Изменить стиль страницы

Глава 41

На следующий вечер, когда над фермой взошла луна, Никс стало жарко, и она вышла на крыльцо. Она окинула взглядом участок, амбар и пастбище, казалось, были нарисованы рукой художника, безупречные и уютные, с изящными густыми деревьями, пышной травой и забором, который волнообразно пересекал луга.

Это было чисто американское пространство. Если не знать, что им владели, его строили и поддерживали в должном виде вампиры.

Дедушка вышел из дома, набивая табак в трубку, сетчатая дверь захлопнулась за ним.

– Ты знаешь, куда мы собираемся?

Она оглянулась на него, заметив рулон ткани под его рукой.

– Да.

– Есть вопросы?

– Нет.

– Тогда пойдем в амбар.

Они шли бок о бок по ароматной свежескошенной лужайке. Кленовые деревья казались красивее, чем она помнила, ветви сверкали изумрудно–зелеными листьями, характерными для позднего августа. Вскоре, когда изменится погода, они станут красно–золотыми, а затем, наконец, хрустящие и коричневые покроют землю.

– На самом деле, у меня есть вопрос, – сказала она. – Как ты узнал, что Жанель убила старика? Почему ты был так уверен?

Ее дед сжал трубку зубами и зажег ее старой, но исправной зажигалкой, сложив ладони вместе и сгорбившись, чтобы ветер не потушил пламя. За чем последовала затяжка, вторая, третья… и в воздухе поднялся ароматный дым.

Никс уже решила, что дед ее проигнорирует, когда он, наконец, заговорил.

– Он позвонил мне. За две ночи до своей смерти.

Когда Никс резко оглянулась, дедушка не подал вида, что заметил ее удивленную реакцию. Он просто вынул трубку изо рта и внимательно ее разглядывал, как бы проверяя, достаточно ли хорошо она тлеет.

– Мужчина сказал мне, что Жанель ему угрожала, – сказал он, остановившись и снова зажигая трубку. Когда все наладилось, он продолжил говорить, не сдвигаясь с места. – Он обратился ко мне как к ее ближайшему родственнику мужского пола, в соответствии с Древним Правом. Сначала я думал, что то был поступок дисциплинарного характера. Потом я понял, что он ее боялся. Я заступился за него. Я сказал ей, что нет причин снова возвращаться в его владения, что ее услуги больше не требуются.

– И что случилось? – спросила Никс, когда он замолчал.

Ее дедушка продолжил путь и не отвечал, пока они не оказались в амбаре. И даже тогда он заговорил, лишь когда остановился у лодки, на которую, судя по сладкому запаху лака, он недавно нанёс первый слой.

Дедушка затянулся трубкой, выпуская белые клубы, поплывшие над его головой.

– Я стар, и пятьдесят лет назад я уже пятьсот семьдесят три года как был на планете. И за все это время на меня никогда так не смотрели.

– Как она? – Голос Никс дрогнул, поэтому она смолкла.

– В тот момент у Жанель не было души. За ее взглядом не было... абсолютно ничего. – Он поднял указательный палец. – Хотя нет, неправда. Были логика и холодный расчет. Однако ничего человечного. Не было любви или привязанности ко мне как к члену ее рода. И тогда–то я увидел ее истинную природу. Вот тогда я понял… что все эти годы жил с хищником.

Никс покачала головой, вспомнив холодный взгляд женщины через стальную сетку камеры.

– Я тоже не знала, – прошептала она.

– Я виню свои собственные рассуждения. Я предполагал… – Он провел рукой по стенке блестящей золотой лодки. – Я предполагал, что женщины не могут так думать, быть такими. Конечно, время от времени от нее исходили вспышки странной отстраненности, иногда затяжные, но я не обращал на это внимания, потому что она была моей внучкой, я любил ее.

– Она была моей сестрой. – Никс подошла к аккуратному ряду инструментов на стене над рабочим местом. – Я чувствовала то же.

– Следующей ночью старик позвонил мне и сказал, что она снова желанная гостья в его доме. По сей день я гадаю, что она сделала, чтобы добиться этого. Остается только догадываться. Я решил не вмешиваться. Я сомневался в себе... и я, как и он, боялся ее. Когда на следующий вечер она рано пришла домой с работы с деньгами и этим так называемым подарком? – Он покачал головой. – Я знал, что должно было случиться. Я пришел сюда, чтобы она подумала, что я работаю, и дематериализовался в тот дом. Я потребовал показать тело. Дворецкий пытался меня остановить, но я бросился наверх и пошел на запах смерти. Я видел, как старик в приподнятом положении лежал на подушках. Его дворецкий сообщил мне, что пришло его время. Что он страдал от стремительного увядания. Я сделал вид, что меня убедили, и попросил стакан воды. Когда доджен вышел, я подошел ближе и осмотрел мужчину. Его шея была сломана, спинной мозг разорван. Это не старость.

– Почему ты был уверен, что это Жанель?

