– Я не знал, что здесь можно отыскать шоколад.

Её улыбка стала ещё шире, она вытерла руки об белый передник.

– Теперь вы можете его пить, когда только заблагорассудится.

На протяжении многих лет Лоутон раздражал Эбена, ведь его партнёр был настолько беззаботным, насколько Эбен осмотрительным. Транжирил деньги на нелепые пустяки вроде расшитых золотом жилетов и лакированных фаэтонов. Он постоянно насмехался над бережливостью и скверным характером Эбена. В любой день недели половина актрис из театра "Друри-Лейн" могла заглянуть к Лоутону на ланч, потому что женщины доставались ему так же легко, как и деньги, и он с радостью этим пользовался.

Но, наблюдая за тем, как его напарник и Джек обмениваются ослепительными улыбками, Олриду захотелось причинить ему боль. К чёрту деловое партнёрство и дружбу.

Она не должна улыбаться Лоутону.

Или другим мужчинам.

Только своему жениху.

Игнорируя предательскую мысль, Эбен придал лицу серьёзное выражение и проговорил:

– Не факт, что ему удастся пить шоколад, когда заблагорассудится, ведь он принадлежит мне.

– Считай это платой за моё виски, – самодовольно протянул Лоутон, уткнувшись в свою чашку.

– Это вашим виски он так напился? – весело задала вопрос Джек. – Спиртное прекрасно сделало своё дело.

– Правда? – спросил Лоутон, приподняв брови и с любопытством посмотрел на Эбена, когда понял, что Джек стала свидетелем его пьянства. Эбен послал ему сердитый предостерегающий взгляд, но его друг добавил: – Как голова, герцог?

Он проигнорировал вопрос.

– Поскольку никого из вас не приглашали, не мог бы кто-нибудь объяснить мне, какого чёрта вы делаете в моём доме?

Слова прозвучали холодно и грозно, любой другой человек в Лондоне съёжился бы в углу или поджав хвост сбежал.

Никто из его незваных гостей не двинулся с места.

Вместо этого Джек широко ему улыбнулась, и теперь именно он подумывал о побеге. Её пыл был гораздо более опасным, чем холод внутри него. Её улыбка мгновенно согрела его промёрзший дом, словно в каждом очаге заполыхал огонь.

– Счастливого Рождества, Эбен.

Он не обратил внимания на поздравление и то, как оно на мгновение отозвалось в его сердце.

– Я не ясно выразился?

Она вынула ложку из кастрюльки на плите.

– Я сварила шоколад.

– Потому что в твоём доме его нет?

Она наклонила голову, и этот жест произвёл на него странное впечатление.

– Возможно. – Она сделала паузу. – А если я скажу, что приготовила рождественский ланч, это изменит твоё мнение?

– Нет. – Так вот откуда восхитительный запах. – Иди домой.

Она покачала головой и отвернулась к плите.

– Нет.

Прежде чем Эбен собственноручно попытался выдворить её из дома, Лоутон ухмыльнулся:

– Представь моё удивление, Эбен, когда сегодня утром я обнаружил у тебя на кухне красивую женщину.

Олрид зарычал при упоминании этого имени, которое Лоутон никогда не произносил до сего момента. Никто кроме Джек не употреблял его имя с такой лёгкостью, даже сам Эбен.

Его обуяло раздражение.

– Она не красивая.

Он пожалел о своих словах в тот же миг, как только они сорвались с языка. Ещё до того, как брови Лоутона сошлись на переносице, демонстрируя совершенно заслуженное порицание. Ещё до того, как у Джек перехватило дыхание, так тихо, что он не должен был заметить. Но, конечно, заметил. Теперь, когда она больше ему не принадлежала, он замечал всё.

Эбен возненавидел свои слова ещё до того, как понял, что они причинили ей боль. Потому что они являлись сущей ложью. Возможно, если бы Джек не была столь чертовски красива, ему бы посчастливилось пережить их знакомство.

Ему было невыносимо на неё смотреть. Всё равно что любоваться солнцем.

– Напротив, – ответил Лоутон. – Вполне возможно, что на Рождество я не видел ничего прекраснее, чем леди Жаклин, а ведь когда я был маленьким, отец подарил мне оловянного солдатика, о котором я и мечтать не смел.

Он подмигнул Джек, и она издала тихий смешок в ответ.

– Меня никогда не сравнивали с оловянным солдатиком, но я приму это за комплимент.

– Так и есть, – сказал Лоутон, поднимая чашку с блюдца. – Он был моей любимой игрушкой.

– А теперь? – поддразнила его Джек, и Эбен возненавидел мгновенно установившееся взаимопонимание между ними. Взаимопонимание, которое существовало и между ним и Джек тысячу лет назад.

– У меня появились игрушки получше.

– Например?

Лоутон подмигнул поверх чашки.

– Ну, в это Рождество я неравнодушен к хорошеньким темноволосым ангелочкам.

Она зарделась, и Эбену захотелось перевернуть стол.

– Вы - жуткий дамский угодник, – ответила Джек.

– Неужели? Я всегда считал себя весьма неплохим, – возразил Лоутон.

Они обменялись улыбками. Чёрт возьми, Эбен не мог этого больше выносить.

– Можешь перестать лаять на это дерево, Лоутон. Она помолвлена.

Его деловой партнёр прижал ладонь к груди.

– Праздничные мечты разбиты.

Джек рассмеялась:

– Хотите верьте, хотите нет, но есть один человек, который находит меня не омерзительной.

