19

Наступили холода. Кам медленно катит свои мутно-желтые воды. По реке идет катер, оглашая воздух прерывистыми гудками. За ним, покачиваясь и оставляя позади радужные пятна, тащатся баржи с углем. Вечереет. Порт безлюден, давно забыты кипучие будни довоенного времени. Лишь какие-то покрытые грязью и мазутом изможденные люди бродят по колено в зловонной воде, вытекающей из разверстых пастей канализационных труб, в надежде выловить там что-нибудь съедобное. Под терминалами, обхватив руками колени, сидят мальчишки и тусклыми от голода глазами смотрят на японского солдата, который маячит за колючей проволокой у сторожевой вышки, охраняя дорогу, ведущую в порт. Вдали, над цементным заводом, плывут клубы дыма.

Скоро настанет час фабричной смены, значит, можно передохнуть от воздушных тревог, которые порядком надоели всем. Последнюю неделю сирены выли по нескольку раз в день, но налетов не было, изредка появлялись японские самолеты — и только. Один раз, правда, по двум самолетам, пролетевшим на большой скорости, стали бить зенитки. Говорили, что самолеты были японские, а французы будто бы сделали вид, что обознались, и принялись палить по ним из зениток. К счастью или несчастью, не попали.

Вооруженные японские солдаты невозмутимо вышагивали за колючей проволокой. К причалу у моста Нгы подошло французское военное судно. Едва оно бросило якорь, на палубу высыпали матросы, они спустились по трапу и столпились у причала. Вдруг со стороны моря послышался низкий нарастающий гул. Кто-то испуганно крикнул: «Самолеты!» Истошно взвыла и тут же смолкла городская сирена. Люди на причале беспомощно озирались по сторонам. Наконец, словно опомнившись, загрохотали зенитки, небо запестрело клубами взрывов, похожих на причудливые цветы. Из-за облаков выпрыгнула стая двухмоторных самолетов. Звеньями, по три в каждом, они угрожающе надвигались на город.

От самолетов отделились и понеслись к земле страшные черные точки. Сверкнуло пламя, загрохотали оглушительные взрывы, и в порт будто ворвался смерч, взметнувший тучи пыли, комья земли, едкую гарь и пламя, он взлетел в небо и, осев, похоронил все живое.

Не успела отгреметь первая волна взрывов, как сквозь лающий грохот зениток снова прорвался низкий, леденящий душу звук, и глухие раскаты взрывов донеслись теперь уже со стороны реки Хали.

Самолеты сделали круг, развернулись и ушли в сторону моря, мгновенно растворившись в предвечерней мгле. Небо над рекой Кам, как раз в районе густонаселенных жилых кварталов, заволокло дымом пожаров, которые быстро распространялись по городу. А позади порта продолжали грохотать взрывы, сверкало пламя и черные клубы дыма зловещей завесой затягивали небо.

При первых же выстрелах зениток Ан схватила свою кошелку и вместе со всеми выскочила из мастерской, не обращая внимания на негодующие крики хозяина.

Зенитная канонада усиливалась, и гул самолетов слышался уже совсем близко. Мимо, не переставая сигналить, промчалась машина. Ан сбросила деревянные сандалии, чтобы удобнее было бежать, и тут же ее увлек поток людей, которые выскакивали из домов и переулков и устремлялись к французскому кладбищу близ протестантской церкви — там были вырыты траншеи. Ан торопливо спрыгнула в траншею. «Бомбы сбросили!» — догадалась она, увидев, как что-то посыпалось из самолетов.

Черные точки наискось понеслись к земле, и Ан, скорчившейся в узкой щели траншеи, показалось, что они летят прямо на нее. Она зажмурилась, все ее существо острой болью пронзила одна только мысль: «Сын!»

Тротуары и мостовые были заполнены бегущими людьми. Они метались в поисках укрытия. В Хайфоне, который уже испытал перед приходом японцев ужас бомбежки, убежища были построены только при французских учреждениях и на частных виллах. Их строили основательно, настоящие крепости из железобетона и латерита. Остальное же население вынуждено было довольствоваться неглубокими земляными щелями в скверах и на пустырях. За ними никто не следил, от дождя и ветра они обваливались и наполнялись водой, и теперь обезумевшие от страха люди метались по улицам, не зная, где укрыться.

— Бо-о-омбы! Бомбы летят! — исступленно закричал рядом с Ан пожилой мужчина в шляпе. Внезапно он выскочил из траншеи и бросился бежать. Какие-то люди пытались втиснуться в забитую до отказа траншею. Землю потряс страшный взрыв. Все заволокло черным удушливым дымом.

Наступила тишина, но в ушах у Ан все еще болью отдавался тяжелый гул, и ломило голову. Она осторожно выглянула из траншеи. В нескольких шагах, поджав под себя ноги, ничком лежал тот мужчина. Голова — как была, в шляпе, — откатилась в сторону. От стены горящего трехэтажного здания аптеки для европейцев медленно отваливались огромные куски. Соседние дома уже превратились в груды развалин, над которыми висело облако белой пыли. Валялись срезанные осколками ветки, висели оборванные провода. На тротуарах, на мостовой — всюду лежали люди, не то убитые, не то раненые. Ан похолодела: «О небо! Что с Чунгом и Соном?»