– Я чувствовал запах ее мыла на его пижаме, его волосах, его коже. Доджен был слишком осторожен, чтобы упомянуть об этом. Как и о сломанной шее. – Ее дед обратил на нее пронзительный взгляд. – Просто хочу внести ясность: я не терплю Глимеру. Они бесполезно истощают ресурсы нашей расы. Да только мне пришлось защищать тебя и Пойзи. Безумие Жанель принимало острую форму – уже где–то на грани, но еще не за ней. Это был мой единственный шанс. Я знал, что аристократы без колебаний конфискуют активы в случае убийства, и поэтому они будут действовать поспешно, опираясь на мою информацию. Они так и сделали. Я солгал ей, чтобы заставить ее пойти в Совет. Я сказал ей, что она получила приличное наследство от старика, которого убила. Что уведомление об обвинении было ошибкой. Она была агрессивной, но не такой умной. Она мне поверила. – Он покачал головой. – Или, возможно, поскольку я не учитывал ее отклонения, проигнорировала риски для своей свободы, потому что я был ее близким родственником. Или… может, она была чрезмерно самоуверенна. Как и в случае с телом, которое она разместила в той позе, предполагая, что все примут это за чистую монету, она вполне могла подумать, что ей поверят. Я не знаю. Но в чем я был уверен – так это в том, что я должен был защитить тебя и Пойзи. Однажды познав вкус смерти, Жанель снова бы жаждала его ощутить и вполне могла начать со своих родственников.

Никс провела руками по изношенной облупленной поверхности рабочего стола, за которой ее дедушка проводил часы.

– Ты поступил правильно.

– Я не мог рисковать и ждать, когда она причинит вред любой из вас. Вы обе являетесь и всегда были всем, ради чего мне стоило жить.

Обратив на него глаза, Никс старалась не выглядеть такой потрясенной.

– Ты правда так считаешь?

Ее дед пыхнул трубкой. Когда его взгляд, наконец, встретился с ее собственным, в его глазах стояли непролитые слезы.

– Я всегда так считал. Я потерял дочь. Мою шеллан. Моих родителей. Моих друзей, кузенов, которых я знал. Моя жизнь уже давно на исходе, и на мой век выпало немало горя. Ты и Пойзи? Вы доставили мне немыслимую ​​радость. Пойзи с ее теплотой, ты со своей храброй натурой. Вы двое – это все, что поддерживает во мне жизнь.

Ее дед откашлялся.

– И я так горжусь тобой, Никсанлис. Потому что ты следуешь своей судьбе. И я горжусь Пойзи, которая за последние ночи познала собственные силы. Вы обе изменились, и теперь я могу уйти с миром.

– В смысле? – Никс ахнула. – Ты болен…

– Нет, нет. – Он небрежно махнул рукой, словно стирая слова. – Я в порядке. Но когда придет мое время отправиться в Забвение, я буду знать, что вы с Пойзи сможете позаботиться о себе. Вы справитесь и без меня, и это приносит мне большое облегчение.

Никс задохнулась.

– О, дедушка.

Когда он раскрыл свои объятия, Никс бросилась к нему. Он прижал ее к себе, и Никс крепко за него ухватилась.

– Я люблю тебя, дедушка, – хрипло сказала она.

– А я – тебя, моя Никс. Я горжусь тобой. Всегда.

Они стояли так, и Никс глубоко вздохнула, вбирая запах свежей сосновой стружки, лака и дыма из трубки. Она не хотела плакать и не плакала.

Она боялась, что, как только откроет шлюзы, эмоциональное освобождение невозможно будет остановить. К тому же, их ждало дело.

Именно Никс сделала шаг назад, хотя она всю свою жизнь ждала этого момента. В ответ ее дедушка кивнул, и она знала, что он собирается снова поместить свои эмоции в хранилище и все это крепко запереть. Но теперь она поняла, для чего. И если ты чего–то не видишь собственным глазами, это не значит, что этого не существует.

Так бывает со звездами, скрытыми за покровом облаков.

Как Шак – под землей.

– Я готова, – сказала Никс.

Ее дед кивнул и жестом указал ей на стол в дальнем углу. Поверхность была покрыта грубым армейским одеялом, и под тяжелым войлоком выступали бугры.

– У меня есть то, что нам нужно. – Откинув одеяло, он открыл взгляду семь пистолетов, две винтовки, меч с широким лезвием, пять поясов с обоймами и…

– Это ручные гранаты? – спросила Никс, вдыхая и чувствуя запах оружейного масла.

– Тянешь за чеку, и у тебя пятнадцать секунд, чтобы бросить и отбежать.

– Хорошо.

Когда он отложил сверток серой ткани, который держал под мышкой, и начал собирать оружие, Никс взяла девятимиллиметровый, проверила, есть ли в обойме пули и установлен ли предохранитель, и сунула пистолет в задний карман джинсов.

– Вот, надень это. – Ее дедушка протянул вперед пустую кобуру. – И вытащи рубашку, чтобы все это скрыть.

Она сделала, как он предлагал, в то время как дед повесил крест–накрест пояс с двумя из трех гранат, два пистолета и большую часть боеприпасов.

– Ты оставишь этот меч здесь? – спросила она, взяв одну из винтовок.

Ее дед смотрел на оружие с такой тоской, словно оставлял любимого питомца дома одного на пять недель.

– Да, – сказал он. – Но я уверен, что с гранатами будет весело.

– Весело?– Никс невольно улыбнулась. – Я думала, ты ремесленник.

– Так и есть.– Он снова взял сверток ткани и сунул подмышку. – Но я занимался и другими вещами.

– Загадочно.

– Все мы многогранны.

– Да, я это познаю. – Никс окинула взглядом мастерскую. – Ты не боишься, что возможно в последний раз видишь это место?