Г Л А В А XXXI

Палаточный городок для погорельцев вырос напротив завода за одни сутки и был окрещен молодежным. Семейных вселяли в недостроенные, но уже подведенные под крыши дома. Хуже обстояло дело с домом для общежития ФЗУ — он существовал еще только в чертежах. Однако ребята не унывали, бивачная жизнь в палатках вполне устраивала их — еще до осени далеко.

Для них построили барак в Карачарове, и был он, не в пример сгоревшему, довольно неуютным и совсем необжитым.

Клава Кузнецова не стала тянуть с переездом, она облюбовала в бараке два топчана с изголовьями к окну: для себя и Насти. Не привозить же из больницы ослабевшую после хвори подругу в продуваемую палатку без элементарных удобств!

За Клавой переселились еще несколько девушек.

— Ничего, Настенька, заживем уютненько, я герань раздобыла. Цветет вовсю! Насчет нашего добришка завод тоже позаботился, выхлопотал ордера на одежду и обувь. Чуешь, как опекают нас? Только вот не знаю, покупать ли тебе сейчас платья? Повременить придется, пока снова в тело войдешь...

Настя, уже примирившаяся со своим больничным обличьем, во всем соглашалась с хозяйственной Клавой.

Все же она была неприятно удивлена произведенным на Клаву впечатлением, когда та увидела ее в знакомом, теперь пока единственном, блекло-голубом платье.

— Словно на вешалке болтается, да? — не без иронии спросила она, заглядывая на себя в зеркало.

Подруга сконфузилась, но не отвела глаз, пообещала:

— На воле я тебя мигом поправлю!

В бараке все было предусмотрено: в уголке возле кухонного стола возвышалась новешенькая керосинка, в аккуратном мешочке хранился запас манки.

— Кашкой тебя кормить буду по предписанию врача.

— Обрадовала, нечего сказать! — пригорюнилась Настя, бросая завистливые взгляды на группу девчонок, расположившихся вокруг тумбочки со снедью на газете.

— Куда смотришь, отвернись! — в сердцах прикрикнула Клава. — Не пройдет минуты, как у меня все готово будет!

Первая ночь, которую Настя провела на закрепленном за нею топчане, оказалась чудодейственной: ни слабости, ни признаков боли в желудке. Порозовевшее со сна лицо стало как будто округляться.

Вечером, сидя у подруги на топчане, Клава по секрету сказала ей про наступающий день рождения Филиппа Клейстерова.

— Двадцать три стукает. Собирается отметить это событие, паек подкапливает. Нас с тобой приглашает и еще одного товарища — студента, из милиции в юридический поступил. Заветная мечта моего Фили! — Клава хихикнула, потом вздохнула. — Так пойдем или нет?

Она очень боялась, что Настя не согласится — после больницы все же...

Настя задумалась, представляя, как все это будет. От Клавы она знала, что ее «предмет» снимает у Крестьянской заставы комнату в квартире пожилой женщины, любительницы цветов, живет в чистоте и уюте. Общество добродушного, стремящегося быть «на культурном уровне» Филиппа всегда по душе Насте, и отведать у него чего-нибудь вкусненького тоже очень неплохо! Вот только как с платьем быть?

— Платье купим, теперь можно, — отгадав ее мысли, проговорила Клава. — Я и туфельки фасонистые твоего размера знаю где продаются. Обе в обновки вырядимся. Держись, Филя! Заодно и студентика «сшибем». А, Настя? — Клава лихо подмигнула.

— Это с лысой-то головой?

— Мой шелковый платок с цветочками повяжешь. Он к лицу тебе. Я все обмерекала...

— Раз обмерекала, тогда пойдем! — покорно отвечала Настя.

Праздновать свой день рождения Филипп Клейстеров решил в субботу: гостям удобно, ему — тоже: два дня свободен от всяких дежурств.

В деревянном домике все намыто, прибрано руками хозяйки Маргариты Васильевны. На цветах ни единой пылинки.

В избытке наварен студень, нажарены котлеты, приготовлен салат. Из закусок: колбаса, селедка, для которой потребовалась большая продолговатая тарелка.

Подвижная, подсохшая фигурка Маргариты Васильевны облачена в кремовое шелковое платье с белой вышивкой на груди. На руке браслет «из дутого золота», как с гордостью было объяснено жильцу. В пучке шпильки с камушками блестят, переливаются. Филиппу ни к чему бы это явное возрождение мещанского, а то и буржуазного быта, но Маргарита Васильевна человек обидчивый, сказать ей ничего нельзя.

Ладно, нужно стерпеть, да и какой спрос с нее — пожилого человека!

— Спасибо, Маргарита Васильевна, за помощь! — поблагодарил он хозяйку.

— Не стоит благодарности, — отвечала пожилая женщина и добавила: — Характер у вас покладистый. Вот уж поистине будет счастлива та барышня, которую вы назовете своей супругой!

Филипп чуть не рассмеялся: его Клава и вдруг — барышня!

Девушки появились в одинаковых, цвета спелой вишни, маркизетовых платьях, с зеленой оторочкой по подолу. В руках они держали новенькие учебники для поступающих в вуз — подарки имениннику. Филипп смутился.

— Эх, зря расходовались, мог и сам купить!

Вышла из боковой комнаты хозяйка, назвала себя, предложила девушкам сесть на деревянный диванчик в белом чехле. Наступил час и ее торжества: заметят, оценят старания!

