— Нас и так только двое, а ты еще хочешь жить врозь. И сама по Чунгу скучать будешь.

— Придется потерпеть. К счастью, отсюда недалеко, постараюсь почаще приезжать к вам. А ты будешь помогать бабушке и присматривать за Чунгом. Может быть, удастся тебя там и в школу устроить.

— Хватит с меня школы. Лучше уж ремеслу учиться, пойду работать, тебе буду помогать.

— Ты только возражать умеешь! Вот я осталась недоучкой, видишь, как теперь маюсь! Тебе немного уже осталось, выучишься — и работу легче будет найти.

Послышался осторожный стук в дверь. Сестра и брат переглянулись. Сон вскочил и побежал открывать. На пороге стоял мужчина в старом ноне. Как только он вошел, Сон тут же задвинул засов.

— Дядюшка Ман! — воскликнула Ан, с трудом узнав старого рабочего. — Столько времени вас не было!

— В доме, кроме вас, есть кто-нибудь? — тихо спросил старый Ман.

— Никого. Садитесь сюда, я сейчас приготовлю вам поесть.

— Ну-ка, сынок, похозяйничай лучше ты на кухне, — попросил Ман и сделал ему знак: «Осторожней, чтобы соседи не слышали».

Сон понимающе кивнул и вышел на кухню.

— Как малыш растет? — Ман подошел к спящему Чунгу. — Очень на отца стал похож… От Кхака ничего нет?

— Ничего, дядюшка.

Ман почувствовал на себе ее пристальный взгляд и поспешно отвернулся.

— Да… Кругом война, все связи прерваны. А из Африки путь немалый!..

Он вынул из нагрудного кармана табак и поискал глазами курительный прибор. Не найдя его, скрутил из табака шарик и стал курить, приспособив пустую спичечную коробку.

— Сегодня во время бомбежки я был на том берегу, у причала Бинь, оттуда было видно все как на ладони. Когда увидел развалины твоей мастерской, я так и обмер: что там, думаю, с ней? Сразу после налета решил пойти разузнать о тебе, да переправу закрыли. И только когда стемнело, удалось упросить лодочника, чтоб перевез. Счастье, что все обошлось благополучно!

— Еще какое счастье! — согласилась Ан, разливая чай. — Я уж и не думала, что останусь жива.

— Боюсь, Хайфону еще достанется — задумчиво заметил Ман и снова закурил.

— Вы, конечно, у нас ночуете?

— Завтра утром мне нужно рано уйти. У вас здесь как, спокойно?

— Несколько месяцев уже не наведывались.

На изможденном лице Мана промелькнула улыбка.

— Вчера натерпелся я страху. Подхожу, как условились, к дому одного товарища, смотрю, дочка его стоит, а рядом какой-то человек. Увидела меня, виду не подала, что узнала. Смышленая девочка! Я сразу почуял неладное и — ходу! Оказалось — шпик. А другой сидел в доме. Уже несколько дней меня караулят.

Ан слушала, опустив голову.

— Что же вы, дядюшка, ко мне-то не пришли? У нас здесь тихо. А то могу вас у бабушки, в Тхюингуене, устроить…

Ман улыбнулся:

— Сейчас я должен на некоторое время уехать. На угольные копи. Когда вернусь, пришлю тебе свой адрес, чтобы связь поддерживать. Если кто придет к тебе, назовет пароль и спросит меня, дашь ему мой адрес. А случится мне в Хайфоне быть, непременно у тебя остановлюсь. Слушай пароль.

Он произнес шепотом две фразы и заставил Ан несколько раз повторить их.

— Военный трибунал вынес Тхиету смертный приговор, — продолжал он, немного помолчав. — Неделю назад об этом объявили в газетах. Держат, наверное, еще здесь, в центральной тюрьме. А может, уже и расстреляли. Хотя расстреливают обычно в Киенане, мы бы об этом знали. Они сейчас из кожи вон лезут, чтобы переловить в Хайфоне всех наших. Ты должна быть очень осторожной, чтобы не подвести ребят.

— Хорошо. А вы, если приедете, заранее дайте знать.

— Верно говорится: друзья познаются в беде! Но еще раз повторяю: предельная осторожность во всем! Сама ничего не предпринимай, чтобы не вызвать подозрений, и никому ничего не говори. Занимайся тем, чем обычно занимаешься. А если нам понадобится твоя помощь, к тебе придет наш человек. Да, вот еще что! Ребята недавно сказали мне, что Гай перевели в концлагерь в Хазянге. В прошлом году она тяжело болела малярией, говорят, выпали все волосы. Но сейчас ей вроде лучше.

Из кухни вернулся Сон и поставил перед Маном горшочек с рисом и тарелку сезама. Поужинав, старый рабочий ушел в комнатку, где когда-то ночевал Кхак. Под утро, около трех часов он неслышно покинул дом. Ан успела сунуть ему четыре донга из оставшихся у нее шести.