Но Тарзан кое-что понял. Он постиг, что продолжительное перетирание изнашивает волокна веревки.
И вот настал день, когда этот предмет, который когда-то чуть не убил его, спас ему жизнь.
Он уже вышел из детского возраста и стал сильным юношей. Некому было теперь заботиться о нем, да он и не нуждался в нежном попечении. Кала погибла. Погиб и Тублат. Со смертью Калы исчезло единственное существо, которое искренне любило его. Оставались в живых только его враги. Звери ненавидели Тарзана не потому, что он был более жесток, чем они сами. Нет, они ненавидели его потому, что он обладал чувством юмора, свойственным только людям. У Тарзана это чувство было, пожалуй, слишком развито и, может быть, выражалось в слишком грубых и жестоких выходках, раздражавших его друзей, и в жестокостях над врагами.
Но не эти выходки были причиной озлобления колдуна Буковаи, жившего в пещере между гор, к северу от деревни вождя Мбонги. Тарзан отнял у него жирный куш, заставив его солгать и доказав этим бессилие его волхвований. Этого Буковаи не мог простить ему, тем более, что шансов на мщение было мало.
Месяцами таил Буковаи свою ненависть к Тарзану. Мщение казалось ему совершенно невозможным с тех пор, как Тарзан переселился в другую часть джунглей, удаленную от берлоги Буковаи на много миль. Только один раз видел черный колдун белого бога.
Но благоприятный случай представился, и к тому же совершенно неожиданно. Тарзан несколько дней подряд охотился в джунглях далеко на севере. Он отстал от своего племени, что с ним часто случалось. Ребенком он любил возиться и играть с молодыми обезьянами, но теперь товарищи его детских игр превратились в грубых самцов и в слишком нежных подозрительных матерей, ревниво оберегающих своих беспомощных детенышей. И Тарзан видел в своем собственном человеческом разуме более интересного товарища, чем в какой-либо из обезьян племени Керчака.
В тот самый день, когда Тарзан охотился, небо внезапно стемнело. Взлохмаченные тучи, подобно обрывкам парусов, неслись низко над верхушками деревьев. Облака напоминали Тарзану испуганных антилоп, спасающихся от преследований голодного льва. Но несмотря на то, что легкие облака бежали быстро, джунгли были недвижимы. Ни один лист не шевелился, и тишина была полная. Эта неподвижная тяжесть была невыносима. Даже насекомые утихли, как бы в предчувствии чего-то страшного, а более крупные животные словно замерли. Казалось, что лес и джунгли молчали с незапамятных времен, когда еще не существовало звуков, так как не было ушей, чтобы им внимать, ибо мир еще не был наполнен жизнью. На общем фоне природы лежал какой-то болезненный, бледный, желтоватый отпечаток. Тарзан наблюдал эти явления много раз в своей жизни, и всегда одно и то же чувство овладевало им. Он не знал страха, но перед лицом жестоких и необъятных сил природы он чувствовал себя маленьким, совсем ничтожным и одиноким.
Где-то далеко послышалось глухое рычанье. — Львы ищут добычу! — прошептал он, взглянув на быстро несущиеся по небу облака. Рычание превратилось в рев. — Они идут! — сказал Тарзан и стал искать убежища в густолиственном дереве. Внезапно деревья наклонили свои верхушки, как будто верховное существо простерло с неба свою руку и провело ладонью по вселенной. — Они идут! — прошептал Тарзан. — Львы приближаются. — Ярко блеснула молния, сопровождаемая страшным громом. — Львы кинулись, — вскричал Тарзан, — и теперь они рычат над своими жертвами! — Деревья качались бешено во всех направлениях. Демонический ветер беспощадно потрясал джунгли. В разгар бури полил дождь — не такой, как в наших северных странах, а внезапный, потрясающий и ослепляющий поток. — Кровь убитых! — подумал Тарзан, прячась ближе к середине дерева. Он находился на опушке джунглей и до начала бури ясно различал в некотором расстоянии от себя две горы. Теперь он перестал видеть их. Горы не были видны сквозь тяжелые потоки ливня, и у него мелькнула мысль, что они смыты дождем. Но он знал, что дождь пройдет, что солнце взойдет опять, и ничто не изменится в природе, только сломанные ветви падут на землю, и подгнившие гиганты рухнут, чтобы насытить почву, которая питала их столетиями. Ветки и листья мелькали в воздухе вокруг него, падали на землю, гонимые стремительным вихрем. Гигантское дерево качнулось и упало в нескольких ярдах от него. Тарзан нашел себе приют под широко раскинувшимися ветвями молодого крепкого колосса. Но ему угрожала опасность другого рода, и вот она наступила: молния ударила внезапно в дерево, под которым он стоял. И когда дождь прошел и солнце показалось снова, то между обломками колосса джунглей лежал распростертый навзничь Тарзан.
