Ито было понятно, что придется попросить кого-то, кто сможет помочь, привести крылья в порядок, потому что стало ощутимо неприятно там, где они перепутались. Только в настоящих обстоятельствах найти того, кто не побрезговал бы и кому было бы не страшно довериться превращалось в совсем непростую задачу. И так было нелегко доверить свои ободранные Катана, и теперь нелетающие, крылья кому-то, а тут выбор был минимален, можно сказать сужен до трех человек, которые проживали в замке. Ито вдохнула тяжелый свежий воздух, пропитанный спирающей дыхание тьмой завоевателя, и невольно вспомнила последний раз, когда она была здесь.

…«Ито бесшумно передвигалась по дворцу. Из комнаты в комнату, из зала в зал, избегая только тронного, и вынужденно существуя в своей комнате, потому что там все ещё ей казалось существовала безопасность, которую когда-то обеспечивал Райм. Но ходила она лишь по знакомым местам, чтобы напомнить себе, что были дни без избиений за любое слово. Она теперь на любой шёпот вздрагивала, зажималась и чуть отворачивала лицо, в ожидании неизбежного удара. И, возможно, ее меньше били бы, если бы она молчала, но ее заставляли говорить, а она не могла сказать неправду и отвечала слишком часто не то, что хотел слышать завоеватель.
Сейчас Ито осторожно шла по коридору в сторону одного из выходов из замка, к приятно зовущему океану. Она так хотела почувствовать свободу. Перестать бояться. Перестать быть избиваемой за все. Перестать ощущать пренебрежение к себе, от троицы, захватившей замок. Перестать видеть Райма, который всегда воплощал безопасность и чувствовать устрашающую пустоту в этой, когда-то заполненной, нише. Пустые комнаты тоже пугали, насылая воспоминания о людях, которые тут жили, а теперь она вспоминала только их головы, отделённые от тел. Она боялась каждый день, каждую минуту. Она оказалась одинокой, презираемой, ненавидимой, ненужной. Ее тело изнывало от боли, не успевая восстанавливаться, и у принцессы уже входило в привычку чувствовать это. 
Она плохо умела ненавидеть, даже совсем не умела, но казалось, что это чувство стало в ней проявляться, увидев опустевшие от других чувств места и направляя своё внимание на этот мир. Поэтому Ито хотела выбраться из той темноты, что сейчас ее окружала, увидеть мир добрым, без чёрного завоевателя. Без боли и без страха. Вздохнуть, независимо от тирана. И каким счастьем было бы уйти отсюда. Как можно дальше уйти. Она погладила с нежностью дверную ручку, та несла в себе чувство освобождения. Она уже ярко представила себе, как уходит все дальше и дальше по чёрному берегу океана. Убегает так далеко, как только можно и даже дальше. Она точно знала, что будет уходить, пока ноги будут идти, пока с помощью рук можно будет ползти.
Эта была не секунда, не мгновение взмаха ресниц, эта была молниеносная, без задержки, реакция на вскинутую руку завоевателя, который оказался за дверью к освобождению. Ито даже не представляла, что в ней есть подобная прыть, рождённая, похоже, ужасом, когда она смогла избежать даже соприкосновения с рукой чёрного тирана и броситься прочь по коридору, вверх по лестнице. Мозг кипел, забывая о том, что нет спасения нигде и тем более наверху, на крыше, ведь нет крыльев и ее бегство, оно бесполезно. Она бесшумно взлетала по лестничным пролетам, гонимая страхом, и только сильный порыв ветра остановил ее бег, остужая мозг, давая ей, наконец, возможность понять, что она уже стоит на скате крыши и всего пара шагов отделяет ее от края, а за спиной безжалостный и полный гнева завоеватель. Она посмотрела на него, стоящего на коньке крыши и все так же холодно ждущего ее ответа, ее решения. 
Она больше этого не хотела, она больше этого ужаса не желала. Убежать от всего этого. Перелететь на острова и спрятаться, пусть и там, где можно только ползать. Она сделала два последних шага, распахивая бесполезные крылья с ободранными перьями. Кинулась в ветер, который был всегда нежен с ней. Тяжёлые, болезненные несколько взмахов крыльев, такой короткий полет вверх и тяжелое притяжение земли, поманившее ее обратно. Уже не на крышу, а на чёрные камни, у основания замка, перед чёрным пляжем, что мнился спасением.
