А.И. Не может.
И.Д. Ой, не зарекайтесь, Александр Иванович!
А.И. Вы что – хорошо знакомы с самым близким моим окружением?
Бармен. А вот и горячее. Курочки, дорогие гости, отборные.
А.И. Что мне нравится в тебе, паренек, так это заботливость. Ты прямо, как папаша или мамаша. Спасибо, и ступай к себе за стойку считать, сколько мы тебе задолжали.
Бармен. Приятного аппетита.
В.Г. Я вообще не знаком с вашим окружением.
А.И. Так почему вы позволяете себе подозревать моих друзей?
В.Г. Вот поэтому. По неведению.
А.И. Ясно. Кто меньше знает, тот крепче спит.
В.Г. Ага. Кто много жил, тот много видел.
А.И. Не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Люблю умные разговоры!
И.Д. Вы что – действительно пьяны?
В.Г. Мы резвились, Игорь Дмитриевич. Шутили друг с другом, так сказать.
А.И. Как тот зятек, кто мимо тещиного дома без шуток не ходит.
И.Д. Но, я надеюсь, вы оба в состоянии подвести итоги нашей, с одной стороны, чрезвычайно важной и, с другой, – весьма беспорядочной беседы?
А.И. Подводить итоги, делать резюме, подбивать бабки и производить другие действия сегодня буду я. Один.
И.Д. Позвольте вас спросить – почему?
А.И. Потому что из всех троих дело это тащу я. Один.
И.Д. Неужели вы думаете, что ваша разработка – единственная?
В.Г. Игорь Дмитриевич…
А.И. Контрдействия со стороны противоборствующих, так сказать, сил возникают пока лишь на мои действия. И поэтому я уверен – что дело тащу один я.
И.Д. А вы не допускаете возможности, что другие действуют незаметнее, профессиональнее, более тонко, наконец, нежели вы?
А.И. Где-то слышал английскую поговорку: у моей жены такой тонкий ум, что его и не видно.
В.Г. Делайте ваши выводы, подведите итоги, подбивайте бабки, дорогой, Александр Иванович. Мы с интересом слушаем вас.
А.И. Выводы будут кратки, итоги неутешительны. Начну с итогов. Теперь совершенно ясно, что Курдюмовская акция настолько серьезна, что ее вдохновители, участники и исполнители не остановятся ни перед чем. Группа эта многочисленна и настолько сильна и укреплена, что в ответ на первые мои осторожные шаги может позволить себе ответить двумя убийствами, которые без особых трудностей квалифицируются, как самоубийства. Два – это только о чем мы знаем. Сколько уже их в действительности и сколько их еще будет – пока не знает никто, кроме головки группы.
И.Д. Не ругайте нас, Александр Иванович.
А.И. Я не ругаю. Я подвожу первые итоги. Теперь выводы. Первое: мои доклады вам, Игорь Дмитриевич, с сегодняшнего дня будут носить более обобщенный, без особой конкретизации моих действий и, по возможности, безличный характер. Второе: отчеты, которые до сегодняшнего дня вручались вам каждый день, будут доставляться вам раз в пять дней.
И.Д. То есть я, отвечающий за все, буду в полном неведении?
В.Г. Он хочет развязать себе руки, Игорь Дмитриевич.
А.И. Именно. Я хочу действовать автономно…
В кабинете Спиридонова тот первый день сразу же определил каждому свое место: кинорежиссер Казарян и сценарист Кузьминский на обширном диване, обозреватель Спиридонов за письменным столом, а пенсионер Смирнов в кресле у стола.
Пенсионер остановил магнитофон. Был он тих и задумчив: еще раз пережевал тот разговор. Потом решил высказываться простым, как мычание:
– Ну?
– Ну и разрешили тебе действовать автономно? – для начала спросил Казарян.
– Разрешили, – без тени юмора ответил Смирнов.
– Сначала автономия, затем суверенитет, а потом ты их самих запросто за горло схватишь… – поразмышлял вслух Кузьминский, а Спиридонов был единственный, кто промолчал.
