ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Вернисаж, мастер-классы и недолгие поездки в Дувр составляли всю его жизнь.

Вернисажей было три — по выходным он выставлял картины на Пикадилли, в понедельник и вторник — на южном побережье Темзы, в четверг и пятницу выезжал в центр, где можно было рисовать портреты туристок за пятьдесят паундов штука. Оставшийся — седьмой день — занимал Дувр.

Когда-то, когда Дэниэл только приехал в Лондон, ему казалось, что всё, о чём он мечтает — это рисовать. Переносить на холст образы, будь то сны или что-то другое, которые роились в его голове.

Теперь, с наступлением осени, ему всё чаще казалось, что он хотел чего-то другого. Дорога из Вест Энда до Пикадилли, а затем полтора часа обратного пути — сорок минут, если ехать на метро — были огромной, тяжёлой рамой для слишком маленькой картины, которую он едва успевал нарисовать за день. Да и картина эта оставалась плоской, как ни старался он насытить её красками, и чем дольше Дэниэл думал о причинах, тем больше понимал, что Рейзон, пожалуй, был прав.

Ему не хватало возможности увидеть свои иллюзии глазами, коснуться древних шершавых камней рукой.

Раньше, до того как он приехал в Лондон, они с семьёй ездили в небольшие турне почти каждый год — и замки жили в нём, дышали, просились наружу.

Теперь, в Лондоне, сны начинали тускнеть, повторяться — и с каждым разом становились прозрачней, будто ускользали от него.

Зато теперь он всё чаще видел новый сон. Дэниэл не знал, можно ли отнести его к числу тех, что он видел прежде — ведь раньше ему тоже снился мужчина. Снились сильные руки, гулявшие по его телу, снились колдовские глаза, горевшие в темноте.

Теперь мужчина обрёл лицо.

Дэниэл видел его так же ясно, как наяву. Грег приходил к нему едва ли не раз в неделю, его руки были грубыми, но никогда не причиняли боли — только заставляли волны жара носиться по телу. Его член входил в Дэниэла, и Дэниэл чувствовал его от и до, целиком, хотя никогда не касался чужого члена наяву.

Весь он был в этих снах как натянутая струна, физическое, почти нестерпимое наслаждение, наутро оставлявшее мокрой постель, перетекало в пронзительную боль обречённости, которую Дэниэл наутро не мог осознать.

Он знал одно — Грег становился его наваждением, таким же, как прежде были замки, видимые ему одному. Грег вытеснял их из снов Дэниэла как завоеватель, как проклятый норманн, чужой на этой земле — и в то же время родной.

Наяву же Дэниэл почти не видел его. Ему приходилось довольствоваться видениями, такими же короткими и эфемерными, как и сны — то мелькала в просвете домов чёрная тень, и Дэниэлу казалось, что это Он, то взвизгивал мотор машины вдали — и Дэниэл дорисовывал в воображении чёрный Крайслер, который видел всего только раз.

Всё чаще домой он ходил пешком, потому что так у него было на сорок минут больше — сорок минут времени, которые он мог представлять, что Грег идёт следом за ним. Ловить всполохи теней в проулках и прислушиваться к таинственным звукам города — предрассветного и ночного. Заставлять себя верить, что это Его шаги.

Жажда становилась всё нестерпимее день ото дня, пока Дэниэл не почувствовал однажды, что сходит с ума.

Он остановился на краю моста, глядя на Темзу сверху вниз и покачиваясь с носка на пятку. Вода манила к себе, обещала охладить жар, пылавший в его голове день ото дня всё сильней.

Дэниэл резко вскочил на парапет и замер, вглядываясь вниз. Голова кружилась, но это чувство было настоящим, и он наслаждался им, пьянел от него.

Потом Дэниэл запрокинул голову назад и посмотрел вверх. В первую секунду он не увидел звёзд — только бесконечный чёрный купол, опрокинувшийся на него. Но стоило постоять так чуть-чуть, вглядеться внимательней — и купол начинал медленно кружиться, будто гигантское сито, открывая за собственной гранью холодные голубые огоньки.

Дэниэл почувствовал это вращение и скривил губы в усмешке, поняв, что теряет над телом контроль, улетает в эту бесконечную пустоту.

— Я прыгну! — крикнул он, и в эту секунду Дэниэл действительно верил, что прыгнет, оборвёт это всё одним шагом, избавится от необходимости просыпаться по утрам и видеть серое небо, затянутое смогом — а там, по ту сторону, может быть, снова увидит звёзды. — Слышишь, я прыгну, если не увижу тебя! — крикнул он громче и занёс ногу над пропастью, готовясь шагнуть вперёд.

Он уже почти оторвался от земли, когда сильные руки перехватили его поперёк туловища, и Дэниэл обнаружил себя прижатым к груди. Заклёпки на куртке больно впивались в тело сквозь тонкую ткань футболки, но даже это было правильным и родным.

— Не смей, — горячее дыхание коснулось уха, и по телу пробежала сладкая дрожь. Грег за его спиной тяжело дышал. Дэниэл ощущал близко-близко, как медленно и сильно бьётся его сердце, и этот ритм передавался ему самому.

— Тогда поговори со мной, — Дэниэл закрыл глаза и всем телом прижался к его груди. — Будь со мной.

Грег уткнулся носом ему в волосы, и Дэниэл ощутил, как его горячее дыхание скользит по позвонкам на шее — от самого затылка к основанию спины. Возбуждение, нараставшее с самого первого прикосновения, становилось нестерпимым, и выплеснулось в какое-то новое, невозможно болезненное чувство, когда из-за спины прозвучало:

— Не могу.