— Хорошо живешь, Филипп, — начала Настя, осматриваясь. — Клава мне рассказывала, но я все же не представляла... Хозяйка твоя Маргарита Васильевна, как я понимаю, тому первая причина.

— Да, да, — кивал Филипп, по лицу квартирной хозяйки угадывая полнейшее ее расположение к его гостям.

Подоспевший товарищ преподнес будущему студенту новенький дерматиновый портфель. Пожелал приносить в нем одни хорошие оценки.

И тут раздался дверной звонок, которого никто не ждал. В переднюю вошел бравый парень в милицейской форме.

— Ба, ба, да у тебя никак пир намечается, — заговорил он, бросая беглый взгляд на уставленный стол. — Не вовремя я к тебе, сержант, с приказом от начальника заступить в наряд. Заболел, понимаешь, мой напарник. Такая история!

— Скверная, молодой человек, история, — первой нашлась Маргарита Васильевна, смело возвышая свой скрипучий голосок. — Я, конечно, человек пожилой, старого века, как теперь называют, но все же скажу: нельзя так неожиданно врываться в чужую личную жизнь... Готовились, готовились и нате вам...

— Мамаша, мамаша, — предостерегающе заговорил пришедший, но Филипп перебил его, зная, что хозяйка не терпит этого слова.

— Маргарита Васильевна, увы, служба! Всякое бывает.

— Но по одной-то рюмашечке, надеюсь, выпить можно? — не отступала она. — День ангела у тебя!

— Нельзя, мамаша, пост советского милиционера трезвой головы требует!

Филипп вышел за фуражкой, затем вновь вернулся.

— Извините, гости дорогие, что нескладно получилось, но... — он развел руками. — Пируйте без меня. Маргарита Васильевна и ты, Клава, хозяйничайте тут. Я, возможно, вырвусь к вам на минутку, попозднее...

— Филя, ну как же так, дай мне хоть поцеловать тебя в честь твоего праздника, — вспыхнув, заговорила Клава и, приподнявшись на цыпочки, звонко поцеловала жениха.

— Вот мне и праздник. Айда, сержант!

Хлопнула дверь, высокая фигура Филиппа мелькнула за окном. Все в растерянности молчали.

— Что же мы стоим? — встрепенулась Клава, обращаясь к Маргарите Васильевне. — Давайте выполнять наказ хозяина, есть уже хочется!

Все сели. Товарищ Филиппа потянулся за бутылкой водки, настоянной на рябине.

— Правильно, молодой человек, это для вас, — заметила Маргарита Васильевна. — А дамское в графинчике. Натуральное яблочное, ребенку не противопоказано, барышням — тем более.

Она налила себе и Насте с Клавой по целой рюмке. Девушки с некоторым удивлением рассматривали высокие, узенькие, на витых металлических ножках рюмки.

— Грешница, люблю все необычное, — сочла должным пояснить Маргарита Васильевна. — Покойник муж проводником ездил за границу, ну и привозил в дом разные безделушки. Нравится?

— Очень! — сорвалось с губ Клавы. Любуясь ею, она держала наполненную рюмку перед собой.

— Вот будете с Филиппом свадьбу играть, я вам целый сервиз подарю.

— Спасибо, я просто так!

Выпили за отсутствующего именинника, за его здоровье, успехи, принялись за еду, расхваливая умелые руки Маргариты Васильевны.

Перед чаем она принесла из своей комнаты граммофон с цветной трубой и большим набором старинных пластинок.

В одиннадцатом часу будущий юрист, как видно заскучав, засобирался домой. Его не удерживали.

Уходя на покой, хозяйка сказала девушкам:

— Заночуйте у нас: мне поваднее и вам не трястись по трамваям в ночь-полночь.

Вскоре раздался осторожный стук в окно, это был Филипп.

— Еду — гадаю: ждете — не ждете. Напарник уверял — напрасно, мол, давно домой подались. Завидует мне, где познакомился с такими кралями? Чур, чур, это его выражение! — заметив пробежавшую по лицу Клавы тень неудовольствия, поспешил поправиться он. — Представляете, голоден за двоих... У меня всего несколько минут.

— Тогда марш к умывальнику и садись, — совсем как жена распорядилась Клава. — Да сними ты с себя свою упряжку!

— Слушаюсь! — посмеиваясь отвечал Филипп, а пальцы привычно расстегивали ремень.

И вдруг за какую-то долю секунды все переменилось. Вскрикнув:

— Ой, смотри, смотри, падает! — Клава в ужасе пятилась назад от сползавшего с ремня нагана.

Филипп сделал попытку удержать оружие, но не успел, наган вылетел из кобуры, ударился об пол. Прозвучал выстрел, пробив маленькую коричневую ранку в половице.

В наспех накинутом халате, перепуганная хозяйка приоткрыла дверь своей комнаты.

— Господи, кто стрелял? — пролепетала она, переводя глаза с жильца на девушек. — Я чуть задремала...

— Никто не стрелял, Маргарита Васильевна, вам послышалось, — с полным самообладанием возразил Филипп.

Женщина вопросительно оглядела молодых людей: лица их были спокойны, даже, может быть, чересчур,

— А вы не поссорились? — на всякий случай спросила она, уже сомневаясь, был ли то выстрел или какой-то похожий на него звук.