– Я не говорил, что ты омерзительна, – возразил Эбен. – Ты не омерзительна.

– Успокойте моё сердце, – ответила она и повернулась к плите, где кипело несколько кастрюль. – Какое удивление, что ты всё ещё холост, учитывая твоё красноречие. Поистине.

Чувствуя себя отвратительно, он посмотрел на делового партнёра, чей взгляд метался между Эбеном и Джек. У Лоутона слегка отвисла челюсть, отчего Олриду захотелось его ударить.

– В чём дело?

Лоутон покачал головой.

– Только то, что я никогда не видел человека который не испытывал бы страха перед тобой, как эта женщина. Она могла бы за деньги давать уроки, и мы бы никогда больше не заключили ни одной разумной сделки.

– Герцогу не понравится, если ты испортишь его репутацию, – послышался голос позади, который показался ему знакомым.

Он обернулся, по его телу разлилось чувство сродни счастью.

– Тётя Джейн.

Пожилая женщина бросила на него непреклонный взгляд.

– Для тебя - леди Дантон, мальчик. – У Эбена отвисла челюсть. Он никогда не называл хозяйку соседнего дома леди Дантон. Для него она всегда была тётей Джейн, как и для Джек.

Впрочем, он понимал, что больше не может заявлять прав на Джек, а значит, и на её тётю Джейн тоже.

Возможно, его бы это задело не так сильно, если бы после пожилая леди не обратила внимание на Лоутона, оглядев высокого мужчину, который поднялся на ноги, когда она вошла в комнату.

– Жаклин, – полюбопытствовала она, – кто наш гость?

Стоп. Наш?

Эбен моргнул.

– Кухня всё ещё принадлежит мне, вы не находите?

Лоутон низко поклонился.

– Чарльз Лоутон, миледи. Позвольте заметить, что для меня честь познакомиться с вами. Ваша репутация вас опережает. – Он одарил её одной из своих самых обаятельных улыбок, той, что завоевала бесчисленное количество женщин.

Вдовствующая баронесса долго не сводила глаз с Лоутона, а затем спросила:

– И что же у меня за репутация?

Лоутон склонил голову.

– Женщины с тягой к приключениям.

Эбен закатил глаза. Тётя Джейн была вдвое старше Лоутона.

Баронесса кокетливо рассмеялась.

– Вы, мой дорогой, можете называть меня тётя Джейн.

– Большая честь для меня.

Губы пожилой женщины слегка изогнулись в нежной улыбке.

– Вы напоминаете мне одного юношу, которого я знала давным-давно. Одна его улыбка могла вскружить девушкам юбки.

– Тётя Джейн! – воскликнула Жаклин со своего места у плиты. – Ты перепугаешь беднягу до смерти!

– Чепуха, – последовал ответ баронессы. – Он встречал людей и похуже меня.

Лоутон хмыкнул, оперевшись на стол, его чёрные глаза блеснули, как будто он никогда не получал такого удовольствия, как сейчас, в этой сумасшедшей компании.

– В самом деле, вам придётся сделать что-то поистине гадкое, чтобы меня отпугнуть, миледи.

– Полностью согласна. В конце концов, он же работает с Олридом.

– Прошу прощения, – вмешался Эбен, чувствуя необходимость защититься.

– О, тебя оскорбляет моя оценка твоего общества? – спросила тётя Джейн.

– Весьма, – ответил он.

– Вот и хорошо.

Лоутон захохотал, и давно похороненный инстинкт заставил Эбена повернуться к Джек, возможно, чтобы она его оправдала? Или, быть может, чтобы выяснить, не смеётся ли и она над ним. Но, нет. Джек не отрывала взгляда от кипящей кастрюли на плите, осторожно помешивая её содержимое.

Она не собиралась за него вступаться. И он не мог её за это винить, ведь он не заслужил такой привилегии.

Эбен обратился к Лоутону:

– Разве тебя не ждёт семья на рождественский обед?

Лоутон отмахнулся от его вопроса.

– У меня ещё есть время досмотреть разыгравшуюся передо мной пьесу до конца. Редко встретишь людей, которые не жеманничают в твоём присутствии.

– Я слишком давно знаю Эбена, чтобы перед ним жеманничать, – ответила Джек.

– Ты никогда в жизни не жеманничала, – парировал Эбен.

Она обернулась, встретившись своими карими глазами с его зелёными.

– Справедливо. Может, поэтому я так и не вышла замуж.

Неужели она жеманничает перед этим идиотом-шотландцем, который крадёт её у Эбена?

Мысль о шотландце не давала покоя.

– Разве ты не должна отмечать сейчас праздник? С Фергюсом?

Он не собирался огрызаться, произнося это имя.

Хотя, нет, он сделал это умышленно. Присутствие Джек и остальных на его кухне причиняло боль и, казалось, возмездием. Покаянием за прошлые грехи и обещанием будущего без Джек в качестве наказания.

– Кто такой Фергюс? – спросил Лоутон таким тоном, словно присутствовал на чаепитии у викария, а не вторгался в чужое личное пространство.

– Жених Джек, – ответил Эбен.

Он не успел принять во внимание неодобрительное хмыканье тёти Джейн, потому как Лоутон озадаченно спросил:

– Джек?

– Это я. Жаклин, – уточнила Джек.

Не для Эбена. Эбен никогда не называл её Жаклин. Интересно, как этот пёс, Фергюс, её зовёт?

– Он шотландец, – сказал Эбен. – Завтра они отбывают, чтобы пожениться в его имении, в Шотландии.