5

В тот день, когда японцы начали уничтожать посевы в селе Гань, Кой работал у предводительницы Шоан. Он поднялся, как обычно, затемно, когда село еще не проснулось, надел свой потрепанный нон, перебросил через плечо накидку из пальмовых листьев и отправился к хозяйке за бороной и буйволом. Еще до рассвета он был в поле. Делянки, которые он должен был сегодня обработать, три дня назад залили водой, их сразу не пробороновали, и земля подсохла, образовав сверху тонкую корочку, под которой стояла холодная жижа. Он шагал по колено в этой жиже, изредка покрикивая на буйвола: «Ват, ват! Вао! Ват, ват!» Борона шла неровно, прыгала, ломая верхний слой, и у Коя скоро занемела рука. К тому же он весь окоченел. Буйвол тянул плуг, низко опустив голову, шумно вздыхая и поматывая крутыми рогами. От ледяного ветра шерсть на нем вздыбилась. Кой тоже чувствовал, как пронизывают его насквозь холодные, обжигающие порывы. Старая пальмовая накидка прикрывала только один бок, поэтому каждый раз, поворачивая буйвола, Кой перевешивал накидку на другое плечо. На его беду буйвол попался упрямый. То он вдруг сворачивал и брел поперек поля, то, злобно опустив рога, останавливался, переминался с ноги на ногу и вертел хвостом, обдавая Коя грязью. Несколько раз Кой, свернув негнущимися от холода пальцами цигарку, садился передохнуть на краю поля, не спуская глаз с буйвола и покрикивая на него. Если эта упрямая скотина шарахнется в сторону и сломает борону, Кою за месяц ее не отработать!

Пришла дочь хозяйки и принесла ему обед. Она рассказала о том, как японцы отбирали участки на берегу реки, и, хотя своей земли у Коя не было, услышав об этой беде, он так расстроился, что кусок не лез ему в горло. Обидно было, что он совершенно бессилен чем-либо помочь односельчанам. Даже если бы он и выступил с протестом, его бы никто не поддержал. Кой вспомнил, как Ле сказал когда-то: «Дойдет до того, что люди будут умирать с голоду, потому что у них отнимут даже то немногое, что у них есть».

Где теперь Ле? Обещал в конце месяца зайти, дать поручение, но вот до сих пор его все нет. На Коя можно положиться, он сделает все, что ему поручат. Плохо только, что он неграмотный, темный, как бы от этого не пострадало дело… Когда же наконец наступят светлые времена? Ждать больше нет сил — народу грозит голод.

Спустились сумерки. Терзаемый мрачными мыслями, Кой сидел у тлеющего очага в своей холодной соломенной хижине. В артели все считали его веселым балагуром и не подозревали, какая тоска порою одолевала его. После смерти отца ему жилось особенно сиротливо, все чаще его охватывало полное безразличие ко всему, ни встречаться с кем-либо, ни разговаривать не хотелось. Вот и сегодня весь вечер он просидел в горьком раздумье у догорающего очага.

А в последние дни его терзало отчаяние: Тхом насильно выдают замуж, а он ничем не может ей помочь. Ее отец, видно, совсем спятил! Люди уже несколько раз сватали Тхом, но под тем или иным предлогом ей удавалось отказаться от предложений. А сейчас отец и слышать ничего не хочет, решил во что бы то ни стало выдать девушку замуж. И за кого! За сборщика налогов, который ей в отцы годится! У этого сборщика уже собственная дочь замужем, а он все еще не может успокоиться — сына, видите ли, ему надо! Приставал сначала к Куен, но та его отшила, вот он на Тхом и переключился. Конечно, отцу Тхом, который всю жизнь арендовал землю у Шана, нелегко живется, вот он и решил пристроить дочь, чтобы вырастить остальных. А ведь он любил Тхом, да и как ее не любить: работящая, послушная, после смерти матери девушка вела все хозяйство в доме, но старик был жаден до денег и, сколько ни уговаривала, ни умоляла его Тхом, он был непреклонен. Кой попросил вмешаться Тэо — дядю Тхом со стороны матери. Дядюшка Тэо немало поездил, немало повидал на своем веку, он отлично знал сборщика налогов и ненавидел его, как никто другой. Но племянницу он любил и согласился поговорить с ее отцом. Вначале беседа между бородатыми шуринами протекала спокойно и уважительно, но скоро оба заговорили на повышенных тонах, в конце концов старый Тэо не выдержал, вскочил, грохнул оземь пиалу, так что та разлетелась вдребезги. «Если отдашь дочь за этого старого кобеля, ноги моей не будет в твоем доме, — пригрозил он. — А не сдержу слово — пусть моя жизнь разлетится, как эта пиала!» Однако отец Тхом поставил на своем и, пользуясь родительским правом, дал согласие сборщику налогов. Родные жениха уже и бетель приносили, и коснулись рукой ворот невесты. Назначили день смотрин, договорились, что после объявления миру и властям тут же сыграют свадьбу. Сборщик пронюхал, что кто-то хочет расстроить его счастье, и торопил со свадьбой.

Кой подумал: не известно, сможет ли сегодня Тхом вырваться к нему? Несколько дней назад обещала забежать и до сих пор все не идет. Каждый вечер он ждет ее. Ну что это за проклятая жизнь! Такую славную девушку выдают за этого поганого старикашку! Пусть будут прокляты их предки! Будь проклято и это село Гань, где загублено столько людей! Все, хватит! Он уйдет отсюда, и на этот раз навсегда! Без всякого сожаления покинет он эти места. Уж лучше сложить голову на чужбине, чем мучиться так в родном селе!

