25

25

Каждый шаг на третий этаж давался с трудом. Если накажут, то уменьшат паёк. Или уволят, и придется идти в санитарки или в прачки. Если возьмут, конечно. А могут устроить допрос с пристрастием и выведут на чистую воду. И арестуют всех: и Айями, и Эммалиэ, и незнакомого парня. Взрослых расстреляют. Выведут на площадь и поставят в ряд на помосте. А Люнечку отправят в чужую страну. О, нет, нет! Айями упадет на колени и будет умолять. Она сделает что угодно, лишь бы даганны не отняли дочку.
В приемной помощник показал кивком на обитую дерматином дверь, мол, проходи в кабинет, хозяин заждался. Большая дверь, а Айями маленькая. Или она сгорбилась, став ниже ростом? Кто тут раньше заседал? Наверное, помощник бургомистра. Помещение небольшое, с письменным столом, с креслом и тахтой у окна. И темная фигура, рельефно выделяющаяся на светлом квадрате.
А'Веч присев на подоконник, без удивления наблюдал за вошедшей. Словно предугадал момент, когда она появится на пороге.
Айями замерла, не зная, что делать. Сперва поздороваться или без вежливых вступлений падать в ноги и умолять о снисхождении?
Господин заместитель прошел к столу и с комфортом уселся в кресле.
- Садись, - показал на стул.
Устроившись на краешке сиденья, Айями нервно крутила пуговицу на платье. А он педантичен: хоть стол и завален документами, но папки разложены аккуратными стопками, и соблюдается общий порядок.
- Простите, я опоздала, - выдавила жалобно и прокашлялась. - Здравствуйте. У меня заболела дочка. Но я обязательно отработаю... Вдвойне! И на дом возьму перевод, и в выходные приду!
Разволновавшись, Айями не сразу заметила, что на столе очутился цилиндр, матово поблескивающий боками.
- Разлей, - велел господин подполковник.
- Что? - воззрилась она изумленно. Лицо А'Веча было невозмутимым, а взгляд - внимательным. Вот пару дней назад он непринужденно смеялся и вел себя по-свойски, а сегодня перед Айями сидел даганский офицер, который не потерпит панибратства с какой-то амидарейкой.
Он изучает! Ищет прокол в её поведении, чтобы вывести на чистую воду.
- Это термос. Открути крышку и разлей, - повторил А'Веч.
Айями неловко взялась за цилиндр, металл оказался теплым. Но руки не слушались, и резьба не поддавалась.
- Дай сюда, - выхватив термос, он снял крышку и вынул чашки, вложенные одна в другую. Извлек пробку, и из горлышка пошел парок. Коричневая жидкость потекла аккуратной струйкой, и А'Веч протянул полную чашку: - Пей.
Неужто кофе? С какой целью? Может, в него подмешали препарат, который развязывает язык? А что, военные всё могут, у них немало передовых разработок. Напившись экзотического напитка, Айями выболтает и о раненом пареньке, и о вранье с болезнью Люнечки. Зря она ляпнула, не подумавши. Мысли материальны. Упаси святые от хвори, что прилипнет к дочке из-за гибкого языка Айями.
- Пей, - потребовал господин заместитель, и она, сделав глоток, обожгла язык.
Горячий кофе и ароматный. И сладкий.
- Ешь, - на столе появилась блюдце с горкой квадратиков песочного цвета.
- Печенье, - пояснил А'Веч, и глаза Айями округлились.
Какая-то путаница. Зачем господин заместитель угощает вкусностями? Наверное, хочет отвлечь внимание от основного блюда. От наказания или от обвинения в укрывательстве преступника.
Нет, даганны бы не стали церемониться. Сразу бы уволили или отправили на допрос и в карцер.
- Ешь, - повторил он, и Айями, взяв квадратик, откусила с опаской. Рассыпчато, на языке осел вкус халвы и незнакомых специй с приятным ароматом.
- Это ты писала? - А'Веч подвинул мятый листок. Послание с пространными благодарностями и уверения в том, что Айями не забудет о своем спасении и обязательно отблагодарит при случае.
