— И? — сказала она Гарону. — О чем они говорили?

Они снова были в комнате Гарона, в этот раз горели свечи, близился вечер. Только что прошел совет с Элдакаром, магами и разными придворными, представлявшими визирей; пока не было новостей из Алмирии, но атаку ожидали в любой момент. Мансур Эвраяд ждал подкрепления от визиря Мивияха в ближайшее время. Но Захир пылко говорил, что это не поможет, судя по тому, что он видел в Башне Стекла. Эта атака будет куда страшнее предыдущих. Элдакар согласился, что для защиты Алмирии нужно больше людей. Хотя Тарик не поднимал в этот раз дело Рамадуса, судьбоносная ошибка Элдакара ощущалась в комнате. Без поддержки воинами только позорная капитуляция могла привлечь помощь Рамадуса. А у Майдары была гордость.

И Лин покинула комнату, ощущая груз дел Кахиши на плечах. Проблемы Эйвара были мелкими, по сравнению с этим, тут дела были ужасно запутанными. От происходящего возникло напряжение.

И теперь, по словам Гарона, прошла тайная встреча Тарика и посла Рамадуса.

— Откуда мне знать, о чем они говорили? — он был возмущен. — Но сама встреча важна. Я узнал, только потому что следил за его комнатами — о ней не сообщали. И Бар-Гиора вошел в боковую дверь. Встреча явно была личной.

— Хорошо, — сказала Лин. — Молодец. Но мне нужно знать, что они говорили друг другу.

— Рамаданские комнаты под сильной охраной, — сказал Гарон. — Но, думаю, я мог бы узнать что-то из бумаг Тарика. Вряд ли они часто встречаются. Должна быть некая переписка.

— Хочешь сказать, что его покои без охраны?

— Они заперты, — сказал Гарон. — Охрана? Только когда он там. Для трона важен маг, а не его вещи. И скоро пир Нитзан.

— И?

— Это время, когда маги будут не в городе во время ритуалов, — объяснил Гарон удивительно терпеливо. — Хорошее время для моего хода. Я попробую поискать. Я подружусь с Тариком… может, узнаю, где он прячет письма, — его улыбка напомнила, какой он. — Замки меня не остановят, миледи.

— Не удивлена, — сказала она, скрывая отвращение. — Хорошо. Таков план. Ты обыщешь его комнаты во время Нитзана.

* * *

За столом в Башне эти тревоги — о войне в Алмирии, интригах Гарона Сенна — утихли. Если честно, ей было плевать на них. Это не было важно. С каждым днем она была ближе к бездне, она знала это; так что могло быть для нее важным? Днем она старалась исполнить долг, ночью… Ее ночи стали важнее всего.

Она пошла дальше любимых тем поэтов. Она начала с красивых куплетов о садах Захры, но они ей не понравились; и она перешла к давно проверенному мотиву — поэт в дороге думает о доме. Но и это не привлекало ее, может, потому что она не тосковала по дому. Где вообще был дом последней из Амаристотов, поэтессы, женщины на пороге смерти? Вассилиан был холодным замком без ее души. Тамриллин она любила, но там ей требовались броня и маска. Домом для нее были ночи пения у костра с Дариеном и Хассеном, когда они еще надеялись; или когда Валанир пел ей в комнате с видом на гавань, и она позволяла себе забыть на миг, что скоро они будут разделены, и что он любил многих женщин. Эти пылающие мгновения были ей домом.

Что их объединяет? Какая нить связывает?

Что принадлежало ей, а не Пророку в ее душе?

Прижав ручку к бумаге, Лин думала о песне, что манила ее, ведь скоро был конец. Песня принадлежала ей так, как Эдриен Летрелл не смог ухватить. Период ее жизни.

Лин Амаристот не знала, что случилось в ту ночь — мир в первый раз пропал. Она была за столом, тщательно сочиняла куплет, зачеркивала строки, вставляла новые, начинала заново. В следующий миг она стояла в коридоре. Она хорошо его знала. Двери тянулись вдаль, словно отражались в зеркалах, им не было конца. Детали место постоянно менялись, не запоминались. Тут бывали мрамор и позолота, бывали паутина и побелка, а потом мягкие тени, и так далее. Это было несколько мест в одном.

«Киара, сохрани меня», — подумала она, но с горечью: богиня ее толком не защищала.

Путь был один. Лин открыла ближайшую дверь. Она увидела комнату в Академии и сразу ее узнала. Горел огонь, пахло листьями, промокшими от дождя; в окно светила луна. У огня сидели двое мужчин, один был спиной к ней и в капюшоне из-за сквозняка. Лицом к ней, с мерцающей меткой у глаза, сидел тот, кого она хорошо знала.

— Девочка прикроет меня, — сказал Валанир Окун мужчине напротив. — Элементарное задание, почти не опасное. Она сильнее, чем думает. Я хочу, чтобы ты приглядывал за ней, если… что-то случится.

Другой мужчина склонился вперед. Его голос был юным и сладкозвучным.

— Похоже, вы ждете опасность.

Валанир заерзал на стуле.

— Я этого не жду. Но к этому стоит готовиться. Потому ты мне нужен там. Я знаю, у тебя есть свой долг. Ты должен найти повод уйти.

Другой мужчина потянулся. Его движения даже сзади были изящными, уверенными, как и его голос.

— Конечно. У меня есть способы. Но мне интересно знать, что вы будете делать ночью.

— Ясное дело, — едко сказал Валанир. — Но мы не зря встретились в этой заброшенной башне, хоть тут и ужасно дует, несмотря на огонь. Мне нужно держать свои дела в тайне.

