Всё это не казалось Грегори странным никогда. Скорее напротив — он не мог представить себе, что можно жить иначе, и когда в возрасте двенадцати лет впервые познакомился с мальчиками, игравшими в футбол в парке — был очень сильно удивлён.
Впрочем, к тому времени сам он уже бредил собственным безумием, о котором никогда не рассказывал отцу, но в котором был уверен на все сто — каждую ночь он видел во сне мужчину по имени Данстан и знал, что однажды встретит его. Когда же в возрасте тринадцати лет Грегори узнал, что его отец приобрёл замок, и отныне они переезжают жить туда, он не был удивлён — чего-то подобного он всю жизнь ожидал от своего отца. И когда сам он впервые ступил на каменные плиты меж полуразвалившихся стен замка Бро, что-то сдвинулось у него в голове и будто бы встало на свои места.
Он уже был в этом месте — сомнений быть не могло. Остатки здравого смысла ещё существовали в нём некоторое время, пока они с отцом не разобрали завал камней у восточной крепостной стены. За завалом обнаружились остатки смотровой башни, что само по себе не удивило никого из них. Впрочем, не очень удивило Грегори и то, что когда они сумели открыть дверь, Грегори увидел комнату, в которой абсолютно точно уже был. Сомнения ещё оставались у него, потому что до сих пор всё происходящее вполне вписывалось в рамки дежавю, и потому, дождавшись, когда отец уйдёт, а сам он останется в комнате с почерневшими остатками мебели в одиночестве, Грегори нажал на каменную плиту над остатками письменного стола. Соседний кирпич выскочил, приоткрывая щель. Грегори подковырнул его и, отодвинув в сторону, увидел связки драгоценных ожерелий и маленькую шкатулку. Грегори знал, что внутри. Там лежало кольцо с печаткой, оставленное его отцом. В тот миг он просто поймал себя на этой мысли: «оставленное моим отцом» — и только через несколько секунд понял, что он думает не о том отце, который только что договаривался с археологами, а о каком-то другом. Грегори пробрала дрожь, но эту мысль он принял относительно легко, потому что всегда был к ней готов. На всякий случай он открыл шкатулку и, бросив короткий взгляд на кольцо с гербом, снова захлопнул её. Он закрыл тайник и отцу говорить о нём не стал, решив, что сделать это никогда не поздно, а на следующий день, вернувшись в башню с сумкой, перегрузил туда всё, что нашёл. Впрочем, позднее он так и не решился ничего из этого продать — для той части его, которая убирала в тайник кольцо, все эти жемчуга не значили ничего. Он отлично помнил, что они достались семье легко — так же, как помнил и многие другие вещи, которые Грегори-младший никогда не знал. Например, назначение замковых бойниц и то, как правильно держать кавалерийское копьё.
Другая его часть понимала, как много эти предметы значат для той маленькой семьи, которая посвятила жизнь восстановлению замка Бро. В конце концов он всё-таки отдал драгоценности отцу, оставив себе только кольцо. Это было тем более честно, что и отец никогда не жалел для него ничего. Но кольцо должно было принадлежать только ему — оно было памятью о том, другом отце, и подтверждением того, что Грегори-младший Вьепон не сошёл с ума.
До двадцати пяти лет Грег жил так, как живут все — с поправкой на то, что занимался фехтованием и верховой ездой, а на рождественские каникулы ездил не в сельский домик на западном берегу, а в замок, стены которого постепенно вырастали из земли. Сам он в реконструкции участия почти не принимал, просто потому, что был ещё слишком мал. Он окончил колледж по специализации история Англии — отец никогда не требовал, чтобы Грег учился «по-настоящему нужному ремеслу». Он был романтиком и только радовался тому, что таким же точно растёт его сын. Грегори, в свою очередь, был рад пониманию, проявленному отцом.
Не минула его и обычная подростковая глупость, когда мнение друзей ценится выше всего — но настоящих глупостей он натворить так и не успел, потому что многое из того, что делали ровесники, казалось ему пошлым, бессмысленным, недостойной его суетой. Он заводил себе девушек, как это делали все, но никогда по-настоящему не подпускал их к себе — и не пускал их в своё сердце. Потом заводил парней, прекрасно зная, что и они никогда не войдут в его душу и в его дом. Там, в его груди, не могло быть никого — кроме одного. И когда в возрасте двадцати шести лет Грегори увидел юношу, сидящего на берегу реки в окружении картин, изображавших множество замков, тонущих в рассветной дымке, ему показалось, что мир, до сих пор собранный из осколков разноцветных камней, как драгоценный витраж, треснул пополам. Это мог быть только он — Данстан.
Грегори забросил всё. К тому времени он уже работал и сам зарабатывал вполне неплохо, но работа была заброшена на несколько долгих месяцев, потому что каждое утро он приходил сначала к реке, а потом и на Пикадилли, и смотрел, как работает Данстан.
Как и тогда, когда он впервые увидел замок Бро, Грегори всё больше вспоминал — и всё отчетливее понимал, почему это имя, «Данстан», отзывается такой болью в груди.
Данстан не должен был вспомнить того, что помнил он сам — как бы ни хотел Грегори подойти к нему, обнять и снова назвать по имени, которое помнил только он.
Он не ожидал, что Данстан тоже может помнить его. Когда Данстан впервые обмолвился о подобных вещах, Грегори пробрала дрожь — потому что это значило, что Данстан может вспомнить всё.
Но единожды не сдержавшись и заговорив, он уже не мог отступить назад. Данстан притягивал его лучше, чем любой магнит. Грегори мог стоять в стороне, когда просто смотрел на Данстана, и лицо юноши, полупрозрачный, будто истончившийся лист бумаги, профиль будил в его груди наслаждение, смешанное с болью. Он мог смотреть так часами, не делая ничего. Но когда Данстан говорил с ним, звал его к себе так, будто помнил что-то, будто точно так же хотел его — противиться уже не было сил. И Грегори чувствовал, как сдаёт стены своей крепости одну за другой.
А теперь Данстан вошёл в его дом.
Грегори отчётливо понимал, что, коснувшись его всего раз, всего раз позволив пересечь порог, не сможет отпустить уже никогда. Он чувствовал, как стремительно несётся к пропасти — и не может свернуть — если только самую малость замедлить ход.
Уже к двум часам дня он понял, что не сможет вернуться поздно, как обещал, если там, дома, его ждёт Данстан. И, бросив половину намеченных дел недоделанными, вернулся в машину и направился в Воксхолл.