- Духи, - убеждала Хелен. - Поговорите со мной. Я чувствую, вы рядом.

Вторую свечу задул порыв прохладного ветра. Мертензия тихо застонала, и я услышала Стокера, бормочущего что-то ободряющеe.

- Соблюдайте тишину! Никто не должен говорить, кроме мертвых, - упрекнула Хелен. - Придите, духи! Придите, духи, и говорите с нами сейчас. Я призываю Розамунду Ромилли. Розамундa, если ты здесь, заяви о себе.

Снова подул холодный ветер, и на этот раз последовал перестук.

- Не надо, - умоляла Мертензия.

Но Хелен продолжала, приказав Розамунде снова заявить о себе. Стук начался снова, медленно и неумолимо, теперь ближе.

- Розамунда, это ты? - требовала Хелен. - Постучи один раз, если ответ «да»!»

Тишина была бесконечной, простирающейся между нами, тьма давила со всех сторон. Мы окружали оставшуюся свечy, напоминая пещерных обитателей, сидящих вокруг костра; отчаянно нуждающиеся в утешении перед ночными ужасами. Пламя дико танцевало, отбрасывая тени на наши лица, превращая их в зловещие маски. Я поняла, что Хелен открыла глаза и смотрит на пламя, не мигая, ее черные зрачки отражали свет.

Мы ждали, тишина становилась жесткой и невыносимой, пока, наконец, не поступил сигнал.

Один стук.

Рука Малкольма судорожно сжала мою, когда Хелен почти незаметно двинулась вперед в своем кресле.

- Дух! Ответь нам еще раз. Один стук, если ты Розамунда.

Опять раздался один стук. Мертензия снова застонала и закрыла глаза. Я видела, как пальцы Стокера сжимают ее руку, поддерживая.

Хелен продолжала, ее голос молил, уговаривал.

- Розамунда, расскажи нам сейчас. Ты находишься в царстве духов. Это означает, что ты оставила свое тело. Это правда?

Еще один единственный стук.

- Розамунда, тебя убили? - Хелен выдохнула слова чуть громче шепота. Рядом Малкольм сжимал мою руку, как тонущий человек. Он неясно бормотал в знак протеста, полуумоляя, страшась услышать то, что он уже знал.

Мы ждали при мерцающем пламени свечи. Пламя выравнялось, золотой свет долго держался неподвижно. Затем, без преамбулы, пламя перекосилось, вспыхнув еще раз, прежде чем погаснуть. В внезапной темноте я услышала новый звук, сначала пробный, затем набирающий силу. Поначалу мягкий, такой далекий и тихий, что мне казалось, я галлюцинирую. Я поняла, что это был клавесин или спинет, какой-то струнный инструмент. Мелодия была старой, что-то барочное, с трелями и медленным, слегка меланхоличным ритмом.

- Это музыка, - сказала я с некоторым удивлением.

- Нет, не так, - взорвалась Мертензия. - Это Розамунда!

- Кто-нибудь зажжет чертову свечу? - потребовал Тибериус. Я услышала шарканье спички, и лицо Стокера появилось в поле зрения, освещенное небольшим пламенем. Он поднес ее к одной из свечей, но свеча не зажглась. Она сразу оплыла, и Мертензия издала небольшой шум протеста. Стокер чиркнул другой спичкой, подняв руку, чтобы защитить крошечное пламя.

- Мама! - воскликнул Каспиан. Его мать обмякла в обмороке в своем кресле. Он нежно тряс ее, пока она не пришла в себя.

- Что случилось? - спросила она. Потом услышала музыку, подавшись вперед и сжимая рукав своего сына. - Розамундa, - выдохнула она.

Спичка Стокера догорела, и он чиркнул другой.

- В зале есть лампы, - подсказал ему Малкольм.

- Вы не можете нас оставить, - закричала Мертензия, сжав руки в кулаки у висков. - Мы должны оставаться вместе! Не уходите, - умоляла она.

Малкольм наполовину привстал на стуле.

- Музыка становится громче, - отметил он, все еще крепко держа меня за руку.

Стокер исчез с крошечным пламенем, снова погрузив нас в темноту. Cпустя мгновение он вернулся с маленькой лампой, поднятой настолько высоко, что его лицо наполовину оказалось в тени.

- Музыка звучит громче в проходе.

- Музыкальная комната, - с трудом вздохнул Малкольм.

Мы поднялись как один, Малкольм, Стокер и я, впереди маленькой группы, направлявшейся к музыкальной комнате. Дверь была закрыта, но мы отчетливо слышали музыку, звучащую все громче с каждым шагом. В коридоре нас окружали трели и расцветы, музыка создавалась из ниоткуда, дразня и мучая, казалось, ее звуки танцевали вокруг нас.

- Она все еще здесь, - прошептала Хелен задушенным голосом.

Каспиан поддерживал ее, крепкой рукой обняв за талию. К моему удивлению, Мертензия поддержала ее с другой стороны, сжав руку невестки своей собственной грязной рукой. На этот раз Хелен не отстранилась, она казалась благодарной за доброту.

Мгновенно музыка прекратилась, последние ноты резко оборвались, но их эхо осталось в проходе. Малкольм ворвался в двери музыкальной комнаты и повел нас, держа лампу в воздухе. В центре комнаты стоял клавесин, крышка поднята, ноты разлетелась по полу. К клавесину был прикреплен кронштейн для канделябра с тонкими белыми конусами. Запах зажженных свечей наполнил воздух, и тонкий пучок серого дыма лениво поднимался вверх. Стокер приложил палец к дымящемуся фитилю.

