Прозвища
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал украдкой Апулея,
А над Виргилием зевал,
Когда ленился и проказил,
По кровле и в окошко лазил,
И забывал латинский класс
Для алых уст и чёрных глаз;
Когда тревожить начинала
Мне сердце смутная печаль,
Когда таинственная даль
Мои мечтанья увлекала…
Когда французом называли
Меня задорные друзья,
Когда педанты предрекали,
Что ввек повесой буду я,
Когда по розовому полю
Резвились и бесились вволю,
Когда в тени густых аллей
Я слышал клики лебедей,
На воды светлые взирая…
Французом называли Пушкина те, кто (за исключением Дельвига и ещё одного-двух мальчиков) сами по-французски читали, болтали, но всё же не так легко, не столько знали стихов и анекдотов из старинных парижских фолиантов.
Прозвище понравилось самому Пушкину; впрочем, одно из писем он сам подпишет: «Егоза Пушкин». Иногда, правда, в минуту острой стычки, ещё ему бросали из Вольтера: «Помесь тигра с обезьяной»: кличка «зверинская», как у Серёжи Комовского, который за приставания и ябеду сделался Лисой и Смолой; Вольховский же, сразу отличившийся знаниями и первенствующий по отметкам, сделался sapientia (по-латыни Разумница), а затем — Суворочкой (может быть, он был похож на дочь великого полководца, которую так называли?). Без прозвища не остался почти никто: Иван Малиновский за доблесть и драчливость становится Казаком; Миша Яковлев, с первых дней строящий рожи и уморительно подражающий,— Паяс; хитрющий и пронырливый Сергей Ломоносов — Крот; Горчаков, кажется, Франт; Стевен — Швед. Рекомендованный Державиным новгородец Тырков приклеивает к себе французское выражение, которое употребляет к месту и не к месту: «ma foi»[27], но позже за цвет лица будет переименован в Кирпичный брус. Модинька Корф за злой характер, интерес к церковному или бог знает ещё за что сделается Дьячок Мордан, что означает «дьяк-кусака»[28]… Если маленький Ржевский — Дитя или Кис, то не столь маленький, но неразумный Костенский — Старик. С остальными прозвищами всё понятно. Пущин Иван —то же самое, что Жан, Жанно, а за длинный рост — Иван Великий или Большой Жанно. У Алексея Илличевского — ехидно-ласкательно — Олосенька; Антоша Дельвиг — соответственно Тося, Тосинька; Кюхельбекер — Кюхель, Кюхля, Бекеркюхелъ; туповатый и упрямый Мясоедов лучше всего переводится как Мясожоров или, добродушно, Мясин. Павел Гревениц — просто Бегребниц; к Феде Матюшкину прозвищем прилипает немецкое ласковое обращение Федернелке, но было и другое — Плыть хочется, с которого начинается морская карьера будущего адмирала. Зато рыжий и ленивый Данзас — это целая мишень для изощрённых прозвищ: Медведь или Кабуд в честь глупого, ослоподобного Кабуда — путешественника, сочинённого Василием Львовичем Пушкиным.
Кажется, с прозвищ начинается «лицейская словесность», попадающая вскоре и на бумагу.