Настя пожала плечами.

— В жизни не ссорились, да и причины на то нет.

— Как нет? — подхватила Клава, воинственно упирая руки в бока. — А если я приревную своего ненаглядного Филю?

— Померещилось, стало быть, извините, — улыбнулась Маргарита Васильевна и закрыла дверь.

— Филипп, тебе ничего не будет за это? — понизив голос, спросила у жениха Клава, указывая глазами на след пули в полу.

— За дырочку в деревяшке?

— Да, но как он мог выстрелить? — не отставала Клава.

— Ты о нагане? Вероятно, по собственной инициативе просалютовал в мою честь, — отшутился Филипп, усаживаясь за стол.

Быстро съев все, что Клава щедрой рукой положила ему на тарелку, он потребовал добавки с видом ничем не озабоченного человека, больше всего беспокоясь сейчас о том, чтобы скрыть от девушек свое потрясение случившимся. А ведь никакого выстрела, разумеется, не было бы, не забудь он час назад после чистки злополучного нагана поставить его на предохранитель!

В милиции это происшествие будет расценено как ЧП.

— Не скучали здесь без меня? А как вам мой дружок пришелся? — между тем говорил Филипп. — Парень он видный, завлекательный.

— Без ума обе. Особенно я!

— Учту, Клавочка, больше он ко мне ни ногой... — вытерев рот салфеткой, Филипп встал. — Спасибо, накормили.

На прощание он пожал девушкам руки. Странно, но Клавино рукопожатие всегда действовало на Филиппа успокаивающе, оно как бы внушало ему: «Я надежный, крепкий человек, на меня можешь положиться!»

«Да, славная, очень славная!» — всякий раз соглашался Филипп.

И сейчас он подумал: «Выкручусь, ничего страшного...»

Он вопросительно посмотрел в небольшие, очень блестящие, карие глаза девушки, невольно ища в них сочувствия и поддержки.

— Не тревожься, все обойдется! — шепнула Клава, видно, понимая куда больше, нежели Филипп предполагал.

По тому, как человек, попавший в беду, выпутывается из нее, — Настя твердо верила — можно правильно судить о силе его характера: стоящий он или размазня.

Узнав от знакомого милиционера, что Филипп после дежурства взят под арест и сидит на гауптвахте, Клава, несмотря на все уговоры, объявила, что идет действовать и что не в ее принципах оставлять любимого парня на произвол судьбы.

Все девушки и Настя в том числе горячо одобрили ее.

Возвращения Клавы прождали долго, гадали: поможет ее заступничество или нет?

Порог барака Клава переступила молча, молча кивнула всем, направляясь к своему топчану. Непривычно серьезное и строгое выражение ее лица напугало девушек.

— Что, Кланечка? — тихо спросила Настя.

— Плохо. Виделась с начальником милиции, принял меня как невесту. Уж стыдил, стыдил... Подвела, дескать, лучшего работника милиции! Ему вменяется два проступка: самовольный уход с поста и выстрел! Филипп утаил правду, как он произошел, не хотел впутывать нас с тобой. Ну я, естественно, рассказала... — Клава потупилась и замолчала.

Девчата терпеливо ждали, когда она заговорит снова.

— Повеселились, называется! — горько воскликнула Клава, ничком бросаясь на топчан. — Дурень влюбленный, что натворил из-за меня! Разве мы знали с тобой, Настя, милицейские порядки. А он знал и все же не побоялся уйти с поста!

— Странно ты заговорила, Клавдия... Слушаю и не узнаю, ты ли это?

— Я, я, — закричала Клава в лицо подруге и заплакала, приговаривая: — Теперь прощай курсы, институт прощай, посылают лучших из лучших, а он первый от хвоста...

— Ну, если дело в одном институте, еще не так страшно! — сердито возразила Настя. — Не реви.

— В том-то и дело, что не в одном! Тюремным заключением поначалу грозили. А я сказала, чтобы и меня посадили. Тогда начальник и спрашивает: значит, любишь? Я выговорить не могу, только головой киваю. Успокойся, говорит, своими силами на первый раз прожучим твоего именинника. С тем и ушла. Томится сейчас мой горемычный Филя на воде и хлебе, — всхлипывая, договорила она, растирая слезы по щекам.

— Чудачка ты, Кланька, то тюрьма, а то гауптвахта, — заметил кто-то из девушек. — Радоваться нужно, что не зря хлопотала.

— Я и радую-ю-сь! — смеясь и плача одновременно, выговорила Клава, усаживаясь на топчане. — Нет, вы подумайте, какого рыцаря из себя корчил! Ни про именины, ни про меня с Настей словом не обмолвился, хотя дежурство у него было как снег на голову, внеочередное. Завтра начальник велел нам с тобою, Настенька, к одиннадцати к нему явиться.

— Хорошо, но с уговором: без рыданий.

— Да уж, Кланя, уймись, — вступились девушки. — На тебя это не похоже!