Я думал, что справлюсь. Не знаю даже, на что надеялся. Сначала я испытал эйфорию, когда Чарли вернулась. Но нельзя просто взять и решить, что между нами всё в порядке, нет никаких претензий и нерешённых старых проблем. И вот, когда эта эйфория схлынула, я понял, что по-прежнему в заднице. На дне. Даже хуже: я проснулся на следующее утро после того как уехал от Чарли и понял, что дно надо мной.

Долгие месяцы терапии, и что: одна ночь с ней – и всё, пиздец?

Я облажался. Секс с ней был ошибкой. То есть — он был лучшим событием за… не помню какое время, но определённо ошибкой.

Мой терапевт не похвалила бы меня за это.

Правда, говорить ей я не собирался. Достаточно, что Майло сказал, после чего наслушался дерьма.

 Во мне что-то странное происходит, когда я вижу, какой эффект произвела на неё эта фраза. Не знаю, что задело её больше: то, что я не верил ей или то, что назвал Шарлоттой. Думаю, за двадцать с небольшим лет нашего знакомства это случалось так редко, что хватило бы пальцев одной руки, чтобы посчитать. Испорченная, повреждённая часть меня испытывает удовлетворение, а былой, влюблённый до безумия Олли готов отгрызть себе руку за то, что наговорил все эти гадости.

Но я не хочу сочувствовать Чарли. Я не хочу её жалеть. Я не должен заботиться о том, как она себя чувствует из-за всего этого. По её вине я испытал столько паршивого дерьма, что ей будет полезно получить сдачу.

«Не думайте о том, чего хотела бы Чарли. Сейчас имеет значение лишь то, чего хочет Оливер».

Хорошие слова, док. Хотя сначала мне и было дико слышать их. Я всегда хотел делать её счастливой. Угождать ей. Если улыбалась она, улыбался и я. Если Чарли плакала, я плакал вместе с ней.

Только многим позже я понял, что был эмоционально зависимым от неё. Я имел наивность полагать, что мне удалось избавиться от этой зависимости. Не сразу, после долгих усилий и ошибок, но мне удалось это.

Но появилась она – и у меня началась ломка.

 — Ты раньше не был таким жестоким, — тщетно пытаясь остановить слёзы, шепчет она.

Я равнодушно пожимаю плечами, про себя думая, что я им и не был. Всё случилось позже. Когда меня скрючивало от мифической, но чертовски ощутимой боли и хотелось зубами грызть стену.

Мне можно себя поздравить. Прежний Олли, верный паж Шарлотты Пирс, уже ползал бы у неё в ногах, вымаливая прощение за то, что довел её до слёз. Но я научился ставить глухую стену между нами.

Эта стена — необходимость. Именно она не даёт мне размякнуть и махнуть рукой на годы, прожитые во тьме, когда она признаётся, что никогда не переставала любить меня.

Я больше не куплюсь на это.

 — Ты правда веришь в то, что сказал мне? — всё так же тихо спрашивает Чарли, глядя на меня заплаканными глазами. — По-твоему, я была такой пустой, Оливер? Лживой? — Её голос усиливается, становится твёрже. Она обижена, но стена не даёт чувству вины пробиться.

Нет, я так не думаю, не настолько она хорошая актриса, чтобы притворяться годами. Но в моих словах есть доля истины. Чарли всегда поступала только так, как хотела сама. Она любила меня, но не так, как я всегда верил. Я был ослеплён ею и в то время многого не замечал.

Иногда я ловлю себя на мысли, в особенные моменты честности перед собой, что хочу наказать её за то, что любила меня не достаточно сильно; за то, как сильно любил её я.

И что она сделала с тем, что годами связывало нас? Перечеркнула, уничтожила и отправила на свалку.

В самые отчаянные моменты я мечтаю, чтобы девочка по имени Шарлотта Пирс никогда не входила в класс мисс Томас.

 — Олли, — её голос вновь дрожит, срываясь на шёпот. Чарли тянет руку к моему лицу, но я перехватываю её, крепко стискивая запястья.

Ей нельзя меня трогать, я не настолько силён.

Сквозь её приоткрытые губы вырывается короткий вздох. Я молча качаю головой.

«Тебе нельзя касаться меня. Моя защита против тебя далека от совершенства».

Чарли прикрывает глаза и делает ещё один вздох, медленный, пытаясь успокоиться. Потом вновь смотрит на меня и едва заметная, печальная улыбка появляется в уголках её губ.

 — Я тебя потеряла?

 — Потерять и выбросить – не одно и то же, Чарли.

И это единственная слабость, которую я позволяю себе.

Чарли

Большую часть своей жизни я считала себя сильной. Никогда не унывающей, оптимистичной, смело глядящей в лицо трудностям. Это было несложно, ведь рядом со мной всегда был Олли. Он делал меня такой. Тогда я этого не понимала, а когда он больше не мог быть рядом, я осознала это.

До того вечера на втором курсе я и не знала, насколько слаба Чарли Пирс. Вечер, ставший точкой отсчёта, когда я впервые солгала Олли. И продолжила это делать, полагая, что защищаю его.

Теперь я думаю, что истинная причина моей лжи была в том, что я защищала себя.

Я боялась. Боялась, что Олли увидит правду — что никакая я не особенная, а самая обычная. И когда он это поймёт, то уйдёт от меня. Найдёт себе ту, которая будет более достойна его.

Мне жаль, что этого так и не случилось. Правда жаль, что рядом с ним нет девушки, которой он смог бы подарить своё огромное щедрое сердце и… любовь.

Конечно, будь она, я бы её ненавидела, и, может быть, даже втайне обзывала, но, если бы она делала его счастливым, всё остальное было бы неважным.

Мне грустно видеть, что в нём сидит эта злость, разъедающая его. Не такого я хотела для Олли. Если для того, чтобы он был спокоен, мне надо держаться на расстоянии, я буду.

Уехав от Олли, я безостановочно плакала. Хотела перестать и не могла. Когда перед глазами начало всё расплываться, я съехала на обочину и заглушила мотор.

Из-за обильных слёз линзы помутнели, и я вынула их, достав из сумки очки, которые всегда носила с собой на всякий непредвиденный случай.

Вот как этот.

Я уже однажды делала это и смогу ещё раз. Я справлюсь.

От подобной чуши смешок вырывается изо-рта, и вот уже я смеюсь сквозь слёзы.

Справилась. Да уж, в прошлый раз я отлично справилась. Будет удивительно, если я не попаду в клинику для душевнобольных или меня не обнаружат в ванной со вскрытыми венами.

Эта мысль заставила меня вздрогнуть, и смех резко прервался. Нет, ничего подобного я делать не буду. Самоубийство — один из самых эгоистичных поступков, который может совершить человек. А за мной прегрешений и без того хватает.

Я представила лица мамы, Пет, Лиз и Эмили, если бы я всё же решилась на это, и меня охватило чувство вины уже от того, что я думала об этом.

Следующие несколько дней я загрузила себя делами и домашними заботами, только бы не было времени думать об Олли. Правда, ночи полностью в моём распоряжении, и тут я отрываюсь по полной. Плачу в подушку, тоскую и грущу. Утром у меня припухшие глаза, но никому не приходится объяснять, почему так, ведь в доме траур. А ещё я чувствую себя отвратительно, потому что плачу не из-за папы. Когда это происходит, я снова плачу, только теперь из-за отца.