытаний, эмоции прошедшей недели — всё вылилось наружу.

Сквозь наши слёзы Кира наконец поделился своими чувствами. Как напуган он был и за женщин рядом, и за меня. Он не знал, собираются ли его убить, но не мог вынести мысли, что кто-то из преступников навредит девушкам. Заявил, что лучше бы умер, защищая их, чем жил с осознанием собственного бездействия. Кира рассказал, что не имел ни малейшего представления, разглядим ли мы жесты и поймём ли мы их. Но должен был сделать что-то, хоть что-нибудь.

— Невыносимо было думать, что я могу тебя никогда больше не увидеть, — признался Кира, вытирая слёзы. Потом посмотрел на меня с мольбой в глазах. — Поэтому, пожалуйста, не говори, что мне лучше без тебя. Иначе я прошёл через ад напрасно.

Я кивнул и сцеловал солёную воду с его щёк.

— Не буду, обещаю, — поклялся я. — Никогда тебя не оттолкну.

Кира сделал глубокий вдох и рвано выдохнул.

— И как будто всего этого недостаточно, — продолжил он, — сейчас я чувствую себя как...

Я удержал в ладонях его лицо и заставил посмотреть на меня.

— Как?

Кира пожал плечами и содрогнулся всем телом.

— Как в чужой шкуре. — Он поёжился. — Словно моя кожа мне больше не подходит.

— Ох, детка.

— Поможешь мне?

— Конечно, — шепнул я. — Сделаю что угодно.

— Сделай меня своим, — попросил он. Его огромные глаза были полны страха. — Покажи мне, кто я такой и кому принадлежу.

Я моргнул, не до конца уверенный, как понимать его слова.

Кира поцеловал меня, крепко и твёрдо. Его язык проник в мой рот резко, с напором. Я отстранился от его лица.

— Кира...

— Отведи меня в постель, — попросил он. — Возьми меня. Войди в меня.

В его голосе, в глазах сквозило отчаяние. Оно чувствовалось и на языке, когда он вновь меня поцеловал. Прежде я был сверху всего несколько раз, и ни разу с Кирой. Я обычно нуждался в заботе. Но сейчас было иначе.

Речь не о моей нужде. А о его.

Обхватив лицо Киры ладонями, я приблизился нос к носу. Его темные глаза впивались в мои, умоляя. Я мягко коснулся его губ, взял за руку и повёл наверх. Помня о травмах, подготавливал его не спеша. Кира был великолепен. Его тело, запах, ощущение кожи под моими пальцами, его вкус на языке, пока я сосал и облизывал его, проникая пальцами внутрь.

Обнажённый Кира раскинулся на кровати передо мной. Я надел презерватив, добавил смазки и встал на колени между его бёдер, аккуратно приподняв его икры. Не задирал ноги Киры слишком высоко, чтобы не давить на пострадавшие рёбра.

— Если будет больно, говори.

Кира кивнул и резко втянул воздух, когда я толкнулся внутрь него.

Он зажмурился. Его дыхание срывалось, пока я проникал глубже и глубже. Кира открыл глаза и не издал ни звука, но к его вискам побежали дорожки слёз.

Я замер.

— Детка?

Он кивнул.

— Не останавливайся. — Кира простонал. — Пожалуйста, не останавливайся.

Оперевшись на локоть, чтобы не лечь ему на рёбра, я начал медленно двигаться.

Я не думал о том, какой он узкий и горячий вокруг меня. Не думал о потрясающих ощущениях.

Я думал о Кире.

Нежно целовал его и повторял признания в любви. Провёл подушечками пальцев по его до сих пор припухшему глазу и рассказал, что он значит для меня целый мир.

Задрожав, я попытался оттянуть оргазм и зашептал Кире на ухо, что его место — рядом со мной, что он — мой.

Я очень медленно толкался внутрь, целовал его в шею, вызывая стоны, и понимал, что долго не продержусь. Свободной рукой я потянулся к члену Киры и начал ласкать. Проник языком в его рот, продолжая скользить в его заднице.

И когда Кира вскрикнул, я сначала решил, что причинил боль. Но он сжался вокруг меня, а его член излился мне на ладонь. Я наблюдал за волнами наслаждения, проходившими по телу Киры, и остро ощутил, что сейчас нахожусь внутри него. Именно эта мысль толкнула меня за край. Я кончил, чувствуя, как мой член чуть набух и выплеснулся внутри Киры.

Вернувшись в собственное тело, я осознал, что мы, обнявшись, лежим на боку, лицом друг к другу. Я чувствовал его пальцы в волосах. Открыв глаза, увидел его лицо в миллиметре от своего. Он выглядел... безмятежно.

— Спасибо, — пробормотал Кира и чмокнул меня в губы. Он долго смотрел на меня, и в конце концов произнёс: — Стоит привести себя в порядок.

— Я займусь, — негромко ответил я. — Позабочусь о тебе, — Так же, как сделал бы он. — Только дождусь, когда мои кости вновь затвердеют.

Раздался самый прекрасный звук, который я не слышал, будто бы, целую вечность: мелодичный смех Киры. Я улыбнулся, разглядывая его по-прежнему избитое и по-прежнему красивое лицо. Сказал, что люблю, прежде чем вытереть нас. И повторил ещё раз, вернувшись в кровать и притянув его в объятия.

Кира удовлетворённо вздохнул. Его грудь мерно поднималась и опадала, и я уснул под звук его дыхания.

* * * *

А проснулся от знакомого ощущения, что за мной наблюдают.