Она кивнула.
- Здесь грамматическая, ошибка, а тут орфографическая, - ткнул А'Веч в строчки. - А здесь ошибка в управлении. Употребление предлога "tuh" излишне. Получается, ты не просишь прощения, а, наоборот, требуешь извинений от того, кому адресовано послание. Или ты специально поставила предлог?
- Конечно же, нет! Я ошиблась! - воскликнула Айями и дернулась, чтобы выхватить безграмотное письмо. Чашка опрокинулась, и горячий напиток растекся лужицей. Тонкая струйка, добравшись до края стола, закапала на колени А'Веча.
Ах! - вскочила Айями. Что она натворила! Теперь, ко всем прочим неприятностям, испортила важные бумаги и обожгла высокого начальника.
Чуть не плача, она обогнула стол и лихорадочно сгребла намокшие папки.
- Я вытру... Кофе не успело впитаться...
- Это он, - ответил заместитель полковника, протягивая тряпицу. - Кофе - существительное мужского рода.
- Да, конечно, - согласилась Айями, вытирая папки и столешницу. - Простите, пожалуйста. У меня руки как крюки... И с письмом получилась плохая идея.
- Отчего же? Как раз наоборот.
Шутит он, что ли? Айями взглянула на А'Веча. Теперь он оказался близко, как тогда, в кабинете музыки. Развернулся в кресле и с интересом наблюдал, как Айями собирает жижу со стола. И сидел как король - величественно и с достоинством. Все святые, до чего же неловко! И щеки, наверное, покрылись волдырями.
- П-простите, я вас обожгла...
- Обожгла, - кивнул А'Веч, и она залилась краской отчаяния. А ему, похоже, нравилось повергать Айями в смятение.
- Только скажите, и я отстираю пятно. Можете меня наказать...
- Могу, - согласился А'Веч.
У Айями остановилось сердце. Видимо, на лице проявилась мертвенная бледность, потому что он отобрал тряпицу, оказавшуюся носовым платком, и велел с досадой:
- Сядь.
Она рухнула на стул, а господин заместитель сказал:
- Что было, то было. Достаточно простого "спасибо". И то, что ты буквально воспринимаешь слова, мне не нравится. Шучу я так, понимаешь? Ха-ха-ха.
Айями закивала и растянула губы в улыбке. Над шутками принято смеяться.
- Говоришь, дочь заболела? Лекарства требуются? Может, нужен доктор? Скажи, и я пришлю.
Только не врач! Появится даганский эскулап в жилище Айями и мгновенно выявит вранье о несуществующей болезни.
- Нет, что вы, не стоит беспокойства. И отрывать человека от работы не нужно. Это обычная простуда. Травками выходим. Прокашляется. Такое уже бывало, - затараторила она.
- В баню бы её, - сказал задумчиво А'Веч. - Там зараза махом выходит. И всё-таки не помешает, если взглянет доктор. Кашель может опуститься в легкие.
Хоть вешайся от его любезности.
- Прошу, смилуйтесь! - воскликнула Айями в отчаянии. - О чем подумают соседи, когда увидят, что ко мне пришел даганский врач?
- А что они подумают? - нахмурился господин подполковник. - Или дурное про тебя говорят?
- Поймите, вы - даганны, а мы - амидарейцы. Я премного благодарна за то, что меня приняли на работу. Я сыта, и моя семья накормлена. Весь город работает на вас, и это уравнивает нас, амидарейцев, друг перед другом. Я хожу по улице и честно смотрю в глаза людям. Они здороваются со мной и, если потребуется, помогут в трудную минуту. Не лишайте меня поддержки моих соотечественников.
- Кажется, я понял, - ответил А'Веч после непродолжительной паузы. - Ну, возьми хотя бы печенье. И сходи к вашей врачевательнице, не помню её имени. Она практикует в больнице.
Свернув из бумаги кулек, он ссыпал квадратики с блюдца.
- Спасибо.