Над головой снова послышался гул бомбардировщиков, похожий на раскаты грома. Ан бросилась на дно траншеи. На этот раз самолеты летели ниже. Серые машины одна за другой проносились над траншеями и исчезали за высоким зданием банка. Через мгновение раздались глухие взрывы где-то у моста через Хали.

Наконец все стихло. Ан, не выпуская из рук смятую кошелку, выбралась из траншеи. «Скорее домой! Если хоть одна бомба попала в наш квартал — мои погибли! В пожар оттуда не выберешься».

Из переулка Ан выбежала на улицу, заваленную обломками кирпича, штукатурки, досок, кусками искореженного железа. Пламенем были объяты аптека и соседние дома, потом огонь перекинулся на сухие ветки огромной терминалии, и она вспыхнула гигантским факелом.

Против входной арки протестантской церкви, тоже пострадавшей от взрывной волны, под деревом лежал пожилой мужчина и громко стонал. Заметив Ан, он поднял на нее умоляющий взгляд:

— Девушка, помоги мне сесть!

Ан приподняла его и прислонила к дереву. Мужчина тяжело дышал, по лицу текла кровь. Ан растерянно оглядывалась, не зная, чем ему помочь, и вдруг заметила подъехавшую к перекрестку санитарную машину.

— Вы сможете идти?

Мужчина покачал головой.

— Взгляни, куда угодило… — Он поднес руку к голове. — Вот! Дыра в полпальца.

Ан оторвала широкую полосу от подола и, как могла, перевязала рану. Кровь тут же пропитала ткань, ладони Ан стали липкими.

— Потерпите немного, я сейчас позову людей, и вас отнесут в санитарную машину.

На дороге она увидела полуобгоревший труп, от него несло запахом паленого мяса. У Ан потемнело в глазах, снова болью пронзила мысль о детях. Она подбежала к санитару, рассказала, где лежит раненый, а сама бросилась домой, с трудом пробираясь сквозь хаос развалин.

Когда Ан выбралась наконец из района бомбежки и увидела, что остальные улицы не тронуты, у нее отлегло от души. А позади, за портом, полыхал пожар.

— Нефтехранилище взлетело на воздух! Район Хали сровняли с землей! — услышала Ан в толпе.

Она пыталась разузнать, уцелел ли их переулок, но люди только пожимали плечами. А когда кто-то сказал ей, что район Анзыонг не пострадал, Ан успокоилась.

Почти совсем стемнело. Света не зажигали, а если где-нибудь горела лампочка, то только синего цвета. Жители выносили из домов скарб, грузили на тележки, видимо готовились бежать из города.

Миновав мост через Лап, Ан наконец вздохнула с облегчением. Вот и дом. В окне горел свет. С Чунгом сидел кто-то из соседей, наверное Тощая Хай. Ан вбежала в дом, схватила сына, прижала к себе. По щекам ее катились слезы.

— А Сон побежал тебя искать! — рассказывала Тощая Хай. — Я говорила ему, чтобы не ходил, но он так беспокоился, что не мог усидеть на месте.

Ан все еще не могла прийти в себя после всего пережитого. Укрытый одеялом Чунг спал на топчане, они с Соном, давно уже вернувшимся, сели поужинать, но ей до сих пор не верилось, что дома все в порядке. Подумать страшно, что было бы сейчас с этими детьми, если бы ее убило! Рис комом застревал у нее в горле, едва она вспоминала того мужчину в шляпе. А ведь у него тоже, наверное, есть семья, жена, дети… Каково им сейчас? Такое горе!

— Полицейских сколько нагнали! — возбужденно говорил Сон. — Даже французские петухи явились. Я дошел до твоей мастерской, там — одни развалины. Говорят, многих засыпало, до сих пор откапывают.

— Вот беда! Наверное, и Тхай Лай погиб! Он так дрожал за свое добро, наверняка не успел выскочить.

— Один петух дал мне по уху. Тоже еще, воображают! Говорят, больше всего людей погибло в Хали. Я слышал, там уже несколько сот убитых подобрали и еще находят. А зачем они бомбили тот район? Там же ничего нет, кроме публичных домов!

— Им наплевать, лишь бы сбросить свои бомбы!

— Подложить тебе еще рису?

— Ешь сам, мне сейчас не до еды. В этом месяце хозяин не заплатил мне еще ни донга. Выходит, пропали деньги. Сколько мне пришлось побегать, пока нашла эту мастерскую. И хозяин оказался порядочным человеком. Так вот, на тебе! Хорошо еще хоть живы остались! Я уж и не надеялась увидеть вас.

Ан перевела взгляд на спящего сына. Как трогательно видеть эти сжатые в кулаки ручонки! У Ан потеплело на душе. Она взяла в руки пухлую детскую ручку и поднесла к губам. Малыш даже не пошевелился. Этот рот, этот подбородок, как они напоминали ей Кхака!

— У нас рис кончается, — напомнил Сон. — Дай денег, я выкуплю все, что еще осталось по карточкам. А то мыло уже пропало.

С некоторых пор хозяйством стал ведать Сон.

— Вот что я думаю, Сон: отвезу-ка я тебя с Чунгом в Тхюингуен, к бабушке.

— И сама там останешься?

— А кто же будет деньги на жизнь зарабатывать?