- Все еще горячий, - пробормотал он.

- Что это значит? - спросил Малкольм.

Стокер открыл рот, чтобы заговорить, но остановился, когда Тибериус вышел вперед. Он как лунатик двигался медленно, неумолимо к клавесину. Затем протянул руку и поднял что-то со своего места, повернувшись к Малкольму с выражением, которого я никогда прежде не виделa.

В его кулаке была зажата одинокая полосатая роза.

Тибериус протянул ее Малкольмy, но тот не притронулся к цветку. Он смотрел на розу в ужасе, его побелевшие губы раздвинулись, дыхание стало тяжелым. Вдруг, задыхаясь, Хелен соскользнула на пол, рухнув кучей черной тафты.

Каспиан наклонился к матери, когда миссис Тренгроуз ворвалась в комнату.

- Г-н Малькольм, простите. Боюсь, что шторм… - она прервалась, увидев Хелен Ромилли на ковре.

- Принеси уксус, Тренни, - устало сказал Малкольм. - Думаю, это будет долгая ночь.

Глава десятая

По молчаливому соглашению мы снова собрались в гостиной, где из-за надвигающегося шторма в камине разожгли огонь. Шторы были опущены, чтобы не дать стучать дождю, но, казалось, беспокойство охватило группу. Хелен пришла в себя после обморока и устроилась на диване с пледом на коленях. Каспиан исчез и вернулся через несколько мгновений с Гекатой, уронив кошкy на колени матери. Животное несколько раз потянулось, разминая когти, прежде чем сложить лапы и принять позу осторожного покоя на коленях своей хозяйки.

- Спасибо, дорогой, - пробормотала Хелен Каспиану. Он улыбнулся ей нежной улыбкой, а затем опустил голову, словно смущенный тем, что его поймали на акте доброты.

Остальные молчали, прислушиваясь к тиканью часов и потрескиванию огня в камине. Через некоторое время снова появилась миссис Тренгроуз, возглавляя Дейзи и еще одну служанку, несущиx тарелки с бутербродами, хлебом с маслом и чашками дымящегося говяжьего бульона. Были также чайники с крепким черным чаем, и миссис Тренгроуз подала знак горничным обслуживать присутствующих.

- Имейте в виду, вы должны выпить по чашкe говяжьего бульона. Он поддерживает, восстанавливает силы, препятствует, чтобы кто-то поддался шоку, - обратилась она к нам.

- Крепкий напиток, вы имеете в виду, - вставила Мертензия.

Она сидела на диване рядом с Хелен, не касаясь невестки, с любопытством следя за ней. Какой бы испуг Мертензия не испытала во время сеанса, она, похоже, решила прийти в себя. Я хорошо знала потребность объяснять необъяснимое. Легко забыть вещи, ждущие в темноте, когда согреешься на свету. Но напряженное выражение ее лица заставило меня задуматься, не испугалась ли она больше, чем хотела вспоминать.

- Мертензия! - резко окликнул ее племянник.

Его тетя пожала плечами, и Хелен вздрогнула.

- Не обращай внимания, Каспиан. Я в самом деле пью больше, чем следует. Это единственное, что успокаивает мою головную боль. - Она замолчала, позволив своим словам повиснуть в воздухе.

- Как бы то ни было, никто не может отрицать: произошедшего сегодня вечером достаточно, чтобы нарушить самую крепкую конституцию, - спокойно сказал Малкольм. - Признаюсь, я сам был поражен.

Красивый рот Каспиана изогнулся от презрения.

- Поражен! Вы выглядели так, как будто увидели призрак. То есть… - он резко остановился, теплый румянец накрыл его щеки. - Вы ведь этого не ожидали? - требовательно спросил он. - Вы смеялись, думая, что мамины таланты - это шутка, но теперь она смеется над вами, когда вызвала что-то.

- Что-то? Или кого-то? - тихо спросила Мертензия.

Тишина окутала комнату, за исключением звука потрескивающего огня, восходящего ветра и Стокера, счастливо жующего кусок пирога, который он раскопал за бутербродами. Я сделала строгое лицо, но на самом деле знала, что лучше не связываться с ним, когда он потворствует своей страсти к сладкому.

- Полагаю, Розамунда играла на клавесине? - спросила я Малкольма.

Он повернулся ко мне с удивлением.

- Почему вы спрашиваете? Да. Она была весьма искусна. Cтаромодное времяпрепровождение для современной девушки. Она не переставала высмеивать себя, но отказывалась бросить. Розамунда могла быть довольно упрямой, - добавил он с отсутствующим выражением лица, без сомнения думая о своей прекрасной невесте.

- Это был ее инструмент?

Он рассеянно кивнул.

- Cвадебный подарок, не знаю от кого. Розамунда потребовала для него почетное место в музыкальной комнате. Перед свадьбой мы устраивали прием c ужинoм для гостей, чтобы отпраздновать предстоящий брак Она провела тот вечер, играя час за часом oдну и ту же барочную мелодию.

- Ту, что мы услышали сегодня вечером? - заинтересовался Стокер.

Малкольм снова кивнул.

- Думаю, да. Все мелодии звучат одинаково для меня, - он слегка смутился. - Боюсь, я не понимаю музыку. Никогда не понимал.

- Ромилли немузыкальны, - вставил Каспиан. - Вот почему музыкальная комната обычно закрыта.