- Мы не договорили, - сказал А'Веч, пригвоздив поднявшуюся Айями к стулу. - Хорошее ты письмецо написала и интересные выводы сделала. Поправится твоя дочь, тогда и продолжим разговор. Ступай, - разрешил с ноткой разочарования в голосе.
Ох, и отвратительное же чувство, когда со всех сторон погрязаешь во лжи. И правильно ли угощать девушек-коллег печеньем, которое подарили якобы больному ребенку? "Нужно помолиться вечером за здоровье дочки" - решила Айями, вернувшись на второй этаж. Чудные вещи творятся. Её не уволили, не наказали, а посочувствовали и предложили помощь. И даже пролитый кофе не ухудшил настроение господина подполковника. Тот не выгнал прочь, а захотел продолжить разговор, когда представится возможность.
- Слышали, что произошло? - спросила вполголоса Мариаль, когда Айями заняла свое место за столом. - После бурана даганны устроили облаву. Сначала в окрестностях, а позже - здесь, в городе.
- Да, я знаю, к нам приходили.
- Ко всем приходили, - поддержала Риарили. - Обошли весь город. Поймали тринадцать человек.
- Не может быть! - ахнула Айями.
- Многие прятались у жён и у родителей. Те, кто вовремя сообразил, пытались бежать, но даганны схватили.
- Они из Сопротивления?
- Господин Л'Имар сказал, что попались одиночки, которые после капитуляции разбрелись кто куда. Некоторые жили в городе больше двух месяцев.
- И соседи не заподозрили? - изумилась Айями.
- Наверняка догадывались. Или знали, но молчали.
- А ты знала?
- Я - нет, - ответила Риарили, почему-то смутившись.
- И я не догадывалась, - призналась Айями со вздохом.
Вот оно как получается. Вернулись мужья в город и скрываются по домам, чтобы не попасть в плен, а жены пашут на победителей, стараясь прокормить семьи. А некоторые женщины и в клуб ходили, чтобы заполучить работу.
- Ночью стреляли, - вспомнила Айями. - Кого-нибудь убили?
- Троих ранили. Один мужчина хотел уйти по речке, да провалился под лёд. Не выбрался. А женщин, у которых они прятались, арестовали.
И паренек, которого утром тащила Айями, тоже у кого-то хоронился, и его подстрелили, когда убегал. Чей он сын или брат? Определенно не местный, лицо незнакомое.
Работая, Айями прислушивалась к разговорам даганнов, воодушевленных результатами масштабной вылазки. Пусть облава не принесла ожидаемых плодов, зато произвела эффект разорвавшейся бомбы среди жителей.
- Пора думать о перепланировке в тюрьме. Мы не учли в проекте женские камеры, - заметил, посмеиваясь, один инженер.
- Я думал, амидарейки покорны и послушны, а они оказались революционерками, - ответил другой.
После обеда в комнату переводчиц заглянул Имар.
- Вы тоже участвовали в обысках? - спросила Айями, когда он проверил отпечатанный на машинке текст.
- Да,- ответил Имар прямо. - И в окрестностях, и в городе. С вами обошлись вежливо?
- Осмотрели комнату и ушли. А что станет с задержанными? Их казнят?
- Если мы начнем расстреливать население по любому поводу, то вскоре в городе никого не останется, - хмыкнул он. - Мужчин арестовали и поместили в тюрьму, а женщин отпустим сегодня вечером. Мы предложили работу и жилье в Даганнии, и большинство согласилось. Аама, вы сегодня останетесь на урок? - спросил он, понизив голос, чтобы не услышали переводчицы. Или Айями показалось, а на самом деле Имар поинтересовался обыденно, рассчитывая спланировать свободный вечер.
- Простите, я не могу. У меня заболела дочка.
- Нужны лекарства или врач? - озаботился он.
- Благодарю за беспокойство. Я обязана вам многим, и с моей стороны будет бестактно и нахально заикаться о просьбах и одолжениях.
- Если потребуется, обращайтесь за помощью в любое время суток. Не стесняйтесь прийти в гостиницу. Назовёте своё имя дежурному, и меня мигом найдут.
