И тут над нами раздается металлический, усиленный эхо голос:
- Полиция! Прекратите борьбу. Черт подери, прекратите драку!
23. Неожиданное изменение в судьбе
Насколько же велика была радость сотрудников полицейского поста в Гиффе, когда оказалось, что один из несостоявшихся утопленников, это разыскиваемый мультимиллионер Гурбиани, а другой – это его шофер, вероятный сообщник преступлений шефа. Радость была огромной, только краткой. Оказалось, что местные функционеры, всю жизнь мечтающие о деле, побольше чем кража козы из сексуальных побуждений или же незаконных занятий нудизмом на диком пляже рядом с кладбищем, не имели права нас даже допросить. Им было приказано незамедлительно доставить задержанных в ближайшую Вербанию, откуда уже нас должны были забрать посланники прокуратуры из Розеттины. В общем, меня закрыли в камере-одиночке, с уважением, надлежащим кому-то типа Ганнибала Лектора или Ли Харви Освальда… А как я себя чувствовал? Был спокойным и согласившимся с судьбой. Все закончилось. Я уже ни от кого не удирал. А кроме того, наконец-то у меня появилось время, чтобы обдумать кое-что, попытаться собрать элементы всей головоломки.
Итак, я был Гурбиани, во всяком случае, становился им во все большей степени. Воспоминания возвращались постепенно, фрагментарно, подобно островному архипелагу, верхушки гор которого постепенно выныривают на линии горизонта перед носом судна (Гурбиани – Карибы, 1999; Деросси – Циклады, 1633). Когда меня везли в полицейском воронке по берегу Лаго Маджоре, неожиданно вспомнилась школьная экскурсия в пятом классе и всеобщая забава, заключающаяся в том, что мы понарошку топили горбатенького парнишку, что давало мне тогда массу гаденького удовольствия, но теперь вызывало лишь чувство стыда. Но тогда, издеваясь над калекой, я видел, что горбун хуже меня, и что преследование его вызволяет меня самого от возможности быть преследуемым. Действительно, все, похоже, заключалось в том, что большую часть собственной жизни Альдо боялся всего и не верил в себя, а все, что он делал: добыча денег, женщин или влияния – было всего лишь попыткой самоутверждения. Так что, стать Гурбиани, даже обращенным к добру, комфортной ситуацией назвать было нельзя, и уж особого утешения не представлял факт, что Гурбиани я останусь недолго, самое большее, пару месяцев, в соответствии с приговором доктора Рендона.
Первого допроса мне пришлось ожидать почти два дня. А ждать я не любил. За стенкой скандалил Франко, требуя соблюдения его прав, но как-то ночью он пропал, и я мог лишь питать надежду на то, что "шофер по мокрой работе" не сбежал. А с внешним миром никаких контактов у меня не имелось.
В камере телевизора у меня не было, тюремщики со всей вежливостью отказывали мне в газетах, как будто бы опасались, что после того, как у меня отобрали шнурки, я могу пожелать покончить с собой, запихнув в рот макулатуру.
А потом – какое изменение в судьбе! Сразу после обеда меня побрили, выкупали и провели в кабинет коменданта, где ожидали кофе, печенье и красивая сотрудница полиции в гражданском.
- Чувствуйте себя, как дома, - предложила она. – К вам гости.
И тут, к моей огромной радости, появился адвокат Проди, улыбающийся и традиционно взлохмаченный, буквально рвущийся чмокнуть меня. А вместе с ним в кабинет вкатился неизвестный мне брюхатый и лысый тип, представившийся генеральным прокурором Республики – Бенвенуто Кальдоне.
- В первую очередь, я от всего сердца хотел бы извиниться за все те неудобства, которые синьор пережил, - сказал он, добродушно тряся мне руку. – Но я надеюсь, что с вами обращались достойно.
- Исключительно хорошо, - ответил я, раздумывая: а к чему он все это ведет.
- Понятное дело, мы еще отнимем у вас немного времени на необходимые в данной ситуации показания; несколько раз вам придется появиться в суде, но, ручаюсь, не чаще, чем это будет необходимо. Да, и с этого момента прошу считать себя человеком свободным, вне каких-либо подозрений.
Если бы сейчас в комнату зашел белый носорог, я был бы не так удивлен. Только лишь Проди дал понять, как обстоят дела.
