— И Сэгава-кун страдает, и вы страдаете. Наверно, оттого, что вам самой пришлось так тяжело, вы плачете и о Сэгаве-куне. И вот… мне хотелось бы, чтобы вы ему помогли. Вот о чём я хотел с вами поговорить…

— Вы говорите — помогла б? — У Осио вдруг загорелись глаза. — Если это в моих силах, я сделаю всё что угодно.

— Разумеется, это в ваших силах.

— В моих силах? Некоторое время оба молчали.

— Расскажу вам всё как есть, — горячо заговорил Гинноскэ. — Это было в ночь одного из наших дежурств в школе. Я пытался выведать, что у Сэгавы-куна на душе. Я ему сказал тогда: «Что, если бы ты не переживал всё один, а поделился бы с другом? Может быть, ты думаешь, что такой сухой человек, как я, не поймёт тебя? Нет, я не такой чёрствый человек. По-моему, ты слишком мудришь. Раз у тебя есть друг, разве он не поможет тебе?» Так я сказал. И вот Сэгава-кун в первый раз заговорил о вас… «Да, ты правильно догадался. Это действительно так. Но считай, что она умерла», — вот что он сказал. Сэгава-кун думал о своём происхождении и решил, что это несбыточная мечта, что теперь ему нельзя никого любить. Может быть любовь печальнее этой? Оттого-то Сэгава-кун и пришёл к вам и признался в своём происхождении, которое до сих пор скрывал. Вот в этом всё дело… если вы поняли, что у него на душе, можете вы ему помочь?

— Я и не знаю что сказать. — Осио покраснела до ушей. — Я хочу это сделать.

— Всей своей жизнью? — спросил Гинноскэ, пристально глядя на девушку.

— Да, — выдохнула Осио.

Гинноскэ был поражён её ответом. И любовь, и печаль, и решимость — всё было в этом «да».

— Как бы там ни было, передам Усимацу этот разговор и попытаюсь его спасти. Пойду в гостиницу к адвокату Итимуре, посмотрю, что там делается, и потом вернусь к вам рассказать. — Условившись об этом с Осио, Гинноскэ собрался было уже уходить, но она остановила его.

— У меня к вам просьба. Если у вас есть «Исповедь», не могли ли бы вы мне дать? Хотя я вряд ли смогу понять её…

— «Исповедь»?

— Да, сочинение Иноко-сана.

— А, вот что! Так и вы слыхали об этой книге?

— Ведь Сэгава-сан постоянно читал её.

— Хорошо. Вероятно, у Сэгавы-сана она есть, я узнаю… А если нет, я где-нибудь раздобуду и непременно вам доставлю.

Гинноскэ быстро направился в гостиницу к адвокату.

В гостинице вокруг тела Рэнтаро собралось множество народу. Благодаря заботам участливого хозяина, перед тем, как отвезти тело для сожжения, состоялась заупокойная служба. Службу совершал старый бонза из храма Хофукудзи. Из Токио прибыла жена, теперь вдова Рэнтаро, присутствовали и адвокат и Усимацу. Вероятно, оттого, что смерть человека в пути вызывала особую жалость, один за другим приходили на панихиду и обитатели гостиницы. Даже путники, не имевшие никакого отношения к Рэнтаро, все, кто только услышал о его внезапной смерти, собрались в коридоре и прислушивались к печальным звукам деревянного гонга.

Когда кончилось возжигание курений и бонза сделал перерыв в чтении сутр, Усимацу познакомил Гинноскэ с вдовой, и они обменялись несколькими словами. Явился корреспондент газеты из Нагано и теперь записывал всё, что удавалось узнать, в блокнот. Подойдя к вдове Рэнтаро, он обратился к ней профессиональным тоном:

— Вы супруга покойного?

— Да, — ответила вдова.

— Поистине прискорбное событие. Мне давно уже знакомо имя Иноко-сэнсэя, и я относился к нему с глубоким уважением.

— Да…

Эти слова послужили прологом к воспоминаниям. Все присутствующие, затаив дыхание, слушали. Вдова вспоминала, как она вместе с мужем приехала в Синано; какой удивительный сон она видела в ночь перед расставанием с ним; как она забеспокоилась о муже; как она ему сказала об этом, а он сурово выбранил её.

— Когда теперь всё это сопоставляешь, похоже, что уже тогда покойный понимал, на что идёт… «В Синано прекрасная осень, эта поездка будет интересной, я непременно привезу тебе подарок, приезжай домой и жди», — эти слова оказались его последними, прощальными словами. И вот теперь такое неожиданное несчастье… сколько хлопот оно причинило всем! — горько сетовала вдова. В этих её словах она выразила своё большое женское горе, и они нашли глубокое сочувствие у присутствующих.

