Мальчишки-футболисты все еще увивались за ним. А он рассказывал им что-то веселое, потому что они смеялись, и он смеялся вместе с ними. Постепенно нагоняя их, я теперь понимала, что Боря, если даже увидит меня и узнает, не подаст виду. Для него сейчас самое тяжелое встретиться с одноклассниками. Как он посмотрит в глаза ребятам, что скажет в свое оправдание? Правду он постарается скрыть, а полуправде никто не поверит. И придется ему изворачиваться и лгать, то есть делать то, что он всегда считал самым противным в человеке и чего не мог терпеть даже у верных друзей. Да, да, нас он будет сторониться. Но ведь Ольга Федоровна от него не отступится. А директор школы! Как же тяжело будет стоять перед ними и, потупясь, молчать, потому что нет возможности ответить ни на один из их справедливо негодующих вопросов и хоть как-то оправдаться.

Думая об этом, я старалась угадать, куда же он сейчас идет. Он ни разу не оглянулся. Знал, куда ему нужно. И все же, когда он остановился возле большого восьмиэтажного дома, я поняла, что он пришел не туда. В этом доме еще несколько дней назад жила Тамара. Выходит, он шел инстинктивно, по наитию, и ноги сами привели его к дому, который ему не нужен. Он посмотрел на занавешенное шторами знакомое окно и медленно побрел вдоль улицы. Куда же он несет чемодан? Если к Тамаре, то до нового ее дома три автобусных остановки.

Подошел автобус, но Боря не сел на него. Только обернулся и посмотрел на мальчишек, сопровождавших его. Посмотрел, улыбнулся и пошел дальше. Мальчишки за ним. Эта ребячья преданность, видно, прибавила ему сил, и он теперь шагал быстрее.

Вот и новая Тамарина квартира. Сейчас я узнаю, верны ли мои предположения. Боря остановился. О чем-то переговаривается с ребятами. Не хочет ли послать их в разведку, чтоб узнать, дома или нет Тамара? Да, да. Один из мальчишек побежал в подъезд. Боря поставил на асфальт чемодан. И тут чужая рука легла на его плечо:

— Ага, попался!

Ой, как я не увидела этого раньше, как не предупредила! Перед Борей стоял Василий Степанович.

Вокруг них сразу же начала собираться толпа. Я подошла поближе, теперь уже не боясь быть узнанной.

— Где же ты этому научился, голубчик! — со слащавой вежливостью говорил Василий Степанович. — Стащил чужой чемодан и носишься с ним теперь по городу, не знаешь, куда пристроить.

Ой что творилось с Борей! Он покраснел, потом побледнел, попытался отмести обвинения, но понял, что его никто не поймет, и замолчал.

— Вот полюбуйтесь, товарищ милиционер, — повернулся между тем Василий Степанович к шедшему за ним старшине милиции, которого я сразу и не заметила. — Мой чемодан-то. Как не узнать, вещь приметная. А мы уж и в школе и дома у тебя, голубчик, были. Мать слезами заливается. Сестренка сычом из угла смотрит. Ну, семейка. Посмотрел я на них, вся надежда пропала. Думаю: удрал парень с моим чемоданом. А ты вон где гуляешь. А ну-ка дай сюда! — И он потянулся за чемоданом.

Боря инстинктивно отстранился. За ним полукольцом стояли мальчишки.

— Товарищ старшина! — взмолился Василий Степанович. — Это что же такое? Прошу власть употребить.

Старшина приблизился к Боре и взял из его руки чемодан.

— Ого! — не удержался он от восклицания. — Тяжеловат. — И жестко сказал, повернувшись к Боре: — Нехорошо получается.

Боря ошалело посмотрел на него и ничего не ответил.

— Пошли! — сказал старшина, трогая Борю за рукав куртки.

Мальчишки некоторое время шли за ними, потом отстали. Но я решила не оставлять товарища в беде. Будь, думаю, что будет, зато узнаю до конца, в чем его вина. А может, и помогу.

В милиции старшина спросил, здесь ли старший лейтенант Морозова Анастасия Ивановна. К нему вышла высокая, молодая женщина. Мягко сказала:

— А, старшина! Проходите.

Борю и Василия Степановича она пропустила в комнату, а меня остановила:

— Тебе чего, девочка?

Я попыталась объяснить свое появление:

— Он из нашей школы. Он ни в чем не виноват.

— Ну, посиди, — улыбнулась женщина. — Выясним.

Она усадила меня в коридоре на лавочку. Дверь в комнату осталась приоткрытой, и было слышно, о чем там говорят.

На вопрос, чей чемодан он нес и куда направлялся, Боря ответил:

— Мой. Домой шел.

— А где ты его взял?

— У Беловых.

— Так чей же он: твой или Беловых?

Анастасия Ивановна открыла чемодан.

— А откуда у тебя такие вещи? Может, все-таки не твой чемодан?

— Ну, не мой.

— А чей?

— Я же сказал: Беловых.

— Ты этого не говорил.

— Значит, забыл.

— Зачем же ты его взял?

Боря молчал.

— Зачем, спрашиваю, взял?

— Надо было, и взял, — потупясь, ответил он.

— Так же не делают: надо — взял.

— А как делают? — в голосе его слышалась обида. — Многое делают не так, как надо.

— Ты не преувеличивай. И не обобщай. Сейчас речь идет о тебе, о твоем поступке. И важно дать ему верное объяснение. От этого зависит многое. Может быть, и твоя судьба.