– Теперь общее ощущение о разговоре в целом. А, ребятки? – попросил Смирнов.
– Что же о разговоре разговоры разговаривать? – мрачно задал риторический вопрос Алик и тут же сам порекомендовал, чем надо заниматься: – Говорить следует о персонажах сей пьесы.
– Вот и говори, – поймал его на слове Смирнов.
– Дружочек мой Игорек совсем плох, – озадаченно признался Спиридонов. – Истеричен, суетлив, не выдерживает разговора на равных ни с тобой, ни с Витольдом Германовичем. А Витольд этот – крепкий паренек: ни укусить, ни раскусить. Черный ящик. На вопрос: "С кем он, этот мастер культуры?" сейчас ответить не могу.
Пока Алик держал речь, Смирнов с любовным интересом разглядывал свою правую руку – сначала тыльную сторону ладони, потом, как при гаданьи, собственно ладонь. Дослушав Спиридонова и до конца проследив линию своей жизни, небрежно так, в проброс, спросил:
– А третий участник? Я?
– Игоря ты переигрывал, как хотел, – не задумываясь, ответил Алик и задумался вдруг. – А с Витольдом сложнее… Игоря, к примеру, ты завел с полуоборота, а его и так и этак пробовал и ничего… Только однажды, к концу ближе, ты его зацепил и он тебя в ответ. На мгновенье оба ощетинились, но сразу поняли: не стоит. И тут же, обоюдно признавая ничью, устроили перебрех. Ничья, Саня. А если общий результат с их командой, то ты в выигрыше: полтора на пол-очка.
– В общем, Алик прав, – не выдержав положенной паузы, приступил к изложению своих соображений ума Казарян. – Конечно с Витольдом ты сыграл вничью. Но, как говорят шахматисты, его ничья убедительней твоей. К тому же играл он красиво. Особенно мне одно местечко запомнилось, когда начальственный Игорек хвост распустил насчет возможной дублирующей тебя команды. Я возликовал: сейчас мой Санятка их голыми руками брать будет! Ан нет, Витольд только и сказал: "Игорь Дмитриевич" и все вмиг смешалось, что продолжать тебе доламывать Игорька не было смысла. Блистательный ход!
– Почему доламывать Игорька не было смысла? – раздраженно полюбопытствовал Кузьминский. – Доламывать надо было обязательно.
– Реплика Витольда лишила обязательной серьезности последующие ответы Игорька. Начался пинг-понг вместо шахмат, игра "хотите – верьте, хотите нет" и поэтому наш полковник не лез дальше. Так, Саня?
– Так, – подтвердил Смирнов и задал вопрос, ни к кому не обращенный:
– Игорь и Витольд играют в одной команде?
– Да, – не раздумываясь ответил Спиридонов.
– Да ты подумай сначала! – разозлился вдруг Смирнов.
– Да, – без паузы повторил Алик. – Тебе, чтобы подумать, час по крайней мере необходим, а мне – мгновенье.
– Вот поэтому ты и дурак, – с удовольствием сделал вывод Смирнов.
– Я – не дурак, а политический обозреватель телевидения и радио, без обиды поправил его Спиридонов.
– Что, в общем-то, одно и тоже, – достал экс-тестя Кузьминский.
– Ты бы помолчал, боец сексуального фронта, – с вдруг обнаружившимся сталинским акцентом посоветовал сценаристу режиссер Казарян. – Саня нам вопрос задал, на который следует отвечать, серьезно и серьезно подумав.
– Я – серьезно и серьезно подумав, – перебил Кузьминский. – При всех несоответствиях друг другу, при, вероятно, малой симпатии друг к другу, при различных – уж наверняка – интересах, они сегодня, сейчас, безусловно, в одной футбольной команде.
– Помимо клубной команды существуют различные сборные, констатировал Казарян. – Тебя не интересует, Саня, в какую сборную вызывают Игоря и в какую – Витольда?
