Глава 3 Об опасности ночных прогулок и случайных встреч
Гл. 1. Об опасности ночных прогулок и случайных встреч
Звали её Лариса. Недавно ей исполнилось восемнадцать. В чёрных с зелёным отливом, крашеных и подстриженных по последней моде волосах сверкали и переливались грозди прозрачных, стеклянных шариков — дешёвая имитация пресловутых силиконовых алмазов. Вычерненные брови, серо — зелёные глаза, обведённые и подкрашенные зеленовато — золотистыми тенями, треугольники румянца на скулах, алые, сердечком губы. Узкий, серый костюм ладно обтягивал сухую, стройную фигурку. Короткая юбка, серые чулки, покрытые длинными, легчайшими и прозрачными ворсинками, каждая — с искоркой на конце. Мохнатый чулки — последний писк моды! Блестящие, клеёнчатые туфли под «натуральную рыбью кожу».
Причёска, макияж, одежда не говорили, — кричали, что перед встречным одна из множества «фабричных модниц» — девчонок, покинувших после школы родные фермы и зарабатывающих на заводах Рары необходимую для дальнейшей жизни лицензию*.[1] За спиной девочка несла довольно ёмкий рюкзачок, заменяющий ей обычную сумку. Она направлялась на ночной рынок, надеясь по дешевке купить что-нибудь из продуктов.
Правительство Рары обоснованно считало ночные рынки предметом своей гордости. Не было случая, чтобы здесь кого-нибудь обманули или обокрали. Сюда селяне свозили всё, выращенное на щедрой, любящей уход и заботу почве планеты. Здесь всё это скупалось агентами десятков конкурирующих фирм и фирмочек, под строгим контролем правительственных чиновников, благоразумно заботящихся, чтобы «снимая шерсть», посредники не трогали «шкуру» фермера. Устроители рынка учли все потребности, как продавцов, так и покупателей. В основе лежала площадь. На ней фермеры ставили свои машины. Площадь окружали склады и холодильники, принадлежащие или арендуемые фирмами посредниками. Не были забыты ни службы контроля, ни акумуляторно — силовая станция, ни ремонтная мастерская, ни отделение банка, ни дешёвая, удобная и опрятная гостиница, в которой селянин в любое время дня и ночи мог снять недорогой пенал — койко — номер.
Рассчитывались тут же. Наличными или чеком. Остаток ночи человек проводил в гостинице, день — в прогулке по городу и всевозможных занятиях. Потом ещё одна ночь в гостинице, и домой. Праздник кончился. Следующий (если есть товар) — наступит на следующей неделе.
Всё это Лора знала и к хозяевам даже не подходила. Никто ради неё не будет дробить партию товара. Она искала не взрослых, она искала детей. Деревенская жизнь однообразна и молодёжи, при её подвижности просто необходимо время от времени «встряхнуться». Дорога не стоит ничего. Каждый фермер охотно подкинет до города детей соседа и привезёт их обратно, будучи абсолютно уверен, что, в случаи необходимости, и сосед окажет его детям такую же любезность. Но деньги, деньги! Над редкой фермой не висит долг в половину или в две трети её стоимости, и свободных денег у фермера просто нет. Вот и везут девчата и парни в город кто пару ощипанных гусей, кто уток, кто индеек, кто, кто, кто…
* * * * *
В свете прожекторов:
— За двух бычков по двести и свинья — пятьсот. Сотню на руки, а остальное можно через кредитную карту.
— Свинья — одно сало. Сбрось полтораста…
…………………………………………
— Подгоняй машину к тому складу. Там взвесим и разочтёмся. Ты сказал по три?
— Да. Сам видишь, овощ сейчас редкий.
— Знаю, знаю, подгоняй….
………………………………………….
— Три контейнера зелени по пятёрке, контейнер слив по две, так?
— И ещё яблоки. Три контейнера. По половине. Берёшь?
— Хорошо. Беру всё.
…………………………………………
— Ранний картофель! У кого ранний картофель?
— По ноль шестьдесят две возьмёшь?
— Беру. Подгоняй к тому магазину…
…………………………………………..
Скользя взглядом по привычным для неё сценам торга, Лариса высмотрела девчонку, держащую перед собой две выпотрошенные утиные тушки. После недолгого торга она купила их, отдав семь кредитов за обе. В магазине утки обошлись бы ей на два кредита дороже, но ночной рынок — дешёвый рынок, а семь кредитов хватит девочке и на кино, и на мороженное, и на прочие невинные радости. Укладывая уток в рюкзак, Лора невольно сглотнула слюну: мясо покрывал сантиметровый слой светло — жёлтого жира. В ящике под кроватью оставалось несколько крупных картофелин и мысль о золотистой картошке, плавающей в утином жиру среди кусочков тёмного, нежного мяса, отдалась в желудке спазмой голода. Торопясь на рынок, Лора не успела поужинать, но уж теперь-то она… На ужин придётся пригласить Джин… Та как-то угощала её пловом из жирной баранины, а Лора не из тех, кто забывает про долги…
Вообще-то жизнь в городе голодная. Порции маленькие, в магазине всё фасованное, без жиринки, а денег, не смотря на обязательную еженедельную премию за безупречную работу, всё равно не хватает. Это всё банк: пятая часть еженедельного заработка — обязательный взнос за лицензию, ещё одну пятую часть она кладёт туда добровольно. Десятая часть: пенал — койко — место в общежитии (и это почти даром). Остаётся половина, из которой две трети уходит на еду. При этом еда ей снится две ночи из семи. Кроме того, надо ещё одеться, развлечься… Счастье, что она легко справляется с любой работой, и премия каждую субботу для неё так же обязательна, как зарплата. Хотя другие премии не видят месяцами, а живут. Просто её губит аппетит. Вечно она голодная, вечно мечтает о чём-то калорийном, жирном, сытном, но тут ничего не поделаешь, — природа…
Занятая своими мыслями, девушка быстро шла через темноту плохо освещённых улиц. По ровной, чуть шершавой мостовой можно было идти с закрытыми глазами. Тёмные стены жилых домов с поблёскивающими глазами погашенных окон, тишина. Конечно, можно было бы не пылить через весь город пешком, а взять такси, но деньги, деньги! Вот и центр: освещённая улица, витрины ночных баров, кабаре, кинотеатр, очень много прохожих. Ах, да! Сегодня же объявляли, что в космопорту сели катера с экипажами трёх космокораблей. Половина, если не три четверти гуляющих — в серебристых, синих или пёстро — зелёных метал — пластиковых комбинезонах — космо, укреплённых для прочности сверкающими воротниками из тонкой, высокопрочной стали.
