– Он угрожал?

– Нет, я же сказала, попросил!

Она отвернулась и заплакала.

– Не нужно, – сказал Вацлав, – я вас нисколько не осуждаю.

– Но я люблю его!

– Конечно, этой фразой можно объяснить все, что угодно. Но ведь он не стоит вас. Вам все равно придется расстаться. Вам… – он прекратил говорить, потому что его слова не долетали до цели, они зависали в воздухе и осыпались на ковер, бесполезно, будто пыль. Он вдруг почувствовал, как стало тяжело дшать, словно многолетняя словесная пыль вдруг материализовалась в воздухе – пыль, которую нельзя вымести, – и покрыла слоем толщиной в палец все предметы, живые и неживые – и стол с мертвым телефоном, и кресла, и даже стены, и чахло растущую пальму у окна (листья пальмы сразу пригнулись), и даже его самого. Он почувствовал, что если сейчас провести рукой по столу, то останется след, если тряхнуть головой, то пыль осыплется с волос.

– Здесь очень жарко, – сказала Маргарет.

– Да, жарко, – ответил Вацлав, – жарко и тяжело дышать. Здесь хорошо только кошкам.

– Кошкам?

– Да, вот та самая, над которой поиздевался ваш любимый.

Он поднял из глубины кресла черную кошку – толстую и мягкую, как подушка. Кошка открыла глаза, в глазах отразился свет лампы.

– Брысь!

Кошка зашипела и вырвалась из рук, шлепнулась на ковер, скользнула в темноту.

– Зачем вы ее прогнали? – спросил Вацлав.

– Я не хочу вспоминать о том. Я ведь знаю, что он очень жестокий человек. Но я не хочу этого знать. Не хочу!

Она снова начала плакать.

Как легко женщины плачут, – подумал Вацлав, одновременно вспоминая о чем-то, что уже было когда-то, о чем-то подобном, – как легко женщины плачут, будто дети. И тех, и других хочется защитить. Но и те, и другие обычно обманывают нас – они плачут не потому, что им плохо, а потому, что чего-то хотят.

– Чего вы хотите? – спросил он.

– Отдайте мне это лекраство.

– Теперь не отдам.

– Совсем?

– Совсем. У меня есть лучший план. Мы спасем и его, и вас. Если повезет, то вы еще долго будете вместе. Вы ведь этого хотите?

– Ну да, – в ее голосе звучала нерешительность, – но я не понимаю.

– Мы сделаем так, – продолжал Вацлав, – завтра, примерно в десять утра вы с Тимом заходите сюда, в кабинет. Я заведу разговор; разговор будет долгим. Вы предложите заварить кофе и выйдете в приемную. Там есть все, что нужно. Вы заварите кофе, четыре чашки. Чашки в шкафу, это кофейный сервиз на шесть персон. Одна из чашек надтреснута, в ней будет несколько капель лекарства.

– Зачем четыре чашки?

– С нами будет Нора.

– И чашку с лекарством я должна отдать ему?

– Да. Там будет безвредная доза. Когда лекарство подействует, я прикажу Тиму заботиться о вас, любить и охранять вас. Потом я уничтожу весь остаток лекарства.

– Но ведь оно скоро перестанет действовать?

– Примерно через четыре часа его действие ослабеет наполовину. За четыре часа можно успеть многое. Я могу сделать гипнотическое внушение, которое останется в его подсознании навсегда. Он никогда больше не сможет причинить вам боль.

– Это возможно?

– Я это делаю вот уже восемь лет. Это совсем не трудно сделать, если человек не сопротивляется.

– А если что-нибудь не получится?

– Тогда он убьет всех нас. Вас это устраивает?

– Да, – она помолчала, – устраивает.

15

Ночью снег прекратился. Наружную дверь удалось открыть с трудом, хотя бетонный козырек над дверью принял основной удар непогоды на себя. Окна нижнего этажа были завалены снегом наполовину; одно из стекол в оранжерее продавилось внутрь и позволило любопытным пальмам по-настоящему познакомиться с северной погодой. Знакомство им не понравилось – жесткие пластинки листьев сложились вдвое, будто ладони, согревающие друг друга. Лучшим развлечением дня стало копание дорожек – иногда напоминающих тоннели. В мужчинах и женщинах проснулись дети; дети вели себя так, будто никогда не засыпали. Насмешливое голубое утро с легким презрением смотрело на всю эту суету, на сверкающие громады близких склонов и на голубеющие туманы склонов дальних. Мир вдруг приобрел перспективу, и жизнь – тоже, и уже так хотелось счастья, что даже игра в смерть стала казаться просто игрой.

