ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Первое, что я увидела, был пузырек с таблетками. Пустой пузырек из-под таблеток.

Мне следовало выбросить этот пузырек в мусорное ведро. Это было одно из моих многочисленных сожалений в первые дни пребывания в больнице. Мне следовало выбросить пузырек в розовый мусорный бак ванной комнаты вместе с ватными шариками и скомканными бумажными салфетками или закопать его под кофейной гущей в мусорном ведре на кухне.

Но я его не выбросила. Я оставила его на раковине в ванной. Я даже не стала менять колпачок.

— Карен? — Голос Барри разнесся по всему дому.

Он не должен был быть сейчас дома. Он должен был вести свой урок, двухчасовой семинар для старших классов по Чосеру. Это было утро среды в конце марта, и доктор Барри Ричардсон должен был вести свой урок Чосера еще по крайней мере часа полтора.

— Карен?

В его голосе послышались отчаянные нотки., легкий приступ паники. Я медленно обернулась и увидела, что оставила дверь открытой.

Мне следовало закрыть дверь на задний двор.

Я этого не сделала.

Что-то грохнуло позади меня, и я обернулась. Барри уронил портфель с новеньким ноутбуком «Макбук», и тот разбился об пол. Ну, конечно. Когда я вернулась потом домой из больницы, экран его компьютера был треснут. Он всегда был так осторожен со своими вещами. Я так и не узнала, как он разбил экран своего драгоценного ноутбука.

— Карен! — закричал он.

Я последовала за ним, помня, что он сейчас обнаружит.

***

Я не хотела умирать в закрытом помещении.

Несмотря на то, что это был холодный, унылый день, такой серый весенний день, когда слово «лето» звучало как жестокая шутка, мне не хотелось умирать в помещении. Итак, я приняла таблетки и оставила пузырек на раковине. Я открыла дверь на задний двор и не закрыла ее.

И я вышла наружу, чтобы умереть.

Вот она я, мое тело, распростертое на бледно-зеленой траве под яблоней, выглядело странно маленьким в пасмурном свете. Я даже не заметила, что упала лицом вперед. Мое лицо было все в грязи, когда Барри притянул меня к себе. Глаза мои были открыты, из уголка рта вытекала тонкая струйка белой пены.

Барри порылся в кармане и достал телефон. Но он уже начал говорить. Говорить со мной.

— О боже, Карен, нет, — сказал он тихим и вкрадчивым голосом, похожим на молитву. — Карен, пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

Барри обнял меня за плечи и стал покачивать, как ребенка, вытаскивая при этом из кармана телефон. Его руки дрожали, когда он проводил пальцем по экрану.

— Мне нужна скорая помощь, — сказал он. — Немедленно. Моя жена…

Его голос сорвался, и он начал всхлипывать. Его лицо прижалось к моим волосам, а грудь вздымалась так сильно, что сотрясала мое неподвижное тело.

Жгучие слезы снова наполнили мои глаза, и я поднесла руку ко рту. Глядя, как мой муж всхлипывает в мои волосы, обхватив меня руками, я почувствовала, как что-то холодное и твердое, что-то глубоко в моей груди, начинает вырываться.

Я очень долго злилась на Барри Ричардсона. Дольше, чем мы были в разводе. Даже дольше, чем мы были женаты. Я любила Барри, и в то же время злилась на него, и это было не разделимо.

Но, стоя там, на твердом полу пещеры Нидхёгга, в тускло сером свете утра среды, когда я решила покончить с собой, я чувствовала, как гнев распадается, вытесняется из меня и уплывает прочь.

— Мне очень жаль, — прошептала я. — Барри, мне очень жаль.

Ответа не последовало. Не было слышно ни звука, кроме его отчаянных рыданий и тонкого эха женского голоса, доносившегося из его мобильного телефона.

— Алло? Сэр? Вы можете сказать мне, есть ли у нее пульс?

Скорая приехала быстро. Двое молодых людей и одна женщина быстро погрузили меня на носилки. Женщина повернулась к Барри и, взяв его за руку, повела обратно в дом. Я последовала за ним, немая и невидимая, с бьющимся в груди сердцем.

— Я знал, что она несчастна, — сказал Барри. Его голос звучал странно и отстраненно. — Я просто не понимал… не понимал…

— Сэр, у вас есть какие-нибудь предположения, что она могла принять? Вы знаете, как давно это было?