- Спасибо, - ответила Айями смущенно. Упоминание о гостинице показалось ей интимным. Так бывает, когда между людьми возникают особые, доверительные отношения. Но нельзя забывать, что Имар - начальник, а она - подчиненная.
- Чего хотел Веч? - сменил он тему разговора, и Айями запнулась на полуслове.
И правда, чего он хотел? За опоздание не наказал и не уволил, и о пареньке не спрашивал. Зато угостил кофе и печеньем.
- Видите ли, я так и не сказала спасибо господину А'Вечу. Он очень занятой человек, а с моей стороны настырно лезть с благодарностями напрямик, я это уже поняла. Но промолчать и забыть показалось мне невежливым. Я написала записку, а господин А'Веч вызвал и указал на ошибки.
- То есть вы поблагодарили письменно, а он учил вас правилам правописания? - Имар, не удержавшись, фыркнул и пробормотал: - Да, он в своем репертуаре. Аама, надеюсь, ваша дочка скоро поправится, и мы возобновим уроки даганского.
- Непременно, - улыбнулась Айями, но улыбка вышла натянутой и фальшивой.
Айями чувствовала себя неуютно. Раньше она ходила на работу, улавливала мельком обрывки мужских бесед, делилась вечером с Эммалиэ, а та, в свою очередь, сообщала городские новости и сплетни. А сегодня в подслушивании разговоров появился оттенок личной заинтересованности. Как шпионка, право слово.
Айями уставилась невидяще на фразу в статье. "Окись бора, выступающая в качестве легирующей добавки, уменьшает...". Если горожане помалкивали, зная об укрывающихся мужчинах, значит, есть надежда, что соседи не донесут даганнам о пареньке. А в том, что они прознают о юноше, нет сомнений. Незнакомец ранен, болен и, к тому же, истощен, поэтому выздоровление займет много времени. Военные могут организовать повторную облаву и без труда определят, что за дверью нежилой квартиры кто-то прячется. И тогда семью Айями депортируют в Даганнию. Что ж, это лучше, чем расстрел. И все равно, узнав сегодня о возможном наказании в случае поимки с поличным, Айями не смогла бы пройти мимо беспомощного человека. Предоставь судьба повторный выбор, она снова помогла бы пареньку, не задумываясь.
"...уменьшает показатель преломления оптоволокна"... Как там Эммалиэ? Справляется ли? Наверное, разрывается, стараясь поспеть всюду.
После работы Айями побежала в больницу. Хоть даганские пациенты и перешли под присмотр доктора-чужака, а забот у Зоимэль не убавилось. У кабинета висела бумажка: "Вернусь к 15.00". На часах - начало пятого, но врачевательница до сих пор не пришла.
Айями заняла очередь за женщиной, которую помнила по фабрике. Та теребила ручки у сумки и вздрагивала каждый раз, когда открывалась входная дверь. Это даганны, покурив на крыльце, возвращались в палаты. В бинтах и на костылях, а туда же - не упускают случая, чтобы пошляцки похохмить. И к Айями цеплялись, но она прошла мимо, сделав вид, что не поняла похабных предложений.
Запыхавшаяся Зоимэль появилась через десять минут. Оказывается, она опоздала, навещая больных.
Знакомая по фабрике вышла из кабинета с растерянным и расстроенным видом. Айями проводила взглядом удаляющуюся женщину. Наверное, у неё приключилось горе: тяжело болен ребенок, или саму съедает немощь. Да и у врачевательницы вдруг испортилось настроение, оттого разговор с Айями получился резковатым. Когда подошла очередь, та озвучила короткую просьбу: нужны антибиотики и антисептики.
- Будь честна со мной, - сказала Зоимэль. - Для кого просишь?
Помявшись, Айями поведала о встрече с раненым юношей, и слушательница нахмурилась.
- Ты рискуешь. Если даганны вас схватят, то не будут расшаркиваться. Он из партизан или безыдейный?
- Не знаю. Но не верю, что убивал безоружных. Он моложе меня.
- Возраст ни о чем не говорит. Ты о Люнечке подумала?