Перед тем, как перебежать через освещённую полосу центральной улицы, Лора отчего-то зябко поёжилась. И это тоже была её природа — предчувствие возможной опасности. Бесполезная в большинстве случаев способность.
Негромко постукивают каблучки по мостовой. Модные туфельки обязаны чуть постукивать, привлекая внимание к их обладательнице. Облачком вьются вокруг длинных ног ворсинки, каждая — с искоркой на конце. Короткая юбочка, каскад стекляшек на голове… Милая девочка. Худенькая, сильная, гибкая, с огромными глазами на отощавшем, бледном лице.
Трое выпрыгнули из темноты, одновременно оказавшись посередине улицы: один — перед ней, двое — за спиной. Матово блеснула ткань комбинезонов, круги — воротники, — как серебристые блюда, на которых покоятся головы. Все трое тяжело дышали. Небрежная походка девушки только казалась лёгкой и неторопливой.
Нечеловечески быстрый прыжок был уже бесполезен. Лора, занятая мечтами о сверх сытном ужине слишком поздно заметила опасность. Прижавшись спиной к стене, она переводила испуганный взгляд с одного космо — пеха на другого.
— Какие девочки на Раре… Редкие девочки. Глаза — звёздочки, сами — ниточки…
— Может быть фреляйн одиноко? Может быть фреляйн грустно?
— Нет, крошка слишком горда, чтобы напрашиваться. Щёчки впалые, глазки голодные…
— Не бойтесь, фреляйн, мы вас не обидим. Накормим, напоим, приласкаем…
— Вы только представьте, фреляйн, мы месяцами не ступаем на твёрдую землю, месяцами едим только концентраты, пьём восстановленную воду, а женщин видим только на живых картинках.
— А вы знаете, фреляйн, как тоскуешь. Будучи заперт в железной коробке по ласке, по таким хорошеньким девочкам, как вы? Пойдёмте с нами, фреляйн, — мужская рука легла ей на грудь. Ларису передёрнуло от отвращения. Она оттолкнула эту руку:
— Нет, не трогайте меня!
— Ах ты, сучка! Ломаться? Да? С ней вежливо, а она… Мы там каждый день ходим в обнимку со смертью, чтобы эта шлюха могла наслаждаться жизнью и…
— Оставьте меня! — взвизгнула девушка, но её страх только подхлестнул «охотников». Тяжёлый, как кувалда кулак обрушился на лицо, и последнее, что запомнила Лора, то, как громко клацнули её зубы.
Когда сознание вернулось, она стояла на четвереньках. Руки были по локоть в крови, во рту держался стойкий вкус крови. Оглядевшись (все мышцы тела ещё трепетали), она увидела тех, троих. Один уткнулся носом в землю. Спина разодрана до хребта, а из вспоротой шеи, словно пластиковые трубочки, торчат порванные артерии. У второго выдрана ключица, а в растерзанном животе пульсируют и переливаются перламутрово — серые внутренности. Оба мёртвые. Поискав вокруг глазами, она нашла третьего. Он был жив. Космо — пех сидел, прислонившись спиной к стене, пытаясь прикрыть здоровой рукой страшную на вид, поверхностную рану, тянущуюся вдоль его тела от рёбер, через пах, по ноге до колена и поджимая правую, тоже искалеченную руку. Кисть её была полностью размозжена, а из-под лохмотьев мышц и сухожилий сахарно поблёскивали переломанные косточки. Невольно отведя от этой руки взгляд, Лора сплюнула кровавую слюну, поднялась с четверенек, отряхнулась. Мохнатые чулочки, за которые неделю назад она выложила десять кредитов, превратились в лохмотья. Прозрачные ворсинки слиплись от крови. Отыскав слетевшие во время драки туфли, Лора натянула их на босые ступни. Живой космо — пех опираясь на здоровую руку, попытался отодвинуться от неё. Жизнь вытекала из его тела вместе с сочащейся из ран кровью, взгляд молил о пощаде, да и девушка уже не испытывала ненависти, но страх, вечный страх перед разоблачением, заставил её уже сознательно «выбросить» острые, как лезвия пружинного ножа, загнутые когти и наотмашь ударить, метясь в защищённую стальным воротником шею. Страшные крючья вспороли стальную пластину воротника, вырвав сосуды, пищевод, трахею, и тут же разжались, отдёрнувшись от кровавой, пенистой струи. Никто больше не мог рассказать правду. На гладком покрытии мостовой не держались никакие следы, а тьма, как верная сообщница скрыла её путь, позволив добежать до заводского общежития, добраться до душа, никого не встретив на своём пути.