— Я не жалею тебя.

Бекетт недоверчиво смотрел на меня, будто не верил.

— Я к этому привык, Корин. Ничего нового, все нормально.

— Да, я переживаю из-за того, что ты проходишь через такое. Это отстой. Но ты, кажется, последний человек в мире, которого нужно жалеть. Думаю, учитывая все это, ты очень хорошо справляешься.

— Ага, учитывая, что я ходячий мертвец, не так ли? — издевательски сказал он, ударив по сахарным пакетикам и сбив их.

— Вау, а я думала, что это я излишне пессимистична. Я должна была догадаться, что твоя показная Сьюзи Саншайн полная фигня. (Примеч.: Сьюзи Саншайн — симпатичная и счастливая кукла из шоу Disney Junior).

Бекетт несколько раз моргнул, пялясь на меня, а затем расслабился. Его губы изогнулись в улыбке, глаза снова засияли.

— У тебя совсем нет фильтра, не так ли? — спросил он.

— Фильтр? А что это?

И мы снова улыбались друг другу. Злость и напряжение испарились.

— Это отстой, да? — спросил он через несколько минут.

— Ты о чем?

— О приемах у врача. Непрекращающиеся вопросы о том, как ты себя чувствуешь. Сочувствующие взгляды, когда они понимают, что с тобой что-то не так. Шепот. Сомнения, что с тобой действительно все хорошо. Это надоедает. Я стараюсь не унывать, но когда в тебя каждую пару недель тыкают иголки и проводят тесты, это убивает все веселье, — закончил он со вздохом. — Ненавижу ходить к врачу. Ненавижу тесты и вопросы. Ненавижу свою семью и друзей за то, что смотрят на меня так, будто я в любую минуту могу сломаться. За то, что когда они смотрят на меня, не видят Бекетта Кингсли, а видят тело на больничной койке с проводами и трубками повсюду. — Бекетт сжал зубы, и я поняла, что не могу отвести от него взгляда.

От его правды.

Его честности.

От него.

Но затем лицо Бекетта разгладилось, и он снова успокоился. Сделал глубокий вдох и взмахнул руками.

— Но что я могу сделать? Ныть из-за этого? Погрязнуть в жалости к самому себе? Это не в моем стиле. Я не в состоянии изменить прошлое, но могу изменить настоящее. И я точно не буду несчастным все то время, что у меня осталось.

Этот мужчина сбил меня с толку. Не понимаю, как он может быть таким спокойным. Таким решительным.

— Как ты можешь быть таким оптимистичным? Почему не расстроен? Почему не злишься? Или хотя бы не сердишься? Как тебе удается вот так вот просто сидеть здесь и говорить обо всех этих вещах с улыбкой на лице? Врачи держат тебя на антидепрессантах или типа того? — усмехнулась я.

Бекетт на секунду уставился на меня, а затем ударил рукой по столу, напугав меня. Блин. Я снова переступила черту.

Но Бекетт не закричал и не разозлился. Он рассмеялся так сильно, что буквально хрюкал.

— Ты в порядке? — спросила я, забеспокоившись, когда Бекетт начал слегка задыхаться. Он прижал руку к груди, касаясь пальцами повязки, которая выглядывала из-под воротника.

— Серьезно, Бекетт, с тобой все хорошо? — переспросила я. Его лицо покраснело, и казалось, будто ему тяжело дышать. Может, стоит позвонить 911?

Бекетт покачал головой.

— Я в норме, — прохрипел он.

— Что это было? — требовательно спросила я, когда он, наконец, успокоился, а я порядком разозлилась.

— Последние четыре месяца, после моего сердечного приступа, никто не задавал мне подобных вопросов.

Я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит. Бекетт потер затылок.

— Конечно, мой врач спрашивает, как я себя чувствую. Тяжело ли дышать, или не кружится ли голова, есть ли боли в груди, или испытываю ли я тошноту. Родители меня балуют и думают, что я стеклянный, а друзья прикалываются над этим.

Бекетт посмотрел в окно, его голубые глаза были прикрыты, брови нахмурены. Он больше не смеялся. Не улыбался. Не веселился и не вел себя оптимистично.

— Никто никогда не спрашивал меня, расстроен ли я. Не злюсь ли.

Он повернулся снова ко мне, наши глаза встретились, и я поняла, что не могу отвести взгляда.

— Но ты, абсолютный незнакомец, спрашиваешь о том, о чем не спрашивает никто другой. Это здорово.

— Здорово? Так вот в чем причина твоей идиотской истерики? Ты до чертиков меня напугал! — нахмурилась я.

— Не будь такой серьезной, Корин. Жизнь слишком коротка. Поверь мне.

Он потянулся через стол и взял мою руку в свою. Наши пальцы переплелись. Ладони прижались друг к другу. Касаясь. Удерживая.

Лихорадочно и обжигающе.

Я убрала руку и спрятала покалывающие пальцы на коленях под столом.

Бекетт пару раз моргнул и сжал ладонь в кулак. Напряжение, собирающееся в воздухе вокруг нас, ослабело и исчезло.

Я испытала облегчение. Я была напугана. И так чертовски разочарована.

— Помню, ты сказала в группе, что у тебя в городе гончарная мастерская? — спросил Бекетт, резко меняя тему.

— Да. Она называется «Раззл Даззл». Находится на Мэин-стрит, на другой стороне «Деннис».

— Здорово. Мне очень нравится все, что связанно с искусством. Я не рисую и не занимаюсь скульптурой, но раньше фотографировал. Вообще-то, я был довольно хорош в этом. Мой врач предложил мне снова вернуться к съемке, или найти другое средство для снятия напряжения. Она говорит, что искусство очень успокаивает. Просто я, на самом деле, никогда не был близок к нему.

— Лепка меня успокаивает, — ответила я неубедительно. Очень неубедительно. Это мое естественное состояние. Мои слова звучат как у неандертальца: «Я Корин, и я люблю глину».

— Может, я как-нибудь смогу прийти, — отважился Бекетт.

— О, да, конечно. В любое время. С понедельника по субботу мы открыты до пяти, но по средам до полудня, — машинально сказала я. — Мы закрыты по воскресеньям и почти по всем праздникам.

Ладно, Корин, пора заткнуться.

— Могу я зайти сейчас? — спросил Бекетт.

— С… сейчас? — переспросила я.

Бекетт пожал плечами.

— Ну, ты же не пьешь кофе, и я взял выходной до конца дня, так почему бы и нет?

— О, ну, ладно.

Я резко встала и перевернула все еще полную чашку с кофе.

— Черт! — вскрикнула я.

Бекетт взял охапку салфеток и стал вытирать ими беспорядок.

— Думаю, тебе тоже надо заняться чем-то, чтобы снять стресс, — пошутил он, бросая мокрые салфетки на свое блюдце.

Я криво улыбнулась.

Но он в ответ улыбнулся так, будто я дала ему нечто большее.