Глава 14

Каждый день меня навещали товарищи из моей палаты и приносили какую-нибудь незамысловатую передачу вроде печенья или булочки. Когда открывалась дверь, я вздрагивал в надежде увидеть Эльвину и очень огорчался, видя кого-нибудь другого. Не приходил и Борис, понимал, что мне бы не хотелось его видеть.

- Им вместе хорошо, никто не мешает, - с обидой думал я о них и чутко прислушивался к голосам за окном.

Она пришла неожиданно, когда я уже перестал её ждать. Тихонько приоткрылась дверь, и девушка тихо, как мышка, проскользнула в комнату, будто боялась меня разбудить. Теплая волна захлестнула меня, и жар бросился в лицо. Я сделал вид, что сплю. Эльвина осторожно присела на стул возле кровати и положила свою руку на мою.

- Как ты себя чувствуешь? – негромко спросила она, разгадав мою хитрость.

Холодная рука её дрожала, и я прислонил её к своим губам, согревая своим горячим дыханием.

- Хорошо… замечательно, - не в силах сдержать эмоции, проговорил я.

- Мы… я так боялась за тебя, - сказала Эльвина и улыбнулась мне как-то вымученно, а потом, вздохнув, добавила. – Врачи говорят, что ты в рубашке родился.

Личико у неё было грустное и очень бледное, а тёмные круги под глазами говорили не только о её болезни, но и о душевных переживаниях.

- Как она осунулась… Неужели так беспокоилась за меня, - думал я, разглядывая девушку.

Было приятно от того, что она переживала за меня, и в то же время было очень жаль её.

- Всё будет хорошо, Русалочка, - проговорил я, убирая со лба её шелковистые волосы.

- Мне было скучно без тебя, понимаешь? – сказала Эльвина и посмотрела куда-то в сторону.

Лёгкий румянец заиграл на бледных её щечках.

- А как же он? – ревниво спросил я.

- Ну, о чём с ним можно говорить? – сказала она с укоризной. – Ты и сам прекрасно об этом знаешь.

Потом немного подумала и добавила:

- Какой же ты глупенький!

Девушка разговаривала со мной как мать с больным ребёнком, и эта форма общения была для меня новой и приятной. От неё самой, от её ласкового трогательного голоса веяло таким успокаивающим теплом, что хотелось заплакать, броситься перед ней на колени и сказать:

- Прости, любимая, я так плохо о тебе думал.

И всё же сомнения меня не оставляли. Борис – её ровесник, красавец, он не может ей не нравиться. А я просто друг, и у неё ко мне нет ничего, кроме жалости. Какие всё-таки эгоисты эти влюблённые! Я не узнавал себя. Голову мою занимала одна мысль: кого она больше любит меня или его.

Я не знал тогда, что ей было совсем не до свиданий, и она сама целую неделю провалялась в постели с высокой температурой.

Какое-то время мы молчали, но прекрасно понимали друг друга и думали об одном и том же.

- Тебе надо отдохнуть, Эльвиночка, - наконец, проговорил я, нежно целуя её пальчики.

Девушка ушла как-то стремительно быстро, чмокнув меня в щёку. Уходя, она сунула мне в руку белоснежный платок, на котором была вышита буква «Э».

- Пригодится, - сказала она мне на прощанье.

Чувства переполняли меня: жалость к ней, к себе, моя беспомощность, и, конечно, любовь прекрасная и жестокая… И муки эти душевные были не сравнимы с теми физическими, какие я испытывал каждый день. Уткнувшись в подушку, чтобы никто меня не слышал, я плакал.

Теперь я уже не сомневался в том, что люблю её и сильно.

Говорят, любовь, как песня, прилетит нежданно-негаданно, окрылит, одарит безумной надеждой, а потом уйдёт тихо, незаметно, оставив в душе прекрасную мелодию, которая ещё долго живёт в наших снах и грёзах.

Алексей Петрович замолчал, глядя в окно, будто искал там подтверждение своим словам. Потом, вздохнув, добавил:

- Только эта любовь пришла ко мне поздновато… и не ушла от меня до сих пор, а прошло ведь уже более тридцати лет…

Мне хотелось услышать от него продолжение истории, но понял, что старик устал, и ему пора отдохнуть.

- Можно приду к вам завтра? – попросил я его.

- Конечно, приходи, я буду очень рад.