— Даже от меня? — мужчина звучал шутливо.

Валанир покачал головой.

— Это не моя тайна, — сказал он. — Я могу лишь сказать… это будет одна из самых опасных моих затей. Манайя — время, когда порталы тонкие, тоньше, чем сейчас. И в это время у меня есть шанс.

— И вы сделаете это за другого.

Валанир улыбнулся.

— Когда-то ты поймешь, мальчик. Даже если сейчас так не думаешь, — его улыбка увяла, он выглядел грустно. — Можно сказать, что в Манайю я буду делать так ради… любви. Боги, помогите.

— Любви! — сказал юноша. — Тогда нужна помощь богов, конечно.

Они рассмеялись. Тьма закрыла глаза Лин, словно кто-то набросил на ее голову мешок. Резкий рывок, и комната пропала. Лин оказалась в коридоре. Она дернула дверь, и там было заперто.

Страх охватил ее. Валанир рисковал. Ради любви. Она говорила себе, что сама была в опасности, а Валанир был в порядке. Но это было не так.

Тишина коридора давила. Лин знала, что выхода нет, пока Путь не повлияет на нее. Она со страхом схватила ручку другой двери, толкнула.

Ее поприветствовала теплая и ярко освещенная сцена, напоминая картины богачей. Хотя такую тему там не нарисовали бы. В доме женщина качала ребенка, рядом с ней был мужчина.

Похожий дом Лин видела на картинах, но не в жизни: маленький, уютный, тепло сияющий. Скромный, но удобный. Дом скромного торговца, возможно, в начале карьеры. В камине горел огонь, там были ковер и кресла. Это место позволяло отдохнуть от шума рынка.

Она не сразу узнала мужчину. Он был в дальнем углу, светлые волосы наполовину скрывали его лицо, он склонился над плечом женщины и смотрел на ребенка. Лин узнала его, когда он тихо запел. Его ладонь коснулась женщины, она сжала его пальцы. Он повернул голову, и Лин лучше разглядела его лицо, лучше услышала его голос.

Сияние дома было и в нем. Алинделл Ренн пел, и Лин видела, что его мелодия разносилась с сиянием в доме. Этот свет был любовью.

Первый мужчина и, может, единственный, которого она любила всем сердцем. Который бросил ее беременную, когда брак перестал нести выгоду золота и титула.

Лин думала, что он неспособен любить. Она закрыла глаза. Так думать было легче.

Она открыла глаза. Они играли с ребенком, кулачки сжимали по пальцу. Она увидела милую кудрявую женщину с нежными чертами.

Она увидела, как Алин склонился к женщине и поцеловал ее волосы. Закрыл глаза, словно упивался ею и новой жизнью, что она дала ему.

Лин оказалась за столом в Башне ветров. Воздух кипел перед ней, хотя глаза были сухими. Может, умереть будет даже хорошо, но она ненавидела себя за такие мысли.

Она посмотрела на стол. Ручка была в ее руке. Перед ней на столе была страница куплетов. Они были написаны ее рукой. Но это были не ее ранние попытки, осторожные, зачеркнутые местами и переписанные. Эти слова были изображены плавно и без исправлений. Лин взяла страницу.

Я пришла в место, залитое светом,

И он пронзил мое сердце.

Огонь в камине сладок и силен,

И сладок голос, что когда-то

Дышал мне в волосы и звал по имени.

Те дни прошли.

Период ее жизни был изображен тут, ее утрата. Ложь, что окружала ее сердце, стала ножом в руке, защищала от правды, что ранила. Лин сжала голову руками. Так она сидела, пока на острове воцарилась ночь, ветер поднимал воды и приносил запах дождя и моря.

* * *

Она нашла их в садах, хоть и не так, как ожидалась. Рихаб Бет-Сорр тоже была там, стояла с Элдакаром у водопада. Лин не знала, как узнала королеву в темноте — может, по гордой осанке, тонкому телу, похожему на иву на берегу. И Захир был там, стоял в стороне, словно позволял паре уединиться. Его-то Лин и искала.

Она подошла и увидела, что Элдакар и королева стоят не рядом друг с другом.

— Ты не слушаешь, — сказала Рихаб.

Элдакар коснулся ее щеки.

— Все твои слова ценны для меня, — сказал он. — Мне больно видеть твое несчастье, больнее, чем ты думаешь. Но это мой дом, Рихаб. Мой долг здесь. Что мне делать?

— Я не говорю уехать навсегда, — сказала она. — Но… на время. Пока напряжение в городе не утихнет.

— Город — моя ответственность, — сказал Элдакар.

Королева покачала головой.

— Любить тебя так тяжело, — она резко отвернулась и пропала за деревьями.

— Иди к ней, — сказал Захир.

— Нет, — Элдакар был горюющей статуей у воды. — Мои слова не успокоят ее. И поступки. Она будет играть. Только это ее отвлекает. Ее разум, — он звучал устало, — что всегда работает, даже когда мы занимаемся любовью.

— Это не обязательно плохо, — мягко сказал Захир, его друг рассмеялся, но все равно прикрыл глаза руками.

— Я не могу сделать ее счастливой, — сказал Элдакар.

Лин шагнула вперед, ощущая вину за вмешательство. Они подняли головы.

— Лин, — мягко сказал Захир, тем же тоном он говорил с другом.

— Я должна поговорить с тобой.

— Конечно, — он протянул руку. — Объясни, почему ты такая грустная.