Так он передвигался по крышам, иногда перескакивая через узкие дворы и постепенно поднимаясь все выше, пока не добрался до конца ряда домов. Вдруг он услышал за спиной хриплый окрик и винтовочный выстрел. Пуля пролетела в нескольких дюймах от головы американца. Барни достиг последней крыши, большой и ровной. Обернувшись на выстрел, он заметил, как близко от него находятся преследователи.

Эх, зачем только он повернулся!

Не успел он перевести взгляд, как его нога провалилась сквозь потолочное окно, и Барни рухнул вниз в облаке стеклянных осколков. Падение его не было долгим. Прямо под ним оказалась кровать, а на кровати — толстый австрийский пехотный капитан. Барни упал аккурат ему на живот. С криком боли офицер стряхнул Барни на пол. В комнате стояло еще три кровати, и на каждой имелось по одному-двум офицерам. Не успел американец прийти в себя после падения, как офицеры уже напали на него — все, кроме пехотного капитана. Тот лежал, стонал и ругался. У него перехватило дыхание: Барни вышиб из него способность дышать.

Офицеры, напавшие на Барни, поочередно то били его, то допрашивали, изрыгая проклятия.

— Если вы оставите меня в покое, я с удовольствием все вам объясню и принесу свои извинения, — выкрикнул наконец американец. Офицеры отпустили Барни, продолжая ругаться.

Барни пообещал объясниться — но теперь, когда ему предстояло рассказать, зачем он бродил по крышам бурговских домов, он почувствовал, что его способность к импровизации иссякла.

Однако в этот момент необходимость что-то придумывать отпала сама собой: сверху в помещение упала тень, и, подняв глаза, все увидели силуэт офицера, окруженного солдатами.

— О, его поймали! — воскликнул офицер с явным удовлетворением. — Очень хорошо! Держите его, мы спускаемся.

Через секунду он и его эскорт спрыгнули вниз через разбитое окно.

— Кто этот сумасшедший? — воскликнул капитан, остановивший падение Барни. — Убийца! Он пытался убить меня!

— Не сомневаюсь, — ответил тот офицер, который только что спустился с крыши. — Этот человек — не кто иной, как Стефан Дронтов, известный сербский шпион!

— Himmel! [1] — воскликнул целый хор офицеров. — Вы отлично поработали сегодня, лейтенант!

— Через полчаса расстрельная команда поработает еще лучше, — ответил лейтенант и так зловеще ухмыльнулся, что Барни стало не по себе.

3

ПЕРЕД РАССТРЕЛЬНОЙ КОМАНДОЙ

Солдаты под конвоем провели Барни в штаб, где он сообщил о своей национальности, указал на аккредитацию и предъявил военный пропуск.

Генерал, перед которым предстал Барни, пожал плечами.

— Что характерно — когда их ловят, они всегда оказываются американцами, — протянул он. — А почему вы не заявили, что вы — принц Питер Бленц? Пропуск-то выдан на его имя. Как вы можете ожидать, что мы поверим в вашу историю, когда у вас на руках документы на два разных имени? Мы относимся с полным уважением к нашим друзьям в Америке, я бы сказал, что мы далеки от того, чтобы как-то навредить американцу, но вы должны признать, что все факты свидетельствуют против вас. Вы были обнаружены в том самом доме, где обычно останавливался Дронтов по приезде в Бургов. Молодая женщина, мать которой содержит этот дом, направила нашего офицера в вашу комнату — и вы попытались сбежать. Я не думаю, чтобы так поступил ни в чем не замешанный мирный американец. Однако я уже сказал, что готов пойти на многое, дабы избежать ошибки, ибо по внешнему виду вы все же скорее американец, чем серб. Поэтому я послал за Питером Бленцем. Если вы дадите мне удовлетворительное объяснение того, как у вас оказался военный пропуск, выписанный на его имя, я буду безмерно рад снять с вас всякие подозрения.