– Мистер Уолес, как вам нравится кофе? – спросил Вацлав.

– Благодарю, мне понравилось, – ответил Тим.

Тишина снова нависла над столом, как купол.

Тим сделал еще глоток.

– А знаете, я ведь выяснил, кто убил Роберта, – сказал Вацлав.

– Почему вы считаете, что его кто-то убил?

Тим явно нервничал. Это было плохо, он начал нервничать слишком рано. Теперь Вацлаву приходилось форсировать события.

– Потому что я знаю этого человека: это мужчина, примерно тридцати лет, очень высокий и сильный. Короче говоря, это вы, мистер Уолес.

Тим сделал последний глоток и встал из-за стола. Сейчас он нервничал сильнее. Он подошел к дверям и взглянул в приемную. Там, очевидно, никого не было. Он защелкнул замок и попробовал улыбнуться.

Внешние данные еще ни о чем не говорят, подумал Вацлав, впрочем, мускулы часто наращивают именно затем, чтобы скрыть свою уязвимость.

– Надеюсь, вы еще ни с кем не делились этой глупостью? – спросил Тим.

– Ни с кем, кроме присутствующих.

Тим обернулся, выискивая взглядом нечто. Он поднял с подоконника переносную лампу и взял ее в правую руку. Шнур свисал до пола. Тим намотал шнур на левую ладонь и сжал ладонь в кулак, дернул, бросил лампу на пол.

– Маргарет, иди сюда, – позвал он.

Маргарет подошла.

Тим разорвал шнур на три куска – легко, как нитку. Он явно гордился своей силой и даже сейчас выставлял ее напоказ.

– А теперь свяжи им руки. Сзади.

Маргарет подчинилась.

– У вас неплохо получается, – сказал Вацлав.

– Что?

– Подойди сюда.

Тим постоял, сделал шаг вперед, подчиняясь приказу.

– Слушай меня внимательно, – сказал Вацлав. – Возьми провод, теперь возьми нож – в столе, во втором ящике сверху. Теперь зачисти концы провода. Так. Эти концы тоже. Теперь вставляй провод в розетку. Почему ты остановился? – отвечай!

– Зачем мне это делать?

– Ты убил человека, – сказал Вацлав. – Теперь ты должен умереть сам. Это справедливо. Теперь берись за провод. Прощай.

Тим медленно протянул руку и взялся за огненные концы. Он подчинялся приказу. Раздался треск; Тим неуклюже дернулся и упал. Его колени медленно разогнулись. Все это время Маргарет молчала.

– Мегги? – удивилась Нора.

– Мне плохо, – сказала Маргарет. – Кружится голова, сейчас пройдет.

Она сделала несколько неуверенных шагов к двери, открыла замок. Похоже, что ей действительно плохо, подумал Вацлав.

– Бедная Мегги! – сказала Нора, – но зачем ты это сделал?

– Сейчас увидишь.

Маргарет вышла из комнаты. Нора сползла со стула и попробовала освободиться. Вацлав смотрел на нее молча. Остаток кофе дымился в маленьких чашках.

Маргарет вернулась с сумочкой.

– Маргарет, что с вами? – спросил Вацлав.

– Ничего, ничего, сейчас пройдет.

Она вынула из сумочки пистолет, села в кресло.

– Вот так, – сказала она, – вот так, создатель чудес. Только что, доктор, ты убил невинного человека. Тебе приятно узнавать об этом?

Она коротко засмеялась и подняла голову. Выражение ее глаз изменилось. Сейчас она была совсем другой – свирепой и страшной, как подстреленный хищник.

– Нора, милочка, – продолжала она, – сейчас я тебе расскажу, как было дело. Это очень забавная история. Ты думаешь, что Тим кого-то убивал, кого-то мог убить? Ха! Он был смирным, как теленок. Он влюбился в меня с первого взгляда. Мне даже немного жаль было смотреть, как ты, доктор, его убивал. Теперь все в порядке. Теперь доктор отдаст мне лекарство, а через час здесь будет вертолет. Если доктор будет себя хорошо вести, то он останется жив. И ты, Нора, тоже останешься жива. Если доктор заупрямится, то первую я убью тебя.