Часть 8. Поступок
Часть 8. Поступок
Лешка смердел. Ботинки, носки и джинсы пропитались перестоялым дерьмом. Остальные пахли не лучше, маму ещё и стошнило. Большую часть груза пришлось бросить в машине, на Карантине, у крепости. И скрипку тоже.
Когда отчим привел их к немецкому бункеру с проваленной крышей и скомандовал «внутрь!», мама спорила, просила и даже плакала. Но отчим напомнил, что они видели в городе – команды людей в серебристых костюмах, плачущего больного, который полз посреди тротуара, дым над домами и разбитые в хлам витрины. Закрепив на крыше веревку, он спустил всех и спрыгнул сам в мерзкую жижу. Под ботинками хлюпало, темень стояла непроглядная. Светозар скомандовал «фонари». У отчима хватило терпения самолично проверить все шнурки, лямки и пояса, подбодрить детей и утешить маму. Даже Лешкой он остался доволен.
Путь сквозь каменные кишки начался. Низкие переходы, туннели, то вымощенные старинной кладкой, то укрепленные бетоном. В паре мест взрослым пришлось нагибаться, сквозь один коридор пробирались ползком. Тьма казалась живой, упругой и липкой, она тянулась к теплу и высасывала его. Очень быстро устали все, даже жилистый Светозар временами сбивался с шага. Мама еле тащилась, Лешка хотел было подставить плечо, но понял, что не удержит. Мирослав крепился, сжав зубы, Лада скулила. Дети мечтали о привале, еде и горячем чае, но отчим гнал вперед – подземелье не место рассиживаться. Лешка украдкой достал телефон – они двигались меньше часа, а вымотались как за день похода.
Привал все-таки пришлось сделать – им предстоял подъем, а мама уже не держалась на ногах. Тщательно простучав стены, отчим надавил на узорчатую плиту и открылась пещера, похожая на торжественный зал. Лучи фонариков таяли и исчезали в густой темноте, чудились контуры тяжелых колонн, мрачные лики статуй. Младшие отступили, Лешка едва сдерживался, чтобы не побежать, но Светозар остался спокоен. Он быстро зажег свечу, огляделся, скомкал носовой платок, подпалил его и швырнул внутрь.
Легкий вздох пронесся вдоль каменных сводов, воздух стал теплее и чище, свет ярче. Мама пошатнулась, Светозар подхватил её, усадил на гладкий пол. Дети сгрудились рядом, прижались друг к дружке, словно котята в рыночной клетке.
- Хорош рассиживаться, - рявкнул отчим. – Термос давай!
Расстегнув молнию рюкзака, Лешка сперва не разглядел блестящую крышку и вздрогнул. Если чай забыт в машине, отчим может послать назад и через каменные кишки придется ползти в одиночку. По счастью термос всего лишь спрятался под теплой курткой.
Мирослав, повинуясь взгляду отца, достал из своего рюкзака бутерброды. Запасливая мама добыла пряники и орешки, а Ладе дала большой леденец. Еда успокоила детей, придала им сил и даже немного развеселила.
- Почти дошли, родные мои, - уверенно сказал Светозар. – Остался последний подъем и пещеры кончатся.
- А куда дальше? – спросил Мирослав.
- Выберемся на перевал, возле древнего храма. Помнишь, где жгли весенний костер? Пройдем лесом вдоль хребта до Тихой бухты, там ночью пересечем трассу – и мы в домике!
- И за грибами пойдем? И за шиповником и фазанов ловить? – обрадовалась Лада.
- И на гору полезем смотреть на звезды, - слабо улыбнулась мама. – А будешь хорошо себя вести – поглядишь с лабаза, как папа на кабанов охотится.
Младшие, как и отец, обожали охоту. Лешку от крови мутило. Он отпил ещё глоток крепкого, пахнущего чабрецом чая, и завинтил крышку. Воды с собой взяли немного, надо бы до Армутлука дотянуть. Мама легла на расстеленную шаль, устроилась поудобнее. В её животе, круглящемся под платьем, толкался ребенок, колыхал плоть. Задумчивый отчим погладил пушистую бороду, улыбнулся, положил руку на тугое чрево и запел. Глубокий, текучий как река голос заполнил пещеру.
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
И я бы тоже думать мог,
И я бы тоже думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой её дымок.
Мирослав с Ладой подпевали, кое-как попадали в ноты. Лешка молчал. Светозар покосился на пасынка, но не стал прерывать добрую песню ради худой ссоры.
Последний рывок сквозь темные коридоры дался непросто. Все запыхались, карабкаясь вверх, у Мирослава подвернулась нога, Лешка расшиб коленку, Лада задела макушкой каменный выступ и долго хныкала. Но до цели оставалось рукой подать. Воздух сделался свежее, запахло мокрыми листьями, под ногами снова захлюпало. Холод проник под одежду, выстудил ноги, дети начали чихать, маму опять стошнило. Коридор пошел круто вверх, струйки дневного света мешались с ручейками воды. Гладкобокий валун, похожий на старую черепаху, перегородил путь, Светозар долго возился, прежде чем вытолкнул глыбу наружу и сам выполз следом, в распадок соснового леса, на спину безымянной горы.