Собственно говоря, за все я должен был благодарить Лили. Спасенная с крыши горящего небоскреба, опасаясь длинных рук Никколо (она понятия не имела, что в то время он уже представлял собой высококалорийный корм для угрей), она решила всех закладывать. И моя главная секретарша ни в коем случае не делала этого, руководствуясь раскаянием или угрызениями совести, но исключительно холодным расчетом. Лили надеялась получить статус "коронного свидетеля" в так называемом процессе правления SGC и амальфианской мафии (при случае, я наконец-то вспомнил, откуда взялся псевдоним "Синьор Амальфиани": Никколо Заккария, поддерживая фикцию мифического capo di capi, рассказывал о резиденции на юге, неподалеку от Амальфи, куда следовало звонить в чрезвычайных ситуациях; на самом же деле то была заброшенная развалина в Праиано с постоянно включенным электронным секретарем). Лили Уотсон в своих расчетах несколько пролетела. После смерти Заккарии и большинства ведущих акционеров консорциума она осталась, наряду с убийцей Франко Пини, главной обвиняемой. Ее покаяние и поспешные признания привели к тому, что она получила всего лишь десять лет заключения. Зато она сделалась знаменитой – ее признания обошли все мировые средства массовой информации, они были предметом критического анализа, сама она в тюрьме написала книгу "Инферно", права на экранизацию которой приобрела студия Квентина Тарантино. Вскрыв столь много существенных сведений, Лили ни словом не упомянула о наиболее важных вещах (хотя, возможно, именно в этом и заключалась ее договоренность с прокуратурой), ни разу в ее показаниях не прозвучало слово "Психе". Другое дело, что и сам Кальдоне, похоже, об этой программе ничего не знал, поскольку данный аспект дела ни разу не всплыл ни в ходе допросов меня, ни во время судебных заседаний, которые более чем на два месяца обратили внимание всего мира на Розеттину. Говоря по чести, я ведь и сам не рвался сообщать информацию по этой программе.
Установленный во время суда порядок событий представлялся, более-менее, таким образом:
Под угрозой страшной болезни и под влиянием учения брата Раймонда Пристля, Альдо Гурбиани решает изменить репертуарную линию SGC и поменять органы правления фирмы. Члены правления, над которыми нависла угроза, устраивают преступный заговор с целью избавиться от шефа, а при случае – скомпрометировать развивающееся братство крестосиних. Гурбиани похищен троицей нанятых молодых людей, выдающих себя за религиозных фундаменталистов, он избит и вброшен в Колодец Проклятых. Чудом он остается в живых и, пребывая в состоянии амнезии, прячется среди городских бомжей. Второе покушение имеет место после обнаружения его речной полицией. Альдо попадает в клинику доктора Рандольфи, в которой уже долгое время, под покровительством банды Заккарии, ведутся запрещенные законом операции по трансплантации и торговля трансплантатами (Арестованную на Сардинии группу Рандольфи должны были судить в отдельном процессе). Спасенный медсестрой, синьориной Моникой Мазур (она станет главным свидетелем по "Делу трансплантаторов"), Гурбиани вступает с ней в брачный союз, а затем пробует вернуться к исполнению собственных обязанностей. Ответом заговорщиков становятся новые покушения. В одном из них ранят супругу Гурбиани, в другом гибнет частный детектив Габриэль Закс и Лука Торрезе.Кстати говоря, Лука Торрезе как единственный из руководства SGC остался верен своему законному шефу. Лишь его бдительность и недоверие участников по линии SGC – Амальфиани не позволили вывести из игры президента Корпорации.
Перед лицом возможной утраты контроля над ситуацией, Заккария, Уотсон и другие вступают в преступный сговор с вице-министром юстиции, Сандро Вольпони, давно уже являющимся кротом амальфианской мафии в правительственных кругах. В результате, по причине взрыва автомобиля-ловушки гибнет Лука Торрезе, а затравленный Гурбиани убивает охранника Матеотти, у которого перед тем Вольпони забрал оружие. Но это стало последним преступным ходом вице-министра. Франко Пини, по приказу Заккарии, избавляется и от Вольпони, сбрасывая его с лестницы. Казнь Гурбиани откладывается, поскольку дон Никколо вначале желает узнать возможных доверителей своего противника. Так же он размышляет и над тем, чтобы использовать его в розыгрыше с руководством SGC. Следя за Гурбиани, он добирается до швейцарского убежища Раймонда Пристля, и там совершенно варварским образом убивает священника.
Так выглядит базовая реконструкция событий. Самоубийство профессора Кардуччи, пожар в офисном здании SGC или же непредставление помощи отрезанным огнем сотрудникам Консорциума со стороны Никколо, признаны элементом внутренних расчетов среди бандитов. И т.д. и т.п.
Первичные показания заняли у меня три часа. Договорились, что остальные показания я дам в Розеттине. Перед тюремным зданием меня ожидал микроавтобус с конвоем службы безопасности, а в автобусе…. Добрый Боже, Моника!...
Моя жена, бледная и слабая, но очень счастливая, пала в мои объятия. На собственную ответственность ее выписали из госпиталя и разрешили приехать за мной. Вам не понять, как это здорово, когда рядом с вами находится человек, которому можно доверять.
Я уже собрался было захлопнуть дверь микроавтобуса, когда их тени появился какой-то невысокий полицейский с загрязненным чемоданчиком в руках.
- Это, похоже, ваше? – спросил он, подавая мне его.