Питер Бленц! Он послал за Питером Бленцем! Барни подумал, каково это — стоять перед расстрельной командой. Он надеялся, что у него не будут дрожать колени, хотя уже сейчас ноги были словно ватные. Оставалась некоторая надежда, что Питер не вспомнит его лица, но надежда очень слабая — ведь Барни имел заметное сходство с Леопольдом Лутским, и именно это обстоятельство когда-то помогло лишить короны принца-регента. Правда, Питер видел Барни вблизи только один раз, да и то с каштановой бородой, которая сильно добавляла ему сходства с королем. Но вместе с Питером наверняка будет Менк, а уж тот сомневаться не будет — он видел Барни в Беатрис и, конечно же, сразу опознает его.

Когда в помещение вошло несколько человек, Барни все так же стоял перед генералом и его штабом. Питер Бленц пришел вместе с фон Кобличем и Менком. Встретившись взглядом с Барни, он побледнел, широко раскрыл глаза и упал бы в обморок, если бы не оперся на руку Менка, сразу подошедшего к патрону.

— Боже мой! — только и мог произнести Питер, добавив имя, которое Барни не расслышал. Менк тоже выглядел удивленным, но неожиданно выражение его лица изменилось — на нем засияла хитрая усмешка. Он повернулся к Питеру и прошептал несколько слов, после чего на лице принца выступило заметное облегчение.

— Похоже, вы знаете этого джентльмена, — сказал генерал, допрашивавший Барни. — Он был арестован как сербский шпион. В его кармане был найден военный пропуск, выписанный на ваше имя, а также документы американского военного корреспондента, которые, по его заявлению, являются его собственными. Знаете ли вы что-нибудь о нем, принц Питер?

— Да, — ответил Питер Бленц. — Я знаю его в лицо. Он вошел в мою комнату вчера ночью и украл мои документы. Мы увидели его и пустились в погоню, но в темноте ему удалось сбежать. У меня нет сомнений, что он сербский шпион.

— Он настаивает, что он — Бернард Кастер, американец, — продолжал генерал, который, как показалось Барни, очень не хотел совершить ошибки — необычно для европейского военного, которые, как правило, одержимы шпиономанией.

— Простите, генерал, — перебил его Менк, — но я хорошо знаю мистера Кастера, который пару лет назад провел некоторое время в Луте. Это — совсем другой человек.

— Достаточно, господа, благодарю вас, — произнес генерал. Даже не взглянув более на задержанного, он повернулся к лейтенанту, стоявшему рядом, и приказал: — Можете увести арестованного. Его уничтожат другие. Вот приказ. — Он передал подчиненному отпечатанный бланк, в который были вписаны имена, а в конце стояла подпись. Очевидно, приказ дожидался окончания допроса Стефана Дронтова.

Конвоиры окружили Барни и повели из штаба в трибунал. Когда Барни проходил мимо своих врагов, он увидел удовлетворение на лице Питера Бленца и откровенную усмешку Менка. И все же он не мог до конца осознать, что его ведут на смерть, что он в последний раз глядит на лица окружающих, в последний раз видит восход солнца и никогда больше не увидит заката.

Он должен быть уничтожен — Барни доводилось слышать это слово в отношении старых больных лошадей или бешеных псов. Автоматически он вытащил сигарету и закурил. В этом жесте не было никакой бравады — Барни действовал совершенно бессознательно. Солдаты под конвоем повели его по улицам Бургова. Они были совершенно равнодушны к происходящему, успев привыкнуть к этой мрачной действительности. Молодой офицер, командовавший ими, нервничал больше, чем арестованный: это был его первый расстрел. Он с любопытством взглянул на Барни, ожидая обморока или хотя бы проявления ужаса перед предстоящей смертью. Но американец молча шел к своему концу, безмятежно затягиваясь сигаретой.

Потом, после (как показалось) длительного времени, конвойные остановились перед большими воротами в кирпичной стене. Когда они вошли внутрь, Барни увидел человек двадцать или тридцать, одетых в гражданское. Под охраной дюжины пехотинцев они стояли перед стеной низкого кирпичного здания. Барни заметил, что в стене нет окон. Ему неожиданно пришло в голову, что в самом виде этой мертвой, пустой, побитой непогодой кирпичной стены есть нечто особенно зловещее и мрачное. Барни впервые увидел военный суд — и тут наконец он полностью осознал, что сейчас он будет стоять вот здесь, у этой страшной стены, а другие люди будут расстреливать его.