- Я могла бы пройти мимо, а парень бы замерз, - ответила Айями тихо. - Он мог оказаться моим братом или вашим сыном. Вы желали бы ему такой смерти?
- Явись он с повинной, и ему сделают снисхождение. Говоришь, он ранен. Вдруг требуется операция? Наверняка у него пневмония. Тогда он не жилец. Вдвоем вы вряд ли ему поможете, а я постараюсь обеспечить должный уход.
- Лечить в тюрьме? - воскликнула Айями. - Он сдастся властям, и его отправят в Даганнию. Если бы он хотел, то показался бы патрулю или добрался до ратуши. Но он предпочел замерзнуть. Разве могу я решать за него?
- Хорошо, - согласилась врачевательница после недолгого раздумья. - Если бы случай был тяжелым, Эмма не оставила бы юношу дома. Я дам таблетки и аэрозоль. Не забудь вернуть пустые флаконы. Даганны проверяют расход по использованным упаковкам. И никому не говори о лекарствах, иначе вместе загремим под фанфары.
Айями кивнула. Достав из шкафчика бутылочку, Зоимэль поглядела на свет лампы, определяя на глазок количество таблеток.
- Аэрозолем обрабатывайте раны. Полчаса не трогайте, пусть подсыхают, а потом бинтуйте, - учила она. - А завтра днем я навещу вас.
- Я говорю всем, что Люня заболела.
- Правдоподобная легенда. Не вызовет подозрений, - согласилась женщина. - Айями, будь осторожна. Коли ввязалась, так помалкивай и слушай. Держи ушки на макушке.
Сложив лекарства в сумку, Айями поспешила домой. До сего момента ей не приходило в голову, что паренёк может не выжить. Придет она домой, а Эммалиэ, утерев краешком передника слезу, скажет: "Нету мальчика. Скончался днем".
Чем ближе к дому, тем тревожнее на сердце. Но слова Эммалиэ, открывшей на стук, принесли облегчение.
- Заждалась тебя. Ешь скорее, у нас много дел.
И закрутился суетной кипучий вечер. Айями дважды ходила к речке за водой, надев портупею с ножнами. Не оглядываясь, бесстрашно тянула тележку по темным дворам. Попробовал бы кто-нибудь напасть или пристать с угрозами - уж Айями постояла бы за себя. А потому что некогда бояться. Нужно привезти домой воду и нагреть. И пройтись по пустующим квартирам, собирая доски и обломки мебельной фанеры, а после заколачивать щели в окнах и проверять со свечкой, откуда дует. Пусть криво и косо, зато надежно.
- Гвозди кончились, завтра обменяю на консервы. А пока заткнем тряпьем, - сказала запыхавшаяся Эммалиэ. Попробуй-ка постучать усердно молотком - сразу вспотеешь.
Айями раздавила таблетку, и вдвоем, разжав парню зубы, они влили лекарство в рот.
- С утра не приходил в себя. Приподними голову, чтобы не захлебнулся, - предупредила соседка.
Юноша был горячим и сипло мычал, когда его ворочали. Эммалиэ надела на него свежую майку, доставшуюся в наследство от деда Пеалея, а испачканную рубаху замочила в тазу. На отмытом от крови плече Айями увидела отечный красный кружок с буроватой каймой, и на спине - похожий, но чуть больше в размерах. На этот раз её не затошнило. Обработав раны аэрозолем, женщины удерживали паренька, пока он бился, скрипя зубами от боли. Правда, юноша недолго сопротивлялся и вскоре утих.
- Нельзя оставлять его без присмотра. Будем дежурить попеременно, - решила Эммалиэ.
Снятую с дивана спинку поставили рядом с "кроватью" раненого.
- Как вы объяснили соседям наш шум? - спросила Айями, когда они взялись двигать диван.
- Сказала, что разбираем мебель на дрова. По приметам скоро начнутся морозы. Кому надо, тот услышал, - ответила Эммалиэ с натугой, проталкивая диванную спинку в дверь.
- Мам, баб, а куда вы тасите? И зачем? - изводила вопросами Люнечка, мешаясь под ногами. - А как баба будет спать? Она зе упадет на пол!