– Пока нет, – ответил Смирнов. – Но сейчас они в одной команде, Рома?
– Пожалуй, да.
– Но утечка-то почти стопроцентно в наличии! – напомнил Смирнов и насмешливо оглядел родную троицу. – Тогда, может, прав Витольд, и стучит кто-то из вас?
– И на совести одного из нас два, как ты утверждаешь, трупа? холодно – не до шуток – поинтересовался Спиридонов.
– Я говорил о двух трупах? Я им сказал о двух трупах? – удивился Смирнов, а потом вспомнил: – Точно, я сказал: "по крайней мере, два трупа". Я – безмозглая скотина, братцы.
– Ишь, удивил! Мы-то об этом давно знаем. Как сам допер? – спросил Казарян.
– Я не мог знать о втором убийстве! Смерть дамочки милиция держит в полном секрете: ведь так обделаться им редко удается. Но раз я знаю, значит у меня имеется надежный источник. Противник далеко неглуп, и ему просчитать Сырцова ничего не стоит. А раз просчитан Сырцов с его охраной Татьяны, следовательно, просчитан и дом на набережной.
– Ты по-прежнему уверен, что информация о вашей беседе втроем окажется у них? – осторожно поинтересовался Спиридонов.
– Я не могу надеяться на то, что "авось, пронесет", Алик! – Смирнов вынул себя из глубокого кресла и в три шага, доковыляв до телефонного аппарата, снял трубку и набрал номер. Долго ждал, пальцами левой руки выбивая на зеленом сукне стола в ритме марша нервно-воинственную дробь. Заговорил, наконец: – Здравствуйте, с вами говорит Александр Иванович Смирнов… Да, да, именно он… Мне необходима справка о том, кто проживает в квартире сто восемьдесят один в доме на набережной… Да, тот самый… По тому, который у вас имеется, телефон Спиридонова… Жду.
Смирнов проследовал к своему креслу, уселся и, ни на кого не глядя (глядя в пол), стал ждать.
– Может поужинаем, пока ждать приходится? – предложил Алик.
– Они обещали уложиться в пять минут, – объяснил ситуацию Смирнов.
Они успели за три минуты. Их звонки были тревожно-длинные, как междугородние. Спиридонов снял трубку и перекинул ее через стол Смирнову. Акробатический этюд был исполнен блестяще: Смирнов поймал ее, как надо микрофоном вниз, телефоном вверх – и без паузы заявил в нее:
– Я слушаю… Алик, записывай… Ходжаев Алексей Эдуардович, кандидат искусствоведения…
– Ленчик! – ахнул Казарян. – Ленчик Ходжаев уже кандидат искусствоведения! Уже в доме на набережной!
Алексей Эдуардович Ходжаев, он же в просторечьи – Ленчик, был фигурой известной в киношно-театральном мире. Явившись в Москву лет двадцать пять тому назад неизвестно откуда этот, загадочной национальности человек, сумел убедить главрежа одного, не из последних, московских театров в том, что он, Ходжаев Алексей Эдуардович, – замечательный актер, и был принят в группу. Играл он мало, случайно и довольно плохо, но главрежу стал необходим. А вскорости сильно повезло: знаменитый комедийный кинорежиссер, окончательно запутавшись в поисках героя для своей ленты, с отчаяния в последний момент взял Ленчика на эту роль. Очень быстро кинорежиссер убедился, что Ленчик явно не подарок, но деваться было некуда, надо было снимать, потому что уже завертелась неостановимая кинематографическая карусель. Кинорежиссер недаром был знаменит: фильм получился хороший и смешной, а Ленчик выглядел на экране вполне достойно. Пришла, можно даже сказать, слава. Но Ленчик не купался в ней. Он использовал ее в делах практически. Он завел множество нужных знакомств и почти до конца ушел во вторую, неизвестную театральной общественности, жизнь. А для первой числился в театре (лет через пять оттуда ушел), изредка для отмазки, а не для заработка снимался в эпизодах, клубился иногда в актерских компаниях. И процветал. И как процветал!