Человек был довольно высок ростом, плечист и худощав, черты его смуглого лица были правильными, но какими-то резкими; что-то в них было от геральдического степного орла с областного герба – хищность и скрытая угроза, во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у Сергея, забывшего о своем пиве. А остроконечная черная бородка, составляющая единый ансамбль с тонкими усами, наводили на мысль не о благородных рубаках-рубахах-мушкетерах в изображении Дюма и разных кинорежиссеров, а, скорее, об извечном антагонисте Господа. Человек был лет на десять старше Сергея, и чувствовалась в нем скрытая темная сила. И одеяние на нем было соответствующее: черный длинный плащ и черная шляпа с кроваво-красным пером, а под плащом виднелся черный панцирь лат, и за широкий черный пояс был заткнут кинжал с узорчатой рукояткой. Незнакомец неподвижно стоял, опустив руки и слегка расставив ноги в черных остроносых туфлях какого-то средневекового вида, и смотрел прямо перед собой чуть прищуренными темными глазами. Кроме Сергея, никто в кабачке, кажется, не обращал на него внимания, а седой экс-учитель вообще его в упор не замечал, словно и не человек стоял буквально возле самого его носа, а обыкновенный столб, подпирающий потолок.

Некоторое время Сергей сверлил его взглядом – к чувству тревоги добавилась еще и непонятная тяжесть в затылке, – а потом повернулся к напарникам.

– Мужики… – это вышло у него почему-то хрипло и словно бы с натугой. – Глядите, какой Мефистофель заявился.

Саня Веремеев продолжал кивать и с явным усилием поднимать так и норовящие опуститься веки, а Гусев, прервав словесный поток, с интересом повернул голову к двери.

– Ты че, Серый? – весело сказал он через мгновение. – Какой Мефистофель?

– А вон там, у… – Сергей осекся. Старик-учитель цедил свою единственную бесконечную кружку, и рядом с ним никого не было. Никаких Мефистофелей.

– Да только что стоял, в шляпе… – растерянно сказал Сергей, озираясь по сторонам. – В черном плаще, длинном таком. И вообще весь в черном…

Он посмотрел в окно – но не было там никого в черном, только сопровождающий вместе со старушками потчевал хлебушком местных голубей.

– Э-э, брат… – протянул Гусев. – А говоришь, пиво не очень. Солидное пиво, коль черный человек примерещился. Негритос, что ли? Грэхем?

– Да нет, – с досадой сказал Сергей. – Какой Грэхем… И про пиво я ничего не говорил. Смуглый такой, с бородкой клинышком, в шляпе с красным пером. И кинжал за поясом.

– Да хрен с ним, Серый! – Гусев со стуком поставил кружку на стол. – Отлить пошел твой черный мужик. И что он тебе? Ну, в шляпе, ну, с кинжалом. В чем проблема-то?

Сергей пожал плечами. Тревога развеивалась, как дым на ветру, и исчезло ощущение перекоса.

– Никакой проблемы, собственно… Это я так, просто уж очень живописный тип. Я таких здесь еще не видел.

– Мы много чего здесь не видели, – с видом записного философа заметил Гусев. – И много чего еще не увидим. Как там? Я вижу, что ничего не вижу?

– Я знаю, что я ничего не знаю, – машинально поправил его Сергей.

– Во-во! – Гусев вытер рот рукавом, захрустел сухариком. – Черные, белые, сине-зеленые – нам-то что? Мы и сами во какие зеленые! – он подергал за отворот плаща. – Партия «зеленых»! Не дадим порубить дубы на гробы! Даешь пиво – экологически чистый продукт! Знаешь этот прикол? Пивзавод предупреждает: «Курение, курение и только курение опасно для вашего здоровья!»

Сергей усмехнулся, еще раз посмотрел в окно. На сердце стало спокойней. Действительно, мало ли кто зашел да вышел. Вот только куда вышел?..

– Увидеть черного человека – это не к добру, – вдруг заявил Саня Веремеев. – Плохая примета. Да если он еще и молчит, как этот…

– Ну да, ну да, – Гусев закивал с преувеличенно серьезным видом. – А как же, знаем! Тоже грамотные, небось. «Мой черный человек»! К композитору какому-то приходил. К Чайковскому. Или к этому… Игорю Крутому.

– Ага, к Крутому, именно, – сказал Саня Веремеев. – Крутую композицию ему заказал, реквием для «Рождественских встреч».

