Г Л А В А X

Ожидание ожиданию рознь. Когда ждешь чего-нибудь, надеясь и не надеясь, содержимой навязчивостью, перебирая в уме «за» и «против», — это тяжело и мучительно.

Но если ожидание — просто дело срока, как было сейчас для Насти Воронцовой, оно не тяготило, а даже радовало. Ведь пока не начались занятия в ФЗУ, есть время поработать в «Пионерской правде».

В редакции газеты, помещавшейся в старинном трехэтажном доме за кирпичной стеной напротив Политехнического музея, Настя, по выражению зятя, напала «на ту самую струю ежедневной новизны и впечатлений», которые так необходимы были ей теперь.

В редакции помнили корреспонденции за подписью А. Воронцовой и встретили ее радушно. Узнав, что Настя не торопится, девушку тотчас усадили за стол, заваленный ребячьими письмами.

За столом с важным видом, грызя кончик деревянной ручки, уже трудилась девушка в очках, назвавшая себя Асей.

Стол с ворохом писем величался торжественно: «Отдел поэзии и прозы».

Что ни письмо, то вопль душевный: оцените, помогите стать писателем! И целый водопад стихов на вырванных из ученических тетрадей листках, исписанных крупным неустоявшимся почерком.

Ася извлекала из ящика стола отпечатанные на машинке бланки с оставленным местом для справедливого приговора, деловито излагала его, потом подписывалась: рецензент «ПП» такая-то. Ниже число и год.

Она вершила свой суд вдумчиво, раздавала лавры скупо, советовала авторам подналечь на грамматику и побольше читать художественной литературы, а главное — после школы приобрести профессию, которая потом ой как пригодится в писательском деле!

— Ничего сложного, и ты сумеешь, — поощрила она Настю. — Сегодня я тебя проконтролирую, а завтра начнешь самостоятельно.

Настя не просто слушала — впитывала ее слова. Неужели уже одно то, что они жили в центре страны, сидели в самой редакции со старинными, от пола идущими полукруглыми окнами, похожими на половину колеса со спицами, возносило их над теми, кто строчил свои письма, рифмовал стихи где-то вдали, за пределами столицы? Чем они заслужили все это, да и справятся ли?

Ася, как и Анастасия, закончила семилетку. Ее мечта — газетный техникум, для того и приехала из Самары к московской тетке. Однако Настя понимала, что что-то было недоговорено, но как самолюбивый человек ничего не спросила. Новая знакомая еще не знает, можно ли ее считать равной себе, потому, наверно, и не открывается до конца.

Отвечать на пионерские письма оказалось и в самом деле нетрудно, если уверенно чувствуешь себя в русском языке.

Ошибки в орфографии, ошибки в знаках препинания — лопатой греби, постыдились бы посягать на литературный Парнас, пока не овладеют элементарной грамотностью!

— Недурно, с перчиком получается! — прочитав Настину рецензию, благосклонно похвалила Ася и подсунула толстую тетрадь с поэмой уже другого сочинителя.

Настя невольно взвесила тетрадку на ладони. Увесистая, переписать набело чего стоит. Заглавие выведено красным карандашом: «Пионеры в лагерях».

— начиналась поэма. Рука Насти невольно потянулась к карандашу, поставить на полях знак вопроса: чей призыв и где он звучит? Но воздержалась, сообразив, что поэму, вероятно, уже читала Ася, а вот не сделала никаких пометок.

К концу недели Настя сходила с третьего этажа редакции будто с небес: она только что по поручению литсотрудника говорила по телефону с настоящим прославленным поэтом, просила его дать стихи в газету.

Настя пробиралась в густой толпе мимо букинистических палаток, а в душе ее звучал голос поэта — веселый, напористый.

Дома Насте нужно было постирать и погладить к завтрашнему дню свое единственное, серенькое в полоску, выходное платье.

Сестра с зятем уже от слова до слова знали, что, волнуясь и благоговея, пролепетала Анастасия поэту в трубку и что тот ответил ей.

С каким беспощадным сожалением Настя бичевала себя сейчас за бесцельно проведенное время в Москве! Не приняли в техникум, а она раскисла, опустила руки, хотя давно и для всех стало прописной истиной, что жизнь — борьба. Да иначе, наверно, и неинтересно было бы жить!

На примере с Асей она поняла, что даже дружбу и ту приходится завоевывать, утверждая себя как равную с равными.

Растянутую поэму о лагерях они надумали сократить до небольшого стихотворения и в порядке соревнования оба варианта представить на суд литературному работнику.

Сотруднице газеты понравился вариант Насти, и она пообещала поместить стихотворение в ближайшем номере.

— Поздравляю тебя! — с любезной улыбкой проговорила Ася, но руки не подала.

Дружбы не получилось, это было ясно. Дни были густо насыщены событиями, скучать некогда, можно обойтись и без подруги. А с душевными излияниями всегда ждали Настю дома.

