Изменить стиль страницы

ГЛАВА 21: КУПЕР

Через пятнадцать минут плавания вокруг Острова Серых Волков лодка раскачается, и я роняю яйцо.

— Нужно двигаться вместе с лодкой, — говорит Бишоп, качая головой.

Палуба вся в золотых ракушках и желтке. Я подбираю всё, что могу и бросаю за борт. Остальное споласкиваю вёдрами морской воды.

— В следующем году, Барт, — он ведёт лодку за изгиб острова. Скала из коричневого камня возвышается над нами, её плоская вершина покрыта колышущейся травой. — Начиная с завтрашнего дня, будем тренироваться до тех пор, пока ты не сможешь удержать яйцо в ложке, танцуя джигу. Кубок будет наш.

Он говорит о золотой чаше — аналогу сокровищ, зарытых в той яме. Тот приз, который мы с Бишопом могли выиграть, если бы быстрее всех обогнули Остров Серых Волков в гонке «Вокруг острова», и если бы я не уронил яйцо.

— Чёртово яйцо.

Я стараюсь ругаться меньше.

Бишоп качает головой.

— Как дела с картой?

Мы идём вдоль западной стороны острова — место, которое я изучал перед последней поездкой Бишопа. Он вернулся только прошлой ночью, как раз к началу в Уайлдвелле Фестиваля Душ.

— Бишоп, я кое-что понял про себя.

— Что завтра утром ты соскребаешь яйцо с моей лодки?

— Что я не художник, — я вспомнил день, когда начал рисовать карту сокровищ. До прошлой недели я смирился с тем, что создам поистине ужасную карту. — Вместо этого я составляю словесную головоломку.

Бишоп ничего не отвечает. Он что-то делает с парусами, — не знаю, что именно. Он меня этому ещё не учил.

— Кроссворд, ведущий к сокровищам?

— Стихотворение.

Эта идея нравится мне больше, чем я хочу показать. Я продолжу это тупое рисование, если он упрётся на старомодной идее о карте сокровищ. Я даже оболью её чаем и подожгу края, как он хочет. В конце концов, это его сокровище.

Но я уже начал писать стихотворение. Слова льются из меня потоком. Рисование же подобно утоплению.

— Оно в рифму?

Пытаюсь посмотреть ему в глаза, но они скрыты полами шляпы.

— Вы хотите рифму?

— Ну, разумеется, я хочу рифму, Барт.

Я улыбаюсь.

— Оно в рифму.

Мы идём вокруг острова. Если бы я не уронил драгоценное яйцо, то мы могли претендовать на чашу. С момента, как мы выбыли из гонки, Бишоп идёт довольно неторопливо. Он откидывается, скрещивает ноги.

— И куда ты уже дошёл?

— К Звёздным Камням, — думаю, это будет отличная часть. Со словом «звезда» рифмуется много чего. Я пытаюсь написать так, чтобы намекнуть на возможное пиратское прошлое острова. Арррх.

Я брызгаю лицо морское водой.

— Как они его получат?

У подножия самой высокой горы Острова Серых Волков возвышаются шесть камней. В 1886 охотник за сокровищами Джордж Астон выяснил, что, если их сложить вместе, то образуется шестиконечная звезда. Если сокровища не в яме, то они под этими камнями. Так я думал. Так думал Бишоп. Полагаю, каждый охотник, который думал о яме, думал и о камнях.

Велись раскопки. Была обнаружена пустая пещера, — целая система пустых пещер. Никаких сокровищ.

— Кто положил их туда? Какова их цель?

Бишоп запрокидывает голову. Я делаю также.

Небо такое синее, что выглядит ненастоящим. Сегодня так много хорошего.

— Может быть, кто-то нашёл клад и установил камни как памятник. Может быть, остров вырастил их из гальки. Не имеет значения, Барт. Ты задаёшь не те вопросы. Дело не в том, кто или как. А в том — что говорят эти камни.

Они нашёптывали мне месяц назад, когда Бишоп привёл меня на остров, чтобы отметить камни загадочным символом. Для нас он на самом деле не такой загадочный — его придумал Бишоп — но он надеется, что символ станет таковым для охотников за сокровищами. Я вырезал знак прямо на одном из Звёздных Камней. Не стоило этого делать. Бишоп говорит, они могут быть очень старыми и даже важными.

— Они говорят правду, — замечаю я, — но в чём правда?

Бишоп качает головой.

— Не в этом ли вопрос?

Капитан Тируолл приложил руку к Гонке «Вокруг Острова».

Он переживал, что чаша может быть украдена или потеряна. По крайней мере, так он говорит. Скорее всего, больше он беспокоился из-за того, что люди перестанут его просить возродить гонку. И тогда ему придётся перестать говорить об этом так много.

Теперь, когда маленький ребёнок пытается украсть трофей, капитан кричит.

Это смешно.

Я делаю шаг за ним, но Бишоп отдёргивает меня.

— Ты иногда ведёшь себя, как шестилетний, — произносит он.

— Может, мне и есть шесть.

— А может, ты просто незрелый для своего возраста.

— Вы незрелый для своего возраста, — отвечаю я, останавливаясь перед прилавком Хэнка Виндзора. Там должно пахнуть утренним уловом, но аромат жаренного из соседней бочки маскирует запах.

Бишоп рассказывает о предназначении бочек, пока мы ждём в очереди. История повествует о событиях четырехсотлетней давности.

Французские миссионеры и коренные американцы жили на Острове Серых Волков в начале XVII века. Когда англичане прибыли на остров несколькими десятилетиями позже, то они захотели отнять земли. Захватчики вырезали французов и коренных американцев. Сжигали тела.