– Так ты тоже его видел? – спросил Сергей. Тяжесть в затылке постепенно отпускала, сменяясь тупой слабой болью.

– Да что-то такое краем глаза. Весьма и весьма нечетко. – Саня Веремеев подпер руками голову. – Блин, а пивко-то обманчивое, однако. Или это я недоспал сегодня?

– Вот тебе и на «четверочку», Веремей, – Гусев похлопал напарника по плечу. – Позабористее «Балтики».

– Черный человек… – задумчиво сказал Саня Веремеев. – А есть еще Белая Дама. Так она еще покруче будет.

– Да ну? – Гусев устроился поудобнее, приготовившись слушать. – Поведай-ка, брат Веремеич!

– Белая Дама – это призрак такой, – пояснил Саня. – Кто ее увидит, с тем обязательно вскорости какое-нибудь несчастье приключится. Высоченная, под два метра, платье белое, прозрачное. И глаза беспощадные, белесые…

– Ух, класс! – восхитился Гусев. – Расписываешь так, словно сам ее видел. Прям Лев Толстой! Или Достоевский.

– Так он ее и на самом деле видел, – сказал Сергей. – Потому и в дыру провалился. А мы с тобой, Геныч, просто рядом случились – и тоже попали.

– Понятно, – кивнул Гусев и вновь хлопнул Саню по плечу. – Слушай, Веремеич, и откуда ты только берешь всю эту херню? То про человечков каких-то писклявых нам впаривал, теперь про эту…

– Читал, – отозвался Саня Веремеев. – Муж сеструхин журнальчик один выписывает, так я когда к ним захожу – читаю. Там тебе и призраки, и «летающие тарелки», и полтергейст, и телепатия, и рассказы фантастические – все что хочешь.

– И что же это за журнальчик такой, Веремеич?

– «Порог». В конце не «кэ», а «гэ». Неплохой журнальчик, я тебе скажу.

– Ясно, – кивнул Гусев. – Видать, редактор с ба-альшим прибабахом. Да, Серый?

Сергей неопределенно повел плечом:

– А фиг его знает. Редактору тираж нужен: чем больше тираж, тем больше бабок намолотит. Вот и печатает всякие интересные истории. – Голова у Сергея перестала болеть, и пришли в равновесие незримые душевные весы. Ну, зашел какой-то там, ну, вышел. Может, до сих пор за дверью стоит, потому и не видно его в окно. И Бог с ним, в конце концов…

– Черные мужики, белые дамы – это все фигня! – Гусев налил себе еще пива из кувшина, потянулся за сыром. – Мне, парни, другое покоя не дает. Вы видели, какие физиономии были у местных начальников, когда мы им оружие наше в деле показали? Белее твоей Белой Дамы, Веремеич! Король же обалдел совершенно! – Гусев поднял вверх палец. – Король, не кто нибудь! Глава государства! Представляете, какая мы здесь сила? Да мы же всю его королевскую гвардию смогли бы в два счета уложить. Прикидываете?

– Опять ты за свое, Геныч! – поморщился Саня Веремеев. – Тебе ведь уже сказано было: не годишься ты в здешние короли, нет в тебе королевской крови.

– Нет, ты погоди, Веремеич, – Гусев покачал все еще воздетым к потолку пальцем. – Что такое власть? Это сила! Кто сильнее, тот и властвует, верно? А кто сейчас здесь, в этом королевстве, в этом мире, наибольшей силой обладает? А?

– Три мушкетера-три богатыря Геныч, Веремеич и Серега, – насмешливо сказал Саня Веремеев. – Заметь, всего три, а не триста тридцать три. Тебя боевым топором или двуручным мечом по башке никогда не били?

– Ну и что, что три? – взвился Геныч, оставив без внимания последний вопрос Сани. – «Норд-Ост» помнишь, надеюсь. Концерт «Дурацких пингвинов» тоже, надо полагать, не забыл. Сколько там народу было? Полторы тысячи! А террористов сколько? Правильно, два десятка. И что, попер кто-нибудь на автоматы? То-то и оно! Кому охота жизнью рисковать?

– Ты хочешь сказать, что не прочь поработать местным королем? – поинтересовался Сергей. – Тогда чур я буду главой парламента – всю жизнь мечтал быть главой парламента…

– А я министром обороны, пива, культуры и физкультуры, – подхватил Саня Веремеев. – И сразу начнем какие-нибудь реформы, а то, понимаешь, живут здесь без реформ!

Гусев помрачнел, на скулах у него заходили желваки.