Барри покачал головой.

— Мы потеряли нашего ребенка. Нашу девочку. И она, она действительно боролась… — Он проковылял мимо меня, сквозь меня, в ванную.

— Вот, — сказал Барри. Он протянул пустой пузырек женщине, как подношение. — Это должно быть то…

Врач скорой взяла рацию и что-то быстро и отрывисто сказала, прежде чем снова повернуться к Барри.

— Хорошо, — сказала она. — Это нам очень поможет. Вы хотите приехать в больницу?

Доктор Барри Ричардсон, крупнейший в мире специалист по драконам в средневековой литературе, выглядел потерянным и сломленным. Его волосы торчали вбок, а очки сидели криво. Спереди на его пиджаке виднелась полоска черной грязи.

— Я… Я не…

Врач положила руку ему на плечо.

— Вы сделали все, что могли, — сказала она.

— Нет! — закричала я, бросаясь вперед. — Барри! Мне очень жаль!

Хрупкий ранний весенний солнечный свет преломился вокруг меня, гостиная, которую я делила с Барри Ричардсоном, закружилась и исчезла, как туман.

Я кричала. Я кричала в пустоту очень долго.

***

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что свернулась в тугой клубок на холодном полу пещеры. Лбом уперлась в грязь, а плечи вздымались от сухих рыданий. Я закашлялась, вдохнула грязь и снова закашлялась. Моя голова тяжело пульсировала, и каждый мускул в теле кричал. Я качнулась назад, вытирая щеки и моргая в абсолютной темноте пещеры.

Боже, я была такой дерьмовой женой.

Я спрятала голову в ладонях, будто там был кто-то, кто мог видеть меня, судить обо мне и найти меня безнадежно жалкой. Желудок свело судорогой, когда я медленно выдохнула. От обжигающего воздуха пещеры у меня слезились глаза. Постепенно мне пришло в голову, что я никогда не смогу выбраться из этой пещеры. Долгая, медленная смерть от обезвоживания и голода, возможно, единственное, что ждет меня в этой проклятой пещере. Я вздрогнула. Ну и дерьмовый же это путь.

Внезапно мне захотелось просто рухнуть на пол пещеры, свернуться калачиком и забыть обо всем, обо всех ужасных ошибках, которые я совершила, обо всей моей жизни с Барри Ричардсоном. Мой глупый, потраченный впустую год в Мэне после попытки самоубийства, где единственным светлым пятном были мои сны о Вали.

Я подняла голову и уставилась в темноту. Я почувствовала что-то вроде нежного прикосновения крылышка мотылька, коснувшегося моей щеки. И вот теперь темнота пещеры несла в себе бесконечно слабый намек на сладкий, дикий запах Вали. Мое сердце подпрыгнуло, и я заставила себя встать.

— Вали? — спросила я, опуская голос чуть ли не до шепота.

Я не слышала ничего, кроме отскока и эха моих слов. И все же он был здесь. Вали сумел забраться так далеко. Я медленно двинулась вперед, шепча его имя.

Наконец я снова увидела свои руки, хотя на этот раз темнота в пещере не рассеивалась. Скорее, она смещалась, становясь все гуще и приобретая красный оттенок. Мои пальцы проталкивались сквозь фосфоресцирующий дым, оставляя следы красного света там, где они нарушали воздух.

Я услышала что-то — низкий, мягкий шорох, похожий на шелест сухих листьев по костям. Я замерла, и красный свет закружился вокруг моего тела. Звук продолжался — долгое, низкое шипение. Он двигался, отражаясь от стен пещеры, пока стало невозможно сказать, идет ли он сзади, впереди или проходит прямо рядом со мной.

Шум прекратился, и в пещере снова воцарилась абсолютная тишина. Во рту у меня пересохло, а сердцебиение казалось очень громким.

Впереди внезапно вспыхнул яркий свет. Я отскочила назад. Он исчез и снова появился, исчез и снова появился. Мои руки и ноги дрожали от усилий подавить непреодолимое желание бежать.

Свет вспыхнул еще раз, и на этот раз он не погас. Это был огромный, идеально круглый огненно-красный круг с вертикальной черной прорезью посередине. Пока я смотрела, щель расширилась, а затем сузилась, как симметричная трещина в сфере пламени.

Это не свет, поняла я. Все мое тело похолодело.

Это же глаз.