Маму и Ладу поднимали уже по веревке. Руки Лешки покрылись сложной сетью царапин и ссадин, закровоточили. Оглядевшись вокруг и не найдя ничего подходящего, Лешка вытер ладони о мох, покрывающий россыпь серых камней. Пятна мгновенно исчезли с мокрой зелени.
Семья очутилась подле развалин древнего храма – за давностью лет сохранились только ступени, треснувшая плита алтаря и мраморная чаша у старого родника – ещё несколько лет назад там была вода, теперь выемку заполняли сухие листья. Повеселевшая Лада играла, крутила пестрый волчок на плоском камне, но лицо сестренки оставалось бледным. Остальные выглядели ещё грустней.
- Родной, надо разжечь огонь, согреться и очиститься, - мамин голос звучал настойчиво. – Дорога оказалась опаснее, чем я думала.
- Нам повезло, - возразил Светозар. – В подземельях порой водятся твари и пострашнее чумы – хорошо, что мы с ними не встретились.
- Поэтому и говорю – дым, огонь, травы. Если нельзя переодеться, надо хотя бы обсохнуть и запастись силами.
- Ты права, родная. Алексей, марш за дровами. Мирослав, собери растопку. Остальным отдыхать, я за водой.
- Светозар! – укоризненно покачала головой мама. – Не забудь!
В рюкзаке нашлись и лепешка, и яблоко. Отчим положил дар на плиту алтаря, поклонился – место следовало почтить. Воздух на миг сгустился, над вершинами трижды прокричал ворон. Мама улыбнулась – все хорошо, жертва принята…
Усталом Лешке совсем не хотелось бродить по мокрому лесу в поисках сухих поленьев, но взбучка отчима привлекала его ещё меньше. Охапка хвороста набралась подле стоянки, обрадованная мама обняла сына и склонилась над кучей веток. Через пару минут в небо потянулась тонкая струйка дыма. Оставив маму колдовать над огнем, Лешка полез вверх по склону – следовало найти ещё несколько толстых веток, поваленное дерево, или порубку – лесники иногда зачищали посадку. Под ногами потрескивала и приятно пружинила хвоя, вкусно пахло грибами. Лешка вгляделся - в жухлой траве уже поблескивали склизкие шапочки маслят. Зажарить бы их с картошкой...
На пригорке из земли выступала каменная гряда. Заросли шиповника и боярышника окружали её, гроздья ягод на ветках смотрелись брызгами крови неведомого чудовища. Лешке захотелось взглянуть, что прячется по ту сторону стены. Невольно подражая отчиму, мальчик подкрался к гряде и осторожно приподнял голову над камнями.
Сумасшедшую с виду крашеную в рыжий старуху в красном тряпье он уже где-то видел. И собеседника её видел – в кино про гладиаторов. Гривастый шлем, пластинчатые доспехи, короткий меч на поясе, сандалии с ремешками. Суровый взгляд, шрам на предплечье, змейка татуировки… И колючие ветки шиповника, проступающие сквозь контур фигуры. Призрак?
Всклокоченная старуха рвалась вниз, к тропе, римский воин перекрывал ей дорогу резкими выпадами меча. Противники яростно спорили – Лешка не слышал ни слова, но чувствовал и гнев, и ядовитую злость и непоколебимую уверенность. Похоже, римлянин защищался – или защищал кого-то? И пробить оборону с наскока не получалось.
Взмах костлявой руки – и трава задрожала, заколыхалась, вспучилась. Сотни крыс – тощих, грязных серых и черных крыс поспешили по склону, обтекая каменную гряду. Лешка слышал их писк, шорох лапок, щелканье желтых зубов. Но испугаться за маму и малышей не успел. Бык с серебряными рогами встал за спиной воина, невидимая стена остановила противных тварей, отшвырнула их, как буря швыряет сухие листья. Мрачный римлянин покачал головой, крест-накрест прочертил мечом воздух. «Ты не пройдешь» понял Лешка. Теперь старуха совсем взъярится!
Перекошенное гневом лицо вдруг разгладилось, помолодело, красные лохмотья превратились в царственный бархат, лохмы в прическу из множества тонких кос. В глубоком вырезе платья заблестело золотое тяжелое ожерелье, браслеты звякнули на запястьях, длинные серьги опустились вдоль болезненно худых щек.
Женщина опустилась прямо в траву, раскинула складки платья. Римлянин присел рядом на корточки – похоже им нашлось, о чем поговорить. Слов Лешка не различал, и даже не слышал, но читал по выражениям лиц – красавица уговаривала, умоляла, сулила что-то, призрак оставался непреклонен. Наконец, женщина встала, сердито тряхнула волосами и погрозила собеседнику кулаком. Призрачный бык опустил рога, шагнул вперед. Громыхнуло так, что Лешка зажмурился. Здоровенная седая крыса порскнула вверх к зарослям, женщины и след простыл. Пора убраться отсюда!
Осторожно передвигая затекшие ноги, Лешка спустился на мягкую землю. Запахло дымом – кажется костер разгорелся и без его дров. Но найти хорошее поленце все равно надо. Вон поваленная сосна!...
Невыносимо холодная ладонь прикрыла Лешке глаза. Он хотел дернуться, вывернуться, но нутром почуял – вреда не будет. Призрак не нападал, не желал смерти. Тихий голос произнес фразу на непонятном языке, похожую на детскую считалочку. Сумрак рассеялся.