— Это я не могу! — Дэниэл резко развернулся. Руки, державшие его, поддались неожиданно легко, и он сам обхватил Грега за плечи, провёл пальцами вниз, едва ощущая его тело сквозь толстую кожу куртки, чтобы коснуться шеи и поймать лицо в ладони с двух сторон. — Это я без тебя не могу! Не могу… — закончил он уже совсем тихо. Взгляд Дэниэла наткнулся на чёрную, как небо, пропасть глаз, смотревших на него. Он качнулся вперёд, впиваясь в губы Грега. Губы оказались сухими и горячими. Мучительно долго — секунду или две — они не отвечали, и Дэниэлу оставалось самому пытаться пробить их оборону, проникнуть внутрь рта Грега. Это было неправильно, «не то» и «не так», но он не знал, как ещё, а потом язык Грега рванулся ему навстречу, захватывая, устанавливая свою власть. Дэниэл застонал — всем телом прогибаясь навстречу, вжимаясь в горячее тело другого мужчины, чувствуя собственным пахом такой же напряжённый бугор под толстой джинсовой тканью, как у него самого.

Руки Грега оказались на его пояснице, они сминали и силились стиснуть, прижать к себе ещё сильнее, хотя сильнее было некуда, и Дэниэл был уверен, что они чувствуют это оба — слишком мало, даже сейчас — слишком далеко.

Они целовались, не в силах расцепиться, Дэниэл снова попытался взять верх, и на сей раз всё было правильно, Грег впускал его в себя, отдавался целиком — и тут же сам проникал в него. Дэниэл снова стонал и чувствовал, как каждый стон посылает вибрирующие волны дрожи, передающиеся от тела к телу. Стоять, обнимать, даже просто соприкасаться губами уже не было сил, но они всё никак не могли разомкнуть губ, и только когда удовольствие стало превращаться в боль — в ноющей спине и измученных, искусанных и стёртых губах, Дэниэл обнаружил в своей голове первые мысли: о том, что целует мужчину, и о том, что не знает об этом мужчине ничего, кроме имени, которое может быть вовсе не его.

Дэниэл попытался отстраниться, задать новый вопрос — теперь он был уверен, что имеет право на ответ — но едва их губы разомкнулись, Грег прижал его ещё сильней, заставляя уткнуться лицом в плечо, и принялся быстро, судорожно, почти бешено гладить по голове, вплетая пальцы глубоко в волосы и с трудом пробираясь к кончикам спутавшихся за день прядей.

«Кто ты такой?» — вопрос пронёсся в голове, но Дэниэл тут же понял, что не задаст его, потому что стоит словам прозвучать вслух, как это мгновение оборвётся. Грег развернется и уйдёт, исчезнет, и снова выманить его из теней будет нелегко.

— Провожай меня каждый вечер, — попросил он вместо этого, — если, конечно, можешь. Или — я могу провожать тебя.

Где-то у виска Дэниэл скорее почувствовал, чем расслышал смешок.

— Я и так провожаю тебя каждый день.

Дэниэл сплёл руки позади шеи Грега, так, чтобы тот не смог вырваться если что.

— Провожай по-настоящему. Я тоже хочу видеть тебя.

Грег молчал.

— Я каждый день думаю о тебе, — продолжил Дэниэл, так и не дождавшись ответа, — ещё немного, и я начну тебя рисовать.

— Не стоит, — снова усмешка, — я не хочу смотреть на своё лицо.

— Грег… — Дэниэл сглотнул. Имя было непривычным, но всё же произносить его было приятно. — Я серьёзно. Если ты и дальше будешь избегать меня — я сойду с ума.

Грег какое-то время молчал.

— Ты ведь всё ещё не знаешь, кто я, — он сказал это как-то неуверенно, пытаясь спрятать вопрос.

— Но ты можешь мне рассказать… разве нет?

Грег молчал.

— Ты расскажешь мне, где родился, где ты живёшь… Зачем приехал в Лондон… Я хочу знать о тебе всё. Но это подождёт. Пока что я просто хочу видеть тебя. Чувствовать твои губы на своих губах и… — Дэниэл замолк, ощутив, как дёрнуло в паху.

— Хорошо, — согласился Грег неожиданно легко. Дэниэл, прижатый лицом к его плечу, не мог видеть мечтательную улыбку на его губах — Хорошо, я тебе расскажу.

Это был прекрасный выход — рассказать о себе, но не рассказывать при этом ничего.

— Пойдём домой, — он поцеловал Дэниэла в висок и выпутался из его рук.

— Хорошо.

Мир обрёл новую глубину. Не тот мир, который гудел автобусами и переговаривался шумом людской толпы, как можно было ожидать.

Мир, который жил внутри него, снова стал рельефным, обрёл плотность и казался живым, так что Дэниэлу целыми днями хотелось рисовать. Если бы не Грег, который теперь шёл рядом с ним каждый вечер, Дэниэл и вовсе перестал бы выходить из дома, потому что жаль было тратить время на что-то ещё.

Они почти не говорили. Просто двигались одним и тем же маршрутом плечом к плечу. Лишь иногда обменивались короткими фразами: о погоде, об огнях, горевших вдали. Случалось, Дэниэл пытался завести разговор о том, как он видит этот мир — почему-то ему казалось, что именно Грег его поймёт. Но тот мрачнел и уходил в себя, не желая отвечать.