Олли смотрел ей в глаза, когда сдвигал её трусики в сторону, проникал в неё медленно, давая почувствовать каждый свой дюйм. В его взгляде больше не было робости и неуверенности, и он знал, как доставить ей удовольствие.

Чарли обхватила его шею руками и прижалась так плотно, как могла, двигаясь на нём, шепча ему на ухо о том, как любит его и как он нужен ей.

***

 На следующий день в школе Ник появился с синяком под левым глазом и припухшей губой. Он всё так же сидел позади Чарли на испанском, но не пытался заговорить с ней.

Чарли и Ник навсегда прекратили своё общение. Он был угрозой для её отношений с Олли. Ему не было места в её жизни.

Чарли

Следующие три дня я держусь, чтобы не позвонить Олли, хотя теперь у меня есть номер его мобильного. Но не думаю, что мы готовы к непринуждённому разговору по телефону. Мы провели ночь вместе, но переходить к телефонным разговорам пока рано.

Мне хочется увидеть его. Может, если я расскажу ему правду, он простит меня, и мы начнём всё сначала?

«Ох, не гони лошадей, Чарли!»

Я так много об этом думаю, что моя кожа начинает зудеть от раздражения.

Через три дня я прощаюсь с Пет, обещая, что вскоре вновь навещу её. Возможно, если я решусь на переезд, мы будем видеться чаще. Мне бы этого очень хотелось, но пока я не решу все дела в Лос-Анджелесе, переезда не будет.

Вернувшись домой, я тут же хотела позвонить Олли, но не стала этого делать. Вечером я увижу его. Мне просто надо дотерпеть до вечера.

 — Мама хочет пожертвовать папину библиотеку, так что завтра нам с тобой и Эмили надо будет упаковать книги, — сообщила после ужина Лиз.

Это стало для меня новостью. У папы было прекрасное собрание книг, многие из которых были ценными. Две стены в его кабинете заполнены книгами, и я не представляла эту комнату без них. Убрать эти книги из дома — это как отнять от него часть Митчелла Пирса.

 — Почему мама решила так? — Я даже не пыталась скрыть, что меня это расстраивает.

 — Отец бы хотел, чтобы его библиотекой пользовались, Чарли. — Лиз залила пакетик чая кипятком, взглянув на меня. — Он всегда говорил, что иметь книги и даже не раскрыть их — преступление.

Я знала, что сестра права, но мне не хотелось соглашаться с ней.

 — Это очень быстро. Такое чувство, что мы избавляемся от него в такой спешке! — Я обхватила себя руками и поджала дрожащие губы, силясь не расплакаться.

Лиз подошла ко мне и обняла.

 — Это всего лишь книги, Чарли.

 — Эти книги и есть наш отец, — возразила я.

Она чуть отстранилась, посмотрев мне в глаза.

 — Неправда. Мы — это наш отец. Он живёт в нас, Чарли, он течёт по нашим венам. Когда ты смотришь на себя в зеркало, ты смотришь его глазами.

Я улыбнулась сквозь слёзы.

 — Такими же слепыми, как и у него.

Мы с Лиз рассмеялись, и это помогло мне немного успокоиться. Я одна из всех детей Митча Пирса унаследовала его глаза во всех смыслах — они были такими же карими и плохо видели. Без линз я была полуслепой.

Когда Лиз уехала, а мама с Эмили поднялись в свои комнаты, я зашла в кабинет отца и, включив свет, огляделась. Всё здесь оставалось таким, как я помнила с детства, но скоро это изменится. С уходом папы как прежде уже не будет, и, наверное, Лиз права — это всего лишь книги. К тому же папа и правда не хотел бы, чтобы они пылились тут годами.

Я подошла к письменному столу, на котором лежала ручка папы, будто только что оставленная им, и, если коснуться, можно ощутить тепло его рук.

Конечно же, ручка была холодной. Как и всё здесь в его отсутствии.

***

О том, что мне следовало предварительно позвонить Олли, я подумала только когда стояла под окнами его квартиры. Окна светились, значит, он был дома, и я надеялась, что мой сюрприз будет приятным.

Ещё больше я надеялась, что для меня самой ничто не станет неприятным сюрпризом. К примеру, в его квартире не окажется никакой полуголой девушки.

Я не знала, чего ожидать от нашей встречи. Мы неплохо расстались три дня назад, но что, если он за это время решил, что не хочет иметь со мной ничего общего? Эйфория прошла, и он одумался.

С колотящимся сердцем я постучалась в его дверь, но, к моему удивлению, мне открыл Майло.

 — Олли дома? — спросила я, даже не поздоровавшись с этим парнем. Он не любил меня, и это было взаимно.

 — Нет, — Майло покачал головой и уже было собрался захлопнуть дверь перед моим носом, но я выставила руку вперёд, не давая ему такой возможности.

 — Где он?

Не знаю, откуда во мне взялась некая тревога, ведь Олли мог просто отсутствовать по делам магазина или быть у отца. Да много чего. Но что-то всё равно не давало мне покоя.

 — Я не знаю, — Майло пожал плечами, всем своим видом выражая недовольство из-за того, что его отвлекают.

Я не сомневалась в том, что он лжёт.

 — Знаешь.

 — Ты права — знаю. — На его лице появилась недружелюбная улыбка. — Просто тебе не скажу.

Он развернулся и пошёл вглубь квартиры, и только тогда я заметила в его руке трость — Майло прихрамывал на левую ногу.

 — Ты ведёшь себя, как ребёнок! — возмутилась я, двинувшись за ним. — Мне нужно поговорить с Олли!

Майло резко обернулся ко мне, при этом покачнувшись, что я испугалась, как бы он не упал.