Буковаи вышел из своей пещеры, как только прекратился дождь, и осмотрелся вокруг. Своим единственным глазом Буковаи мог видеть окружающее довольно плохо, но будь у него еще дюжина глаз, он и тогда не заметил бы мягкой красоты оживающих джунглей, так как его примитивный мозг не воспринимал подобных явлений, и даже если б у него вместо разъеденной проказой дыры был нос, он и то не почувствовал бы, как посвежел воздух после бури. Рядом с прокаженным стояли его единственные и верные товарищи — две гиены, принюхиваясь к воздуху. Вскоре одна из них, свирепо рыча и воя, поползла, крадучись, в джунгли. Другая последовала за ней. Буковаи пошел за ними, держа в руках тяжелую суковатую дубину.
Гиены, рыча и фыркая, остановились на расстоянии нескольких ярдов от лежащего Тарзана. За ними пошел Буковаи. Сперва он не хотел верить своим глазам; но когда он убедился, что перед ним действительно лежит лесной бог, его ярость не знала границ: он чувствовал себя снова обманутым; он уже не мог отомстить ему, раз тот лежит мертвый. Гиены приблизились к человеку-обезьяне, оскалив зубы. Но возможно, что в этом теле еще бьется жизнь. Буковаи с нечленораздельным бормотанием бросился на зверей, нанося им жестокие, тяжелые удары своей суковатой палкой. С визгом и рычанием кинулись гиены на своего хозяина и мучителя, и только привычный давнишний страх не позволил им вцепиться в его горло. Они отползли на несколько ярдов и сели на задние лапы. В их диких глазах горел огонь ненависти и неописуемой алчности.
Буковаи остановился. Приложив ухо к сердцу человека-обезьяны, он убедился, что оно билось. Насколько это было возможно при его уродливости, лицо его просияло от радости. Около человека-обезьяны лежал длинный аркан. Проворно обвязал Буковаи гибкими веревками своего пленника, затем взвалил его себе на плечи. Несмотря на пожилой возраст и болезнь, он был силен. Когда колдун вошел в подземелье, гиены последовали туда за ним. Буковаи нес свою жертву по длинному извилистому проходу. Неожиданно блеснул откуда-то дневной свет, и Буковаи вошел в небольшой круглый бассейн. По-видимому, это был кратер потухшего вулкана. Большие отвесные валы окружали впадину. Единственным выходом из нее был тот проход, которым пришел в нее Буковаи. Несколько хилых деревьев росли на каменистой почве кратера. Выше торчали острые края этой адской пасти.
Буковаи прислонил Тарзана к дереву и привязал его к нему веревкой аркана; руки его он оставил свободными, но узлы были им завязаны так, чтобы человек-обезьяна не мог достать их. Гиены, ворча, ползали взад и вперед. Они ненавидели Буковаи, и тот отвечал им взаимностью. Он знал, что они ждут только момента, когда он ослабеет, и тогда они превозмогут раболепный страх, который они питали к нему, и покончат с ним.
Он и сам немало боялся этих отталкивающих тварей. Поэтому Буковаи хорошо их кормил и даже охотился для них сам. Но он был с ними всегда жесток врожденной жестокостью ограниченного ума — первобытной, животной и болезненной.
Он держал этих гиен у себя чуть не со дня их рождения. Они не знали другой жизни и всегда возвращались к нему, если убегали в джунгли. Буковаи стал склоняться к мысли, что их гонит обратно не привычка, а дьявольский расчет, помогающий им терпеливо сносить оскорбления и обиды в сладком предчувствии мести. Не надо было обладать богатой фантазией, чтобы нарисовать себе картину этой мести. Но когда-то еще что будет, а сегодня он испытает их месть, но на другом человеке.