– Некая сущность вне Преддверия, – повторил мои слова Вергилий. – Что-то я не пойму. Чего ты добиваешься от меня, Леонардо Грег?

Увы, этот путь тоже был тупиковым. Что ж, попробуем еще…

– Я знаю, что где-то здесь есть черная воронка и черные колонны, – сказал я. – Попробую описать более подробно, а ты скажешь, известны ли тебе эти места.

– Зачем? – удивился Вергилий. – Если ты знаешь, как все это выглядит, зачем тебе мой ответ?

– Я знаю, как это выглядит, но не знаю, где это находится и как туда попасть.

– Нет ничего проще, – заявил Вергилий и вдруг замолчал, расширившимися глазами глядя на что-то, находящееся за моей спиной.

Мы со Станом обернулись почти одновременно.

– Опять пошло-поехало, будь оно неладно! – раздраженно процедил Стан.

То, что мы увидели, не было похоже на быстро приближающуюся пелену тумана: холмы, луга и рощи просто исчезали прямо на глазах, словно кто-то напрочь стирал их вместе с пространством. Они не таяли постепенно, по частям, а одним махом пропадали, превращаясь в пустоту, и эта пустота беззвучно и угрожающе катилась к нам. Убегать от нее было бесполезно.

– Такое здесь иногда бывает, – сообщил Вергилий. – Последствия предсказать не берусь.

– Как попасть к колоннам? – выкрикнул я.

Пустота была уже совсем рядом, и Стан вцепился в мою руку.

– Нет ничего проще, – повторил Вергилий, втянув голову в плечи. – Надо только четко представлять то место, куда хочешь…

Это было последнее, что я услышал от него. В тот же миг Вергилий исчез. Исчезло все. И я сам тоже исчез. Я стал частицей пустоты… хотя какие там частицы в пустоте! Я просто тоже стал пустотой.

В ранней молодости мне довелось ознакомиться с одной из теорий, объясняющих устройство мироздания. Имя автора этой теории я не запомнил, но запомнил суть. Автор (или даже авторы) считал, что в основе материального мира лежит пустота. Не тот физический вакуум, в котором в виртуальном состоянии находятся самые крохотные частицы материи, а истинная пустота, Пустота с заглавной буквы, закамуфлированная различными формами материи. Помню, на меня эта точка зрения на Вселенную произвела тогда большое впечатление. Весь мир представился мне тонкой пленкой, скрывающей извечное и всеобъемлющее Ничто; сними эту пленку – и обнаружишь пустоту. Особенно поразило меня то, что я сам, далеко, на мой собственный взгляд, не глупое и весьма симпатичное молодое и сильное человеческое существо, тоже, оказывается, в конечном счете состою из пустоты, то есть из ничего…

Потом я узнал и о других воззрениях на Вселенную – от утверждений о ее принципиальной непостижимости для разума до представления о том, что вся Вселенная находится только во мне, Леонардо Греге, – но теория о Пустоте как основе мироздания не забылась, хотя позже я стал гораздо реже размышлять на подобные темы: хватало других, менее глобальных, но гораздо более многочисленных вопросов.

Эта теория о Пустоте вспомнилась мне сейчас, когда сам я стал пустотой, проникнув под тонкую пленку как бытия, так и инобытия. Я превратился в пустоту, утратив собственное тело, но не потеряв способности размышлять. И я подумал, что мой разум, как и разум всех других людей, относится к совсем другой Вселенной, Вселенной Духа, которой не страшна никакая пустота…

Возможно, там, над пленкой, Стан продолжал держать меня за руку, но здесь я, конечно, ничего не чувствовал, потому что здесь не было моего тела – здесь находилось только мое «я», нематериальная личность Леонардо Грега.

«Надо только ясно представить себе то место, куда хочешь попасть», – вот что, несомненно, хотел сказать Вергилий, не успев произнести последнее слово «попасть». Такое было совершенно невозможно в нашем обычном мире, но вполне могло оказаться осуществимым в инореальности Преддверия. Впрочем, и в обычном мире такое случалось во сне; а много ли мы знаем о том, что такое наши сны? Возможно, еще одна инореальность, не менее важная, чем «обычное» наше бытие…

Стараясь не думать о словах Вергилия насчет «непредсказуемых последствий», мое «я» начало в деталях припоминать ту явившуюся в видении местность с замершим морем и приклеенным к светлому небу солнечным диском. Мое «я» представило, как Лео Грег идет сначала по песку, а потом по траве, и как надвигаются от горизонта три черные колонны. Мое «я» тщательно изучало постамент и гладкие бока колонн, мое «я» витало над девушкой в темной одежде, стоящей на постаменте.

«Ну же, воплощайся!» – потребовало мое «я».

И пустота отторгла меня. Я оказался в собственном теле. Я дышал. У меня билось сердце. Как все-таки приятно иметь собственное тело…

Вокруг расстилалась зеленая равнина. В светлом небе сиял небольшой, но яркий солнечный диск. Черный постамент под ногами был твердым. Бок колонны, в который упиралась моя рука, был гладким и прохладным. В трех шагах от меня стоял некто в темной одежде.

Мы стояли лицом к лицу и молчали. Человек вроде бы смотрел мне в глаза, но было непонятно, видит ли он меня: его взгляд был отсутствующим. Я узнал его не сразу, но все-таки узнал – именно из-за этого взгляда. Крючковатый нос, впалые щеки, серые глаза и длинная неряшливая пегая борода… Да, это был он, тот Отшельник, которого я встретил на лесной поляне, когда впервые попал в Преддверие из пещеры на острове Ковача. Тот самый Отшельник, который на моих глазах превратился сначала в статую, а потом в холмик, поросший серым мхом. Тот самый Отшельник, который безжизненным голосом бормотал какие-то рифмованные фразы. Только сейчас вместо изодранных куртки и штанов на нем был длинный темный плащ с широкими рукавами. Своей неподвижностью он очень походил на статую, но я чувствовал, что передо мной все-таки не статуя.

И не было рядом Стана. И не было Славии…

– Здесь, кроме нас, больше никого нет? – прервал я наконец затянувшееся молчание.

Я вовсе не рассчитывал на ответ, помня ту неудачную попытку общения с Отшельником – но ведь надо же было хоть что-то сказать…

К моему удивлению, лицо Отшельника словно оттаяло и ожило, смягчились окаменевшие черты, и серые выцветшие глаза теперь печально смотрели именно на меня, а не сквозь меня.