Анастасия Ивановна помедлила. И я представила, как она пристально вглядывается в стоявшего перед нею паренька, словно оценивая, что из себя он представляет, и решая, чем вызвать его на откровенный разговор. Вот она поймала на себе его сердитый, полный негодования взгляд и поняла, что ни слова правды от него сейчас не добьешься. Он переступил рубеж того мальчишеского упорства, когда, уверовав во что-то, парень будет стоять на своем, хоть грози ему всеми бедами мира, хоть умоляй. Трудный подросток. А я подумала: «Вот и Боря попал в трудные. Кто бы мог предугадать? Боря, который всегда возился с трудными, и не без успеха».

Анастасия Ивановна все еще пыталась добраться до истины:

— Вот ты сказал: чужой. Взял. Украл, что ли?

— Нет, зачем же так?

— Взял. С какой целью?

— Надо было — и взял, — снова повторил Боря.

В этом духе они проговорили еще с полчаса. Поняв, что у парня ничего не выяснишь, кроме этих общих, ничего не значащих, с готовностью произносимых признаний, Анастасия Ивановна решила отпустить его. Она протянула ему протокол.

— Распишись вот здесь, — попросила она.

— Вот здесь? — переспросил Боря и, взяв карандаш, вывел свою фамилию.

— Можешь идти.

— Что? — не понял он.

— Иди, — повторила Анастасия Ивановна.

— Куда? — впервые с искренним удивлением спросил Боря.

— Как куда? — не поняла его вопроса Анастасия Ивановна. — Куда тебе надо. Домой.

— А разве вы меня не арестуете?

— Нет, — сухо ответила Анастасия Ивановна. — Иди. Если нужно будет, я дам тебе знать.

Боря постоял еще немного в нерешительности, окинул взглядом комнату, посмотрел на продолжавшую что-то писать Анастасию Ивановну, повернулся и вышел. Протяжно скрипнула за ним дверь.

Он даже не взглянул на меня, хотя, конечно, давно заметил, что я шла за ним. Видно, в душе у него творилось такое, что было не до меня. Вскоре из комнаты вышел и Василий Степанович. Он нес свой чемодан.

Меня Анастасия Ивановна отпустила очень быстро. Я ведь и вовсе ничего не знала. Только твердила, что Боря хороший парень и не мог сделать ничего дурного. К тому же я и сама торопилась. Мне хотелось догнать Борю.

На улице все так же ярко светило солнце, звенела весенняя капель и падали с крыш последние сосульки, разбиваясь на кусочки. Боря с портфелем медленно шел по тротуару и не сталкивался с прохожими только потому, что все предусмотрительно обходили его. В руке уже не было чемодана, но он горбился, будто тяжесть давила на плечи и клонила к земле.

Куда он сейчас пойдет? Я пыталась ответить на этот вопрос за него. Где его ждут? И где ему обрадуются? В школе? Там уже никого нет. Но и завтра многие там только удивятся его появлению и будут обходить его стороной. К Беловым он сам не пойдет. Василий Степанович и на порог не пустит. Мария Сергеевна замахает в испуге руками: дескать, не время, не до тебя. Тамару он не захочет видеть. Ему стыдно перед ней. Дома, конечно, ждет мать. Но сможет ли она его понять? Она не станет его упрекать или ругать. Но будет тайно вздыхать. А это еще хуже.

Вскоре я заметила, что он идет по кругу. Улочками, переулочками — и опять выходит к тому же месту, откуда начал свой путь. Один круг, другой, и снова — около отделения милиции.

— Ты к кому, мальчик? — спросил дежурный.

— К вам.

— Чем могу быть полезен?

Боря приблизился к нему.

— Я так не могу, — сказал он.

— Чего, чего? — не понял дежурный.

— Вы мне ясно скажите, виноват я или нет, — уже громче сказал Боря. — А если что, если я не прав, арестуйте в конце концов.

Дежурный с минуту недоуменно смотрел на него, видимо прикидывая, разыгрывает его мальчишка или говорит всерьез. Потом отворил дверь в соседнюю комнату, крикнул:

— Анастасия Ивановна! Это не ваш ли подопечный пришел? Чудной какой-то.

Морозова вышла уставшая, сердитая.

— Чего еще?

— Да вот, — показал дежурный на Борю. — Пришел. Просил, чтоб арестовали. Впервые в моей практике.

Анастасия Ивановна через силу улыбнулась:

— Боря, что ты, милый? Зачем же нам тебя арестовывать? Ты иди домой. Иди. В школу иди, учись. Мы разберемся. Может, ты и не виноват вовсе. А виноват — накажем. Это я тебе обещаю. А сейчас иди.

Она выпроводила его за дверь и стояла на пороге, приговаривая:

— Беда с ребятами. Никогда не поймешь, чего от них ожидать можно.

— И девчонка за ним ходит, — сказал дежурный. — Тоже какая-то чокнутая.

Слова эти обидели меня. Но раздумывать над ними было некогда. Боря, спустившись с крыльца, размашисто зашагал в сторону парка. Мне не хотелось его упускать из виду.

Свежая зелень парка, запах набухающих почек не обрадовали меня. Рядом назойливо горланили грачи. Шум раздражал меня, и я охотно вслед за Борей свернула в сторону. Мы шли по узкой аллее. На повороте ее показалась одинокая, чуть сутуловатая фигура. Ее школьники всегда узнавали издали. Лукич! Боря тоже заметил старого учителя и торопливо сошел с тропинки. Нет, нет, он не хотел видеть сейчас никого из своих знакомых. Особенно Лукича. Что можно сказать ему? Чем ответить на укор, который будет стоять в его добрых глазах? Мне бояться было нечего, и я пошла прямо, не теряя, однако, Борю из виду. Лукич шел медленно, и я удивилась: как же постарел учитель! В школе это было почти незаметно. Перед учениками Лукич держался всегда прямо, входил в класс бодро. А тут, или потому, что устал, или надеялся, что его никто не видит, он шел пригнувшись, вобрав шею в плечи, припадая на левую ногу, раненную на войне.