“Какая же...” - услышала Ито шелест, уходящий во что-то неразборчивое, наконец осознав, что она не переломана и, на удивление, жива. Завоеватель стоял над ней, скрестив руки на груди, казалось, удерживая себя от яростного удара, который бы ее и прикончил, вместо падения, а она неудобно сидела на черных камнях, у его ног. Она сжалась, ожидая этого, отложенного во времени, удара. Не прикрываясь, зная, что это ничем ей не поможет, только попытавшись дальше отпрянуть, чтобы удар не обрушился на все тело сразу. Она больше не хотела чувствовать боли. Знала, что сейчас это будет неизбежно, но она так устала, была уже так напугана, что, похоже, больше просто поместиться в нее не может. Как хорошо было бы высвободить хоть часть внутреннего давления, чтобы мочь принять в себя еще что-то, хотя бы через обычный девичий плач, но привычка не показывать золотых слез была сильнее этого, и тихое отчаяние заполнило всю ее. Она не могла сбежать, она должна была продолжать жить в этих боли, страхе, стыде. И она не могла крикнуть в никуда, даже то, что жизнь или судьба несправедливы, потому что все было правильно, тот кто завоевал мир, тот и прав. Она не может жаловаться и спрашивать на то и за то, что естественно и, на самом деле, справедливо. Ее жизнь - естественное продолжение мира и его правил. Знала и принимала, но от боли и ужаса происходящего это ее не освобождало.
Она очень быстро перестала просить прекратить избивать ее, иногда только вскрикивая глухое “нет”, через сжатое горло и стараясь понять, что она сказала не так, повторить то, что следует помнить. 
Завоеватель обычным своим движением взял ее за шею и направил в замок. И пока он вел ее к тронному залу ей показалось, что она несколько раз умерла от страха. Он всегда был спокойно холоден, сейчас же ее пугала в нем сдерживаемая ярость. Если при его спокойствии на ней оставалось очень мало живого места, то она не хотела знать, что будет при ярости. Она не хотела даже присутствовать там, где он ее проявил. Но ей, похоже, предстоит увидеть ее слишком близко.
-    Не смей убегать от меня, - прошипел Катана, швырнул ее на пол, без замаха, к своим ногам, несколько раз ударил ногой в лицо. Властитель бил коротко, хлестко, казалось, ломал кости. Ито слышала тихий опасный треск, и видела знакомое сексуальное возбуждение узурпатора. - Ты - моя. Запомни это. Чем быстрее ты это примешь, тем быстрее кончится боль. Тебе больно, потому что ты сопротивляешься.  Смотри, вот так больно.
Катана сел рядом с ней, оперся ладонью о ее грудь, со стороны сердца, и занес руку над коленом. Короткое стремительное движение и он раздробил колено принцессы, впился в ее губы, томно и сладострастно съедая ее попытку выплеснуть боль. Вскрик и рывок прочь были поглощены в зародыше. Еще движение - и он разбил второе колено, не отрываясь от губ Ито. 
-    А вот так нет, верно? - Ито охватило темное, тяжелое, пьянящее наслаждение, уверяющее, что все будет хорошо, не будет боли, будет только вот это упоенное счастье и ощущение любви. Какие-то прикосновения доходили до сознания принцессы, ласкающе-защищающие. И когда полились связанные с этим чувством радости образы воспоминаний, Катана отбрасывал их, отрывая, чтобы они не были связаны с тяжелым, постыдным счастьем, с чувством уверенной нужности. 
-    Больше не больно? - прошелестел Катана. 
-    Нет, - тихо протянула Ито, чуть выгибаясь под темнотой, ласкающей ее, отираясь крыльями о камни, потому что только с помощью крыльев можно было получить такое удовольствие, какое сейчас поглощало ее.
Она не знала, как бороться с этой удивительной силой завоевателя, тем более, что бороться именно с ней не было никакого желания. Она была благословением в минуты его жестокости, и Ито с готовностью погружалась в нее, когда было разбито лицо, переломаны руки или ноги, вывернуты крылья, сломаны ребра. Когда во всем теле пульсировала боль. Но это наслаждение несло в себе стыд, подавляющий Ито все остальное время, когда наслаждение спадало. Недолго чувствуешь себя на пике счастья, и осознаешь все остальное время иллюзорность этого состояния. Понимаешь, гибельность этого пути, так, что порой хочешь чувствовать только боль, потому что обман слишком суров, как самая изощренная пытка. Конечно, она никогда больше не побежит от черного тирана, она очень многое больше никогда не сделает. Потому что она не хочет боли, так же, как и стыда принятия опьяняющего насилия.»