- Завелись у нас клопы - кусачие и злючие, - сообщила замогильным голосом Айями. - Вот мы и решили хорошенько их проморозить. Недельку поклацают зубами и переберутся в другое место.
- Ой, а обратно не вейнутся? - испугалась дочка.
- Мы закроем дверь на замок и не пустим.
Люнечка удовлетворилась ответом. С сегодняшнего дня она начала жить по-взрослому, как объявила Эммалиэ. Отныне самой младшей девочке в семье будут доверять разные задания, которые нужно выполнять и помогать маме и бабушке. В частности, не шалить, а заняться воспитанием игрушек, пока взрослые хлопочут по хозяйству.
Люнечка ощущала себя важной и нужной.
- Мам, я сегодня так помогала, так помогала. Устала, сиушек нет, - провела по лбу рукой, утирая воображаемый пот, и получила объемную порцию похвал за трудолюбие и послушание.
Ужинали поочередно. Айями покормила дочку и уложила в постель, а потом сменила Эммалиэ на посту. Половина ночи в незнакомой, неприспособленной для жилья комнате прошла в тревожной полудрёме. После физически затратного вечера тянуло мышцы, и беспокоила мозоль на пальце.
Через приоткрытую дверцу печной заслонки просачивался красноватый отсвет тлеющих углей. Юноша метался в беспамятстве, и Айями обтирала его лицо полотенцем, смоченным в холодной воде. Раненый бормотал невнятно. Его колотила дрожь, стучали зубы. Светлые волосы, намокнув, прилипли ко лбу.
Бедняга. Чем-то похож на брата. Тот же вздернутый нос, те же светлые брови. И также молод.
Но хуже всего приходилось, когда паренёк затихал, вытягиваясь на матрасе как покойник. Айями с суеверным страхом косилась на дверь. Ей чудились легкие шаги в подъезде и чужое дыхание у замочной скважины. Тело юноши боролось за жизнь, а за душой пришла Хикаяси. Подкралась и караулит у порога, ожидая, когда откроют дверь.
Обойдется.
И Айями, вытирая испарину со лба раненого, рассказывала вполголоса. О том, как жилось до войны. О ванильном мороженом за пол-амдара, вечно вытекающем из вафельного стаканчика. О пистолетах и пистонах, доводящих соседских бабушек до белого каления. О гудроне, который жевали как жевательную резинку... Что еще осталось в памяти о брате?... Клюшка, велик, догонялки - это святое. Бомбочки, которые складывали из тетрадных листов и "взрывали", заставляя девчонок визжать. Самодельные ракеты, которые запускали с крыши, а матери, хватаясь за сердце, кричали: "Слезай немедленно, а то уши надеру!"... Рогатки, стреляющие алюминиевыми "шпонками". Сикалки, брызгающие водой. Дротики из швейных иголок. Ножички. Бумеранги... Костры, в которые бросали что ни попади, и оно стреляло, дымило и взрывалось...
Айями приложилась ухом к груди раненого, и ответом стал едва различимый вздох. Жив! И неважно, слышит или нет. Она боялась, что в любое мгновение этот вздох окажется последним.
А затем повторялось по новому кругу. Горячка, беспамятство, бред и пугающее затишье.
- Иди, ложись и постарайся уснуть, - сказала Эммалиэ, приняв дежурство. - Тебе завтра... нет, уже сегодня... на работу.
- А как же вы? - зевнула Айями. - Не выспитесь, а впереди целый день на ногах.
- Справимся. И не такое бывало, - ответила соседка, положив мокрое полотенце на лоб юноши.
- Зоимэль предложила отправить его в больницу. Там присмотр, уход.
Послушаем врачевательницу, и жизнь вернется в прежнее русло. Эммалиэ не будет надрываться, стараясь углядеть за дочкой и за раненым. Айями будет высыпаться и перестанет клевать носом под прицелом у даганского начальства.
Всем польза.
- Решать тебе, - сказала глухо Эммалиэ. - В одиночку я не справлюсь.
- И я, - отозвалась Айями с облегчением.
Значит, будем вместе.