Адвокат отозвал Гинноскэ в сторону. Разговор касался Усимацу. Итимура считал, что Усимацу тяжело сейчас оставаться в Иияме. С другой стороны, вдове желательна была бы на обратном пути мужская помощь, ведь она хочет везти в Токио прах Рэнтаро, поэтому не мог ли бы Усимацу поехать с ней? Если бы только не выборы, адвокат, разумеется, сопровождал бы её сам, но вдова упорно возражает, говорит: «Приложите все старания, чтобы победить на выборах, этим вы утешите дух мужа». Её желание понятно. Поэтому помощь Усимацу была бы весьма желательна… Все расходы она берёт на себя… непременно. Вот как обстоит дело.

— Я уже говорил об этом с Сэгавой-саном, — сказал адвокат, глядя на Гинноскэ, — вот со школой как?

— Со школой? — повторил Гинноскэ. — Откровенно говоря, там хотят его уволить. Это уже предрешено, так что там, конечно, не будет препятствий. По словам директора, и уездный инспектор тоже так настроен. Со школой я как-нибудь улажу. Думаю, что для Сэгавы-куна, действительно, самое лучшее — как можно скорее уехать из Ииямы.

Пока они разговаривали, внесли гроб. Снова началось чтение сутр. Все стали подходить к гробу, чтобы проститься с покойным. Когда настало время везти гроб к месту кремации, было уже темно. При виде того, как выносят гроб и ставят его на сани, вдова так зарыдала, что чуть не лишилась чувств.

Дождавшись момента, когда гроб охватило пламя, все сопровождавшие его вернулись в гостиницу. Усимацу, адвокат и Гинноскэ беседовали, расположившись в задней комнате вокруг хибати. Дотоле безжалостная судьба теперь как будто чуть-чуть улыбнулась Усимацу. Оказалось, что изгнанный из больницы, изгнанный из пансиона Охината — позор этого изгнания и послужил для него толчком к крайнему решению — намерен теперь заняться земледелием в Америке, в Техасе, и вот Итимура, рассказав о его планах Усимацу, неожиданно вдохнул в него надежду. Охината давно уже просил адвоката найти ему помощника — надёжного образованного молодого человека; Усимацу сам такого же происхождения, так что, узнав о нём, Охината, наверное, обрадуется. Адвокат готов его порекомендовать. Как он смотрит на то, чтобы поехать в Техас? При желании он там сможет заниматься наукой. Гинноскэ горячо одобрил это предложение.

— Вот видишь, — сказал он своему другу, — один бог бросает, а другой помогает.

— Мы условились, что послезавтра утром Охината ко мне зайдёт. Вышло очень удачно. Во всяком случае, вы с ним переговорите.

Предложение адвоката влило мужество в обессиленное сердце Усимацу, вызвало в нём желание снова взяться за работу.

Но это не всё. Усимацу узнал от Гинноскэ об Осио… Как глубоко взволновали Усимацу её слёзы, её решимость! Болезнь отца, уход мачехи и другие беды, свалившиеся на голову Осио, — всё это заставляло его ещё больше дорожить её чувством. Он в отчаянии, в полной безысходности, открывает ей тайну своего происхождения, прощается, а она тайком льёт из-за этого горькие слёзы. Значит, есть человек, который, выслушав хотя и позорную, но чистосердечную исповедь души, отдаёт ему, презренному «этa», свою жизнь.

— Вот видишь, какая это крепкая девушка, — добавил Гинноскэ.

На следующий день Гинноскэ взялся улаживать дела друга. Он сходил в школу и в Рэнгэдзи, побывал и у Осио. Собрал все вещи Усимацу в Рэнгэдзи, отобрал из них самое нужное, оставил на хранение в храме лишнее, — словом, действовал очень продуманно. Кроме того, Гинноскэ рассказал об Осио и вдове Рэнтаро и адвокату. Женщина всегда сочувствует женщине. А печальная судьба Осио особенно тронула сердце вдовы. Дальше больше — она заявила, что хотела бы взять её с собой в Токио — жить вместе, а когда судьба Усимацу определится, выдать её за него замуж — вроде как свою младшую сестру. Им поможет адвокат. Оставив всё на попечение Гинноскэ и адвоката, Усимацу решил как можно скорее уехать из Ииямы.