По заданию редакции вскоре предстояло отправиться к Надежде Константиновне Крупской в Наркомат просвещения, куда редактор газеты уже позвонил.

Цель посещения — просить подругу и соратника по революционной борьбе Владимира Ильича Ленина написать для пионерии книжку воспоминаний о нем.

От «Пионерской правды» до Наркомата несколько минут ходьбы. На улице дождь, ветер, но для москвичей все нипочем.

Сегодня она смотрела на знакомых старичков, как всегда рывшихся в старых книгах у букинистов, более чем равнодушно: как бы они разинули свои заросшие рты, если бы узнали, кого ей с минуты на минуту предстоит увидеть!

В маленькой приемной Крупской с одним окном секретарь приняла юных делегатов как явную помеху и сделала было попытку выпроводить ходоков, обещая самолично изложить их просьбу.

Но ребята держались стойко — быть около Надежды Константиновны и не повидаться с ней?!

Секретарь обреченно вздохнула, нехотя поднялась, направилась к высокой двустворчатой двери, обитой коричневой кожей, как поняли ребята, доложить о них.

В воображении Насти почему-то все время возникал знакомый по многочисленным портретам облик Ленина.

Скрипнула дверь, на пороге появилась седая полная женщина в сером шерстяном платье с отложным воротником и застежкой на груди. Слегка выпуклые голубоватые усталые глаза ее ласково-вопросительно остановились на ребятах.

Надежда Константиновна тихим хрипловатым голосом поздоровалась с пионерами и с задумчивой улыбкой выслушала их сбивчивую просьбу обязательно написать книжку о Владимире Ильиче.

— Хорошо, постараюсь, — отвечала она. — Но, ради бога, не теперь. Я очень занята, до отпуска ничего не смогу.

Секретарь заторопила: «Пора, пора!» — И, раскинув руки, двинулась на делегатов, тесня их к выходу.

Надежда Константиновна, кивнув на прощание, скрылась в кабинете.

В подъезде Наркомата ребята задержались, прежде чем разойтись в разные стороны. Все сияли от радости и возбуждения. Не каждому пионеру выпадет такое: увидеться и поговорить с Крупской! Дня через два они расскажут в «Пионерской правде» про это удивительное событие и поставят свои подписи.

И тут вдруг Настя, как бы рассуждая сама с собой вслух, не обращаясь ни к кому в отдельности, спросила, могут ли они употребить в заметке старозаветное выражение «ради бога», сорвавшееся с губ Надежды Константиновны, и как воспримут его воинственные читатели, воспитанные на антирелигиозной пропаганде? Ребята растерянно переглянулись.

Дома Миша, выслушав Настю, похохотал всласть над смущением молодых работников печати, в которое их повергло оброненное Надеждой Константиновной «ради бога».

— Петушки вы глупые!

Критическая струя, с некоторого времени быстро прогрессировавшая в его свояченице, неожиданно прорвалась наружу:

— Петушкам едва ли поручили бы во всесоюзной газете важное дело!

Наступила пауза. Миша помалкивал и улыбался.

— Так, так, что ж, некоторая доля самоуверенности не повредит человеку, — наконец вымолвил он.

Настя приняла его выпад как комплимент, но не показала виду. Она и сама за последнее время находила в себе перемену. Стоило вызвать в памяти свой первый робкий визит в пионерский отряд по заданию литературного отдела! Как она тогда смущалась, тряслась от страха, что не сумеет не только собрать материал, но даже представиться, кто она такая и откуда.

Теперь она могла смело войти в любой кабинет и, не моргнув глазом, завязать разговор! Внешне Настя тоже изменилась: косицы без колебания срезаны, и русая голова на высокой шейке стала напоминать мальчишескую.

У старых коротких платьев срочно выпускались подпушки — в моду входили длинные юбки.

Повестка о том, что необходимо явиться в ФЗУ на вступительные экзамены, застала Настю врасплох. На профотборе об экзаменах не было сказано ни слова. Приди это неприятное известие раньше, оно бы повергло девушку в отчаяние, сейчас же Настя только поморщилась.

Экзамены так экзамены, побольше самообладания для первой ученицы!

К заводу Настя подъехала на трамвае. В проходной будке вахтер встретил ее улыбкой:

— Фабзайчонок? Топай вон до того красавца, — и показал Насте трехэтажный учебный комбинат с неубранными еще кое-где лесами.

— Сестра моя тоже его строила! — похвалилась Настя и прибавила шагу.

На просторном крыльце с четырехгранными колоннами стояли девушки, мальчишки — ее сверстники и, очевидно, будущие однокашники.

В прохладном вестибюле с двумя зеркалами на стене висели списки групп. Около них царило оживление. Настя протолкалась вперед, нашла свою фамилию и номер аудитории, где будут проходить экзамены.

По всему зданию витал запах свежей краски, от длинных столов вместо парт — не школьники уже — пахло лаком.

Зазвенел звонок. Все, кто оставался в вестибюле или группками стояли у окон широкого коридора, устремились в свои аудитории.