НА РАССВЕТЕ

Снежная вершина Петрахиля искрилась в лучах восходящего солнца, которое отбрасывало яркие блики и на кровли домов. Тетевен просыпался.

Иван стоял у окна, пристально глядя на Балканы. Всю ночь глаз не сомкнул, не присел отдохнуть. Обошел всех товарищей из группы и передал им распоряжение командования отряда. Потом сложил и свои пожитки. Так Иван и встретил рассвет.

Он ждал прихода Колци и Марина Темелского. Они пошли на встречу с Томой Стефановым (Владо), чтобы получить последние указания. Слова заместителя командира отряда Владо, сказанные им прошлой ночью в пещере у села Полатен, еще звучали в его ушах:

«Ребята, борьба жестока, а потому в ней могут участвовать лишь смелые и бескорыстные люди. Каждый боец, прежде чем идти в бой, должен оценить свои силы. — Он помолчал, посмотрел каждому в глаза, на мгновение задумался и тепло, с заботой в голосе произнес: — А теперь отправляйтесь! Завтра вечером ждите меня здесь. И не забудьте о клятве!..»

Иван представил себе Владо таким, каким видел его минувшей ночью, и усмехнулся. До того как они встретились, он представлял его себе совсем другим человеком: большой, с сильными, крепкими руками, в огромной шапке, с крупными чертами лица и длинными усами, как у старых гайдуков. А Владо оказался щуплым, с худощавым лицом, с падающими на лоб волосами, с живыми, искрящимися глазами. У него был мягкий, теплый голос. Говорил он просто, ясно и лаконично. Все, кто бывал с ним, готовы были слушать его часами. А он, Иван, удивлялся его всесторонним знаниям. Владо был студентом-агрономом, но когда он в разговоре касался проблем философии, политэкономии, литературы, то говорил как специалист.

Иван сидел, прижавшись спиной к стене, и думал: «Сейчас его товарищи, его однокурсники сидят в теплых аудиториях, слушают лекции о научных открытиях в биологии, думают о том, как заставить землю обильнее плодоносить. Однако из этих лекций они не узнают о самом важном — об общественных преобразованиях».

Владо раньше других понял это и во имя этого, промерзший и голодный, ночевал в сырых пещерах, обходил хутора, села и города, искал тех сильных и смелых людей, которые любили народ и родину, презирали и ненавидели фашистов и мракобесов и были готовы с оружием в руках воевать против них.

По поручению партии Владо объединял и направлял деятельность партийных и молодежных организаций; помогал им в воспитании людей, создании боевых групп. В то же время он приводил в горы новых партизан. Самоотверженностью и преданностью народному делу он завоевал доверие людей Луковитского и Тетевенского края. В их глазах Владо постепенно превращался в апостола свободы, в легенду, символ и мечту о завтрашнем дне. Для него, Ивана, он был и самым лучшим учителем…

Прежде чем выйти из пещеры, Иван снял с пояса флягу, оплетенную кожаными ремешками, и сказал Владо:

— Знаешь… возьми это! Кроме нее, у меня ничего нет, чем бы я мог выразить тебе свою дружбу… Завтра вечером, — посмотрел он ему в глаза, — я приведу еще товарищей…

Иван поднял голову. Светало. Лишь сейчас он почувствовал холод. Расправил плечи, протянул руку и взял пиджак, лежавший на одном из стульев. Поднял глаза на Петрахилю. Это рождение нового дня он принял как символ рождения свободы. Душа его преисполнилась веры в светлый завтрашний день. И он мысленно повторил партизанскую клятву: «С гордостью я радостью принимаю звание участника народного освободительного движения. Клянусь перед товарищами и павшими смертью храбрых борцами Отечественного фронта, что отдам все свои силы и жизнь освобождению родины и всего мира от гитлеровских захватчиков и их болгарских прислужников, обещаю, что с оружием в руках буду бороться за осуществление программы Отечественного фронта. Клянусь, что буду выполнять боевые приказы своих командиров и не выдам тайны, которой воспользовался бы враг. Если же я нарушу эту клятву, пусть падет на меня суровая кара и позор. Да здравствует Отечественный фронт! Да здравствует Народно-освободительная повстанческая армия! Смерть фашизму! Свободу народу!»

Он огляделся и светло улыбнулся.

Со двора донесся голос отца. Он прикрикнул на лаявшую собаку и услужливо сказал кому-то:

— Дома парнишка, сейчас я его разбужу!

— Не спеши! Мы сами…

Иван замер. Он узнал голос одного из полицейских, соседа, который часто заглядывал в их корчму, и скорее почувствовал, чем понял, что пришли его арестовать. Мгновенно решил выпрыгнуть в окно, шагнул к нему, отворил. И тут же тихо отступил. Внизу стоял вооруженный полицейский.

«Обложили… Неужели все кончено?»

Едва Иван успел затолкать под кровать приготовленный узелок с едой, как на пороге появился отец. За ним шли Йордан Николов, прибывший несколько дней назад из плевенского управления общественной безопасности, и полицейский.

Николов легко оттолкнул отца в сторону.

— Доброе утро, Иванчо! Ты как будто только нас и дожидался? Готов уже в дорогу? — иронично произнес он, и лицо его растянулось в липкой улыбке.

— В село заскочить собрался, — ответил отец вместо сына.

— А-а, ну ничего, еще заскочит, только… с нами! — Николов взглянул на полицейского, и наручники щелкнули на руках Ивана.

— Люди, подождите! Эй, что вы делаете, люди?! — задохнулся изумленный отец.

Подмигнув полицейскому, Николов подхватил бай Павла под руку:

— Павле, чего это ты так затрясся? Обыкновенная проверка. Да ты не валяй дурака и не жмись, ну иди, иди туда… налей по одной…

Отец посмотрел на сына, перевел взгляд на полицейского, угодливо кивнул и кинулся в корчму. Довольный, Николов зашагал вслед за ним.

В корчме стоял густой запах табачного дыма и подогретой ракии. Ее аромат раздразнил Николова, и он жадно сглотнул.

— Милости прошу, господин… — Бай Павел поставил на стол стограммовый стаканчик.

— Ну, на здоровье! — воскликнул Николов. — А за парня не бойся. Я тебе за него головой ручаюсь!

Бай Павел налил еще. Николов снова опрокинул жгучую ракию в глотку. Встал и молча направился к полицейскому участку.

Бай Павел стоял словно окаменевший. Лишь чайник подрагивал в его руке. Растерянный, он смотрел, как медленно удалялся его сын. И только потом спохватился, что те двое, забравшие сына, не сказали ни слова, куда в зачем повели его. Внезапно будто острый шип кольнул бай Павла под ложечку. Силы ушли. Он попытался крикнуть, но голос застрял в горле. Хотел побежать следом, догнать, но там, впереди, уже никого не было.

Он упал на ближайший стул. Чайник, загремев, покатился по полу.