 — Но он не хочет говорить с тобой!

Это прозвучало как выстрел. Я даже отступила от неожиданности, и удержаться на ногах было непросто.

 — Что? — сдавленно выдохнула я.

Майло равнодушно наблюдал за мной.

 — Что слышала. Оливер не хочет разговаривать с тобой, и его здесь нет, потому что видеть тебя он тоже не хочет.

Я почувствовала, как на глазах наворачиваются слёзы, и моргнула.

 — Но как же… Три дня назад всё было хорошо, а теперь… — растерянно залепетала я. Потом до меня дошло.

— Что ты сказал ему?! — набросилась я на Майло. — Ты ему точно что-то наговорил, потому что ещё недавно Олли сам сказал, что нам надо поговорить!

Я так разозлилась на друга Олли, что готова была вырвать трость из его руки и побить его ею.

 — Ничего я ему не говорил, — скучающе отозвался Майло. — Оливер и сам понял, что сделал ошибку, проведя ночь с тобой.

Ещё один удар. Господи, до чего же больно!

Я прикрыла слезящиеся глаза. Услышать это даже не от Олли, а его друга… Хуже и быть не может!

 — Ты решила, что стоит вам разочек трахнуться, как вновь станет как прежде? — Майло насмешливо изогнул тёмные брови. — Что твой верный пёс «Олли» вернётся? Не рассчитывай на это, Шарлотта. Ты не знаешь его! Ты ничего не знаешь!

Я смотрела на него сквозь пелену слёз и не понимала, о чём он говорит. Разве был на свете кто-то, кто знал Олли лучше, чем я? Этот Майло ничего не понимал. Он не знал о нас, хотя ему так и казалось.

 — Я его люблю, — тихо произнесла я. Мне хотелось его ударить, но ещё больше — узнать, где Олли. — Скажи мне, где он?

Майло фыркнул.

 — В отличие от тебя я знаю, что такое преданность. А если ты и правда любишь его, сделай ему одолжение — уезжай и не возвращайся.

Поняв, что ничего не добьюсь от Майло, я ушла. Но если он думал, что я смирюсь с поражением, то ошибался. Я больше не собиралась отступать от Олли, во всяком случае, не до тех пор, пока он сам не скажет мне в глаза, что считает случившееся ошибкой и что не хочет впредь меня знать.

Я попыталась дозвониться до него, но мобильный Олли был отключён. Я оставила сообщение на голосовой почте, попросив его перезвонить мне.

Я не знала, где он мог быть, но мне следовало проверить у мистера Скотта. Даже если Олли не там, его отец мог знать, где он находится. А мистер Скотт мне скажет. Если, конечно, он не обозлился на меня за все эти годы, что вполне возможно.

Я села в машину, достала из бардачка бумажные салфетки и вытерла слёзы. В последние дни я очень много плакала, хотя стоит быть честной — последние семь лет моей жизни прошли под девизом: «Поплачь и станет легче». Я плакала, только вот легче не становилось.

Когда я подъехала к дому Скоттов, часы показывали пять минут двенадцатого. Поздновато для вечернего визита. Впрочем, меня бы это не остановило, но в доме стояла полнейшая темнота, даже телевизор в гостиной не светился. Я не могла заявиться к уже немолодому мужчине посреди ночи и спрашивать, где его сын, потому что, если Олли не здесь и мистер Скотт не знает, где он, тогда я заставлю его напрасно волноваться.

Мне придётся смириться и потерпеть до завтра. Только я всё равно не могу уехать, не убедившись, что Олли не здесь. Поэтому я вышла из машины и, как преступник, оглядываясь по сторонам, чуть пригнувшись, побежала к столь знакомому дереву.

Я сто лет не взбиралась по нему. Вообще давно по деревьям не лазала, но сейчас пришлось вспомнить старые навыки. Я порадовалась, что надела слаксы и балетки, потому что в юбке или платье такие фокусы проделать было бы сложно.

Выбравшись на крышу, я похвалила себя за то, что всё ещё не потеряла хватку, и, хотя в двадцать семь лезть по дереву к парню не так круто, как в семнадцать, мне даже понравилось. Это были приятные воспоминания.

Раньше, когда мы с Олли оба жили в Гери, его окно никогда не запиралось, потому что меня всегда здесь ждали. Я могла прийти в любое время дня и ночи. Теперь же окно было заперто на задвижку. Я попыталась поднять раму, но ничего не вышло.

Я очень сомневалась, что Олли там, но мне нужно было убедиться. Рискуя быть пойманной, я всё же достала из кармана телефон и включила фонарик, посветив им в комнату. На полу и даже кровати стояли картонные коробки, и было совершенно очевидно, что тут давно никто не жил.

Мне стало грустно и тоскливо. Всё изменилось. Конечно, я не сейчас это поняла. Наши жизни разъединились, но принимать это в Лос-Анджелесе было проще.

Лос-Анджелес не был моим домом, он не хранил воспоминания о нас и не мог причинить боли, как эта комната, в которую я больше никогда не заберусь; кровать, в которой я не разбужу Олли, ворчащего, что ещё слишком рано.

Всё стало иным. Гери тоже изменился, хотя так сразу и не скажешь.

У Олли есть друг, который меня ненавидит. Есть кто-то, кто, очевидно, стал ближе меня, и, хотя я рада, что Олли не один и у него есть поддержка, это ранит. А ещё он спит со своей сотрудницей. Ну да, он свободный мужчина, но у меня это в голове не укладывается. Это как вернуться в дом, где ты помнишь каждую деталь, и видишь, что в нём сделали переустановку. Теперь всё не на своих местах.