Некоторые говорили, что тела не были сожжены. Что их просто сбросили в яму. Один на другого. Всё это вместе с горем было тяжело вынести земле. И она разверзлась. А тела провалились.

Их могила отмечена бесконечной пропастью.

Вскоре после того, как начались первые раскопки Острова Серых Волков, люди Уайлдвелла начали умирать. Все считали, что это взаимосвязано.

Люди были уверены, это нашествие злых духов, жаждущих мести.

Охотники за сокровищами хотели остановить это. Хотели остановить смерть.

Но сокровищ они хотели больше.

Поэтому жители Уайлдвелла создали большие металлические бочки. Поддерживали в них огромные костры.

Это отпугнуло злых духов.

В общем, так говорят. Бишоп уверен, то была эпидемия холеры.

— Англичане не были такими разрушительными, — говорит он.

Но Чарли Фрэнсис, стоящий позади нас, так не думает. Он произносит:

— Они милостиво не убивали туземцев и позволяли моим предкам выращивать урожай на своей земле, пока те сражались за свободу.

Но в Уайлдвелле любят вечеринки. Каждый год на Фестиваль Душ в городе устанавливают металлические бочки. И поджигают их изнутри.

Они пахнут потрясающе, даже если перекрывают запах моего ролла с омаром.

Мы с Бишопом бродим по переполненным улицам. Его тёмные пальцы белеют от лазури кекса. Я поедаю завитушки теста, обжаренного в масле и посыпанного сахарной пудрой. Это лучшее, что я когда-либо ел. Нет необходимости помнить прошлое, чтобы знать об этом.

— Бишоп Роллинс, — раздаётся крик, — немедленно тащи сюда свою прекрасную задницу.

— Не ругайся, Дорис, — отвечает Бишоп, улыбаясь.

Дорис Лэнсинг — ближайший друг Бишопа, и кажется, что ей миллиард лет. Бишоп старый, но Дорис стара настолько, что вполне может оказаться его мамой. Хотя Дорис это, пожалуй, не волнует.

— Гляди, твоя подружка! — смеюсь я. Сахарная пудра вздымается в воздух.

С ними всё не так. Все это знают. Но также все согласны в том, что намного веселее наблюдать за тем, как Бишоп краснеет и заикается, чем прекратить флирт Дорис.

Я немного отстаю, но всё уже перестаёт быть забавным, а становится достаточно грубым.

Брожу по художественным киоскам. Этот парень вырезает просто удивительные фигурки животных — медведей, змей, птиц, оленей. Все они проработаны настолько детально, что кажутся живыми. Он использует дерево, похожее на индийский лавр, поэтому я покупаю резного волка, чтобы напоминать себе о себе.

Я присоединяюсь к толпе на набережной. Мужчина, наряженный в традиционную одежду индейцев, стоит на скамейке. Он призывно улыбается, он стар, но «распутный» — лучшее слово для описания его вида. Хорошее слово.

Он представляет группу барабанщиков и танцоров. Они из резервации, что в часе езды на северо-запад от Уайлдвелла. Прибыли вместе с другими художниками и ремесленниками на Фестиваль Душ.

Раньше Дорис была одной из танцовщиц. Жила в резервации и всё такое. Но Остров Серых Волков звал её мужа так громко, что тому пришлось приехать в Уайлдвелл и присоединиться к раскопкам Бишопа.

По крайней мере, так она говорит о том, почему больше не танцует. Я же уверен, что она слишком стара для этого.

Барабанщики и танцоры приходят не для того, чтобы отметить триумф англичан над убиенными. Я спрашивал у Дорис.

Они приходят, чтобы отпраздновать бессмертие духа своего народа. Так мне нравится больше.

Мужчина с улыбкой распутника бьёт в барабан. Ещё кто-то присоединяется. Вскоре отовсюду раздаются бой барабанов, танцы и голоса. Это самое крутое, что я когда-либо видел.

Я вижу своего первого призрака в 10 часов. Бишоп ушёл домой полчаса назад. Он засыпал за столом.

Он в самом деле старый.

Я сижу перед книжным магазином и ем черничный пирог на палочке, когда кто-то подкрадывается ко мне.

— Ох! — я подпрыгиваю. Начинка черничного пирога шлёпается мне на белую рубашку.

— Правильно делаешь, что боишься его, — говорит Сэл Кейн. Он сидит рядом со мной, доедая трети кусок божественного пирога. С другой стороны от него сидит бродячая кошка, пытаясь опрокинуть его тарелку как абсолютный придурок.

Призрак пялится прямо на него. Будто знает, что Сэл предупреждает меня.

— Леди беременеет без мужчины. Никто не знает, что это за ребёнок, — он облизывает пальцы. — Грядёт что-то злое. Я это чувствую.

— Когда он умер?

Призрак подплывает ближе, и я понимаю, что он примерно моего возраста. Не представляю, что он злее, чем взрослый призрак.

— Умер? — брови Сэла пересекаются. — Этот парень такой же живой, как мы с тобой. Хотя я планирую оставаться в таком состоянии. Послушай моего совета, иди домой.

— Не понимаю.

— Ты и не должен. Ты турист, Купер.

Это задевает.

Сэл поднимается. Бросает дрожащий взгляд на мальчика.

— По крайней мере, не смотри ему в глаза. Иначе — семь лет неудач.

Я не двигаюсь.

Мальчик приближается к скамейке. Он становится более плотным по мере приближения к свету.