XVII

В Марсели молодых крестоносцев ожидало однако сильное разочарование. Жители, принявшие их самым радушным и задушевным образом, объявили им, что Иерусалим находится еще далеко и к нему можно добраться не иначе как морем. Беда заключалась однако не в том, а в том, что по предписанию правительства ни один из кораблей, находившихся в порте, не смел принимать на свой борт детей-крестоносцев.

Итак, все надежды разрушались.

К вечеру того же дня к стану крестоносцев подошло несколько человек, желавших представиться Николаю и беседовать с ним.

Тотчас введены они были в палатку.

— Мы моряки, — сказали они, — и имеем в своем распоряжении несколько кораблей. За хорошую плату, выданную разумеется вперед, мы могли бы доставить в Иерусалим, несмотря ни на какие предписания, около пяти или шести тысяч детей.

Такова именно и была численность армии Николая.

— Но ведь нас, пожалуй, задержат в Марсели и не позволят садиться на корабли, — сказал печально Николай.

— Да вам не зачем будет даже и заходить в Марсель, — отвечал ему один из моряков. — Если мы сойдемся в деле, вы должны будете ночью подойти к морскому берегу немного правее Марсели, а затем пройти еще часа три вдоль по берегу. Там будем мы ждать вас с своими кораблями, а когда Марсель проснется от сна, мы будем уже далеко в море.

Торг заключен был в самое короткое время. Решено было, что перед наступлением ночи один из договорившихся моряков явится к стану, чтобы проводить войско.

Обрадованный Николай долго беседовал с Стефаном. Стефан обещался воспользоваться первым удобным случаем, чтобы двинуться вслед за новыми своими товарищами. Свидание было назначено у Иерусалима.

Перед утром корабли, с вечера еще выведенные из Марсели, приняли на себя Николая и все его воинство. Оружие сложено было в трюм, а сами крестоносцы кое-как разместились на палубе. Матросы засуетились, раздалась команда, подняли якоря и через каких-либо два часа корабли были далеко уже в открытом море.

В течение первых двух дней почти все мальчики страдали морского болезнью и мало обращали внимания на то, что творилось на палубе. На третий уже день они не замедлили заметить какое-то особенно грубое и пренебрежительное отношение к ним матросов. Когда Николай подошел к капитану и учтиво спросил его, куда поставлена корзина, находившаяся с ним, громкий хохот матросов был ему ответом.

— Вот еще чего захотел? — загоготали матросы.

— Слушай, щенок, — грубо сказал капитан, еще три дня тому назад так почтительно беседовавший с ним, — если ты хоть раз заговоришь со мною о корзине или другом каком вздоре, то я велю тебя вместо всякого ответа просто-напросто выбросить в море.

Николай отошел, как пораженный громом.

— Что же это такое? — невольно подумал он.

Другие мальчики были поражены и возбуждены еще более. Дерзкое отношение к вождю и предводителю крепко затрагивало юношеское их самолюбие.

Глухой ропот негодования раздался на палубе.

— Молчать, собаки! Или я велю всех вас перевязать, — грозно крикнул капитан. Это еще что такое?

Мальчики решились молчать до поры до времени и только тихо совещались между собою, большинство говорило только по-немецки, а потому ни капитан, ни матросы не понимали их разговора, хотя и косились на них подозрительно. Решено было перед вечером выбрать потихоньку из трюма все оружие, вооружиться и затем вооруженною силою заставить уважать свои права.

Наступил вечер. Мальчики двинулись к трюму. Но, к удивлению и ужасу всего воинства, трюм оказался наглухо запертым. Несколько смельчаков бросились ломать тяжелый замок. На шум тотчас же прибежали капитан и десяток матросов.

— Бунтовать! — загремел он диким, нечеловечески-диким голосом. — Я проучу вас, мои голубчики. В воду первых попавшихся негодяев!

Матросы бросились исполнять приказание и несколько мальчиков полетело с борта в негостеприимную морскую стихию.

Бунт поневоле должен был прекратиться.

Тяжелую ночь провели на палубе несчастные дети. Страшные сны снились им, и не раз тишина ночи оглашалась печальным их стоном.

На утро новая скорбь и новое разочарование. Корабль их одиноко скользил по морской пучине. Куда же девались остальные корабли? Что сделалось с ними? Куда девались все их товарищи?

Ответ на эти вопросы был ясен даже и для неопытных детей-крестоносцев.

Очевидно корабли разъехались в течение ночи. Очевидно их везут в разные места. Очевидно их везут не к Иерусалиму. Куда же везут их?

Прошло несколько дней и на палубе раздались громкие крики:

— Берег! Берег!

Сердца крестоносцев забились. Обманутые дети все-таки надеялись увидать Иерусалим и его окрестности или по крайней мере ту страну, в которой находится Иерусалим.

Бедняги не знали, что и в африканский берег бьется своими волнами негостеприимное для них Средиземное море.

Судьба детей-крестоносцев решилась скоро. Прошло несколько дней. Их вывели на большой рынок в африканском городе и там поштучно продали в рабство людям, одетым в пестрые халаты и широкие разноцветные чалмы.

Такая же судьба постигла в других городах и остальных севших одновременно с ними на корабли немецких детей-крестоносцев. Такая же участь постигла позднее и значительную часть двинувшейся с севера Франции армию Стефана.