Кой прислушался и различил чьи-то торопливые шаги. Он отодвинул дверь и вышел во двор. В непроглядной тьме моросил дождь.

— Это ты, Кой? — раздался рядом шепот Тхом. — В доме никого?

Тхом вошла в хижину и, оглядевшись, так же тихо попросила:

— Прикрой дверь. Ну и темень! Едва добралась. Когда с дамбы спускалась, упала, чуть ногу не вывихнула.

— Да ты вся промокла!

Кой подбросил в очаг бамбуковых щепок.

— Достается тебе от отца?

Тхом улыбнулась:

— Вернусь — опять задаст мне трепку. Ты бы хоть поговорил с ним, он же меня до смерти забьет!

— Ну, что ты болтаешь! От твоих шуток мороз по коже подирает!

— А я не шучу. Вот, смотри!

Тхом сняла косынку, которая закрывала лоб и щеки, и Кой вздрогнул: через всю щеку тянулся багровый кровоподтек.

— Ну что, красивая? — Тхом попыталась улыбнуться. — Он решил меня к столбу привязать, я не противилась, ну, думаю, пусть старик потешится, вспомнит, как в детстве меня учил. А он вдруг как начнет дубасить бамбуковой палкой. А сам все допытывается: «Кого любишь, с кем спала?» — Тхом бросила взгляд на Коя, и лицо ее залил румянец, но тут же она погрустнела и отвернулась.

— Зато сегодня утром задала я жару свахе! — В глазах девушки сверкнул недобрый огонек. — Сидит, все о свадьбе толкует. А я подала ей кой[12] с бетелем да и говорю: «Вот что, матушка, передайте-ка вашему жениху, пусть не тратится на свадебные наряды, я все равно за него не выйду!»

Кой улыбнулся, хотя на самом деле ему было совсем не весело.

— Теперь понятно, почему старик бесится!

— Что тебе понятно? Все вы одинаковы! Ну а мне что прикажешь делать? Да они все проглотят, лишь бы меня заполучить. Сегодня отец грозился: если не соглашусь, он меня обреет, вымажет голову известью и голую протащит на веревке через весь рынок! Помнишь, как Дэ водили? На двенадцатое назначили свадьбу, десятого смотрины, а двенадцатого меня уведут к мужу…

Тхом отвернулась, уткнулась в локоть и зарыдала. Кой мрачно насупился. Он вспомнил, как водили по селу несчастную Дэ. Да, эти звери способны на все! Ему было тогда лет шестнадцать, но он до сих пор не может забыть эту картину: по улице из конца в конец вели голую, вымазанную известью беременную девушку. А через несколько дней она утопилась. Отец даже но захотел принять тело дочери, когда люди принесли его, прогнал всех.

Вытерев слезы, Тхом подняла на Коя глаза, в которых сверкала решимость отчаяния.

— Теперь один выход — спрятаться куда-нибудь! Уведи меня, уведи куда угодно, сейчас же! Если я сегодня вернусь домой, то уже больше никогда не приду к тебе. Я готова бросить все, оставить отца, сестер и уйти с тобой! — Подступившие рыдания мешали ей говорить, но Тхом совладала с собой: — А если не так, то лучше умереть! Пусть я буду твоей незаконной женой, не нужно мне никакой свадьбы, только ты потом не упрекай, не мучай меня! Если будет ребенок, вернемся к отцу, может, одумается, простит… Ну, что ты молчишь?!

В голосе Тхом зазвенели гневные нотки, каких Кой никогда прежде не слышал. О небо! Да разве мог бы он желать для себя жену лучше! Но как сказать Тхом, что он не знает, куда им бежать, где найти пристанище. Да и удастся ли уйти незамеченными?

— Ну что? — с обидой спросила Тхом. — Неужели ты боишься? А может, я тебе просто надоела? Или не можешь забыть свою Куэ? Ладно, тогда я знаю, что мне делать!

Тхом выбежала из хижины.

— Тхом! — Кой схватил ее нон и бросился за девушкой.

Он бежал в непроглядной тьме, слыша только, как шорох кустов быстро удаляется, видимо, Тхом бежит к реке. Мелкий дождь бил ему в лицо. От внезапной догадки он похолодел. «Тхом! Тхом!» — в испуге закричал Кой и стремглав помчался к реке.

Вот и берег, но Тхом нигде не видно. Кой стал шарить в зарослях тростника, не переставая звать девушку. И тут он услышал приглушенные рыдания. Тхом лежала на песке у самой кромки воды. Кой помог ей подняться, и они вместе вернулись в хижину.

Они долго сидели у очага, не зная, о чем говорить. Тхом внезапно снова разрыдалась.

— Ты должна все хорошенько обдумать, — нерешительно начал Кой. — Со мной тебе будет очень трудно. Это не то что дома, где у тебя есть и крыша над головой, и отец, и сестры рядом. Ты серьезно решила уйти со мной?

Тхом подняла на Коя заплаканные глаза, не понимая, о чем он говорит, но, когда до нее дошел смысл его слов, она тяжело вздохнула и отвернулась:

— Ладно, я пойду. Скоро меня увезут, и мы с тобой больше никогда не увидимся!

Кой сжал ее руку.

— Подожди! Если ты все обдумала и окончательно решила уйти со мной, я отведу тебя к старому Зяну, на причал Гом, попрошу приютить на несколько дней, а сам побуду здесь, посмотрю, что они придумают. В крайнем случае махнем с тобой в угольный район, будем там работать, проживем как-нибудь. Ну как, согласна? Если согласна, возвращайся домой, а я схожу в Гом, договорюсь. Завтра вечером приходи на окраину Тао, туда, где сады вай.