Я говорил громко, глядя на викинга. Вокруг стояла тишина.

— Странный ты… — Повторил он опять. — Но может ты и прав.

— Не может, а прав, Гуннульв! Скажи, разве женщины холодных фиордов не гордые? Разве покоряются они? Разве не берут в руки оружие, вставая плечом к плечу со своими возлюбленными, мужьями, отцами, братьями и сыновьями, если возникнет нужда?

Он кивнул, не сводя с меня взгляда.

— Встают. Гордые. Так, то наши женщины. Ты правильно сказал — женщины холодных фиордов.

— Тогда с чего ты решил, что светлая княжна всех вятичней будет вставать покорно на колени? Тем более, насколько я знаю, но с мечом она умеет управляться не хуже многих воинов.

Гуннульв бросил взгляд наверх башни. Я не оглядывался вслед за ним. Ещё чего не хватало. Я и так знал, что там стоит и наблюдает за нами княжна. Он склонил голову.

— Прими мои извинения, светлая княжна. Я, не подумав, оскорбил тебя. Готов заплатить виру.

Сказать, что Боян и все кто находился на пристани, на башнях и стенах были в шоке, значит, ничего не сказать.

— Скажи Гуннульв, зачем тебе слава и богатство?

— Как зачем, Ярослав? Что бы быть мужчиной! Прославиться в глазах своих соплеменников и чтобы потомки чтили тебя и гордились.

Я покачал головой.

— Гуннульв, Гуннульв. Хёвдинг. Сэконунг моря! Ты и так уже мужчина, раз держишь оружие в руках, а не носишь рабский ошейник и ни перед кем не пресмыкаешься. Тебя и так уважают не только твои друзья, но и твои враги. Но ты так до сих пор и не понял, что слава, богатство тебе нужно только для одного, знать, что где-то дома, тебя ждут, всматриваясь бесконечно любимыми глаза, до рези, в синеву горизонта. И когда ты вернёшься, сбежав с дракара на землю, подбежит к тебе, обхватит шею руками, покрывая твое, задубевшее под морскими солеными ветрами лицо, поцелуями своих нежных губ. И подарит тебе твоё дитя с радостью, а не под принуждением, будучи фактически изнасилованной. Вот для чего тебе нужна слава и богатство, Гуннульв!

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Рядом с ним, с его руки уже набежала приличная лужа крови. У меня вся правая сторона груди, живот и штаны намокли от крови.

— Я подумаю, Ярослав, над твоими словами. — Наконец ответил он.

— Подумай, Гуннульв.

Викинг, усмехнулся и воткнул нож в брёвна пристани. Я засунул свой в ножны. Он протянул мне руку. И я её пожал. Услышал, как облегченно вздохнул Боян.

— Интересный ты человек, Ярослав. Мне бы хотелось узнать тебя побольше.

— Если хочешь, узнаешь. — Посмотрел наверх башни. Она смотрела на меня. — Светлая княжна, угостим гостей, чем боги послали? — Она кивнула улыбаясь. — Взглянул на викинга. — Тогда добро пожаловать, хёвдинг Гуннульв. Но только всё железо оставляете на своих кораблях. Идёт?

— Идёт.

— Тогда скажи своим, что бы разоблачались, кто хочет зайти в город. При себе можно иметь только нож. Брони тоже снять.

Хёвдинг отдал повеление.

— А ты сам, пойдём со мной.

— Зачем?

— Боишься? Просто рану нужно закрыть и обработать, чтобы, как тут говорят, огневица не села на руку. Ты же не хочешь лишиться руки? — У меня была аптечка. Нужно было зашить и обработать. Как, впрочем, и меня самого. Один-ноль в мою пользу. Мне этот викинг пригодиться, как и его весёлая гоп-компания!

Мои щеки пылали, Ярослав он, он такой… Боги, при одном его виде и голосе с чуть хрипловатыми нотками, бросает в жар. А как он меня прижимал, когда я ему подарок преподносила?! Ох, божечки, что же это со мной творится, что за странные ощущения, что за тепло в груди от его взглядов, что же это он со мной делает, да ещё и на людях? Пока я с пылающими щеками подпирала двери в своей опочивальне, на улице происходило что-то странное. Выглянув в окно, увидела лишь спину удаляющегося мужчины и бегающих кметей, получавших от него распоряжения. Та-ак, что это у нас там происходит? Выскочив из терема, понеслась вслед за удаляющимся за стену мужчиной. Не добежав, залезла на башню, с которой открывался вид на незваных гостей и Ярослава, вышедшего к ним. Повернувшись ко мне, мужчина улыбнулся чистой открытой улыбкой, в то время как я остолбенев, до бела вцепилась пальчиками в деревянный край стены. Явились, вот и первые стервятники. Нурманы! Как и сказал хевдинг Гуннульв, его не надо звать, такие как он, сами приходят. И почти всегда получают всё, что хотят. Оценив обстановку, и слишком яростный пыл между мужчинами, тихим голосом отдала распоряжение, воинам и особо лучникам, быть наготове. А сама, до боли сжимала пальцы на краю стены, смотря на своего суженного. Ярослав, он опять неосторожным словом оскорбил, но в этот раз уже не простого война, а нурмана, одного из опытнейших вождей. Он… сжав зубы, молча смотрела на происходящее, готовая вмешаться в любое мгновение. Он ведь не умеет обращаться с мечом, а что если его ранят, что если он погибнет? Но бой был на ножах. Мужчины, словно дикие звери, опаснейшие, готовые убивать за победу, ходили по кругу присматриваясь, а потом резким движением наносили удары. Первая кровь, катившаяся по их рукам и мой судорожный вдох вместе со словами Ярослава. Надо мной словно гром прогремел, оглушая сказанными словами, вводя в краску, да так, что на душе становится так сладко-сладко, что появляется доселе невиданное чувство, замешанное на переживании.

Мой суженный, сам того не ведая, отринул наши традиции, всё то, что должна делать любящая и покорная жена. Всё то, что должна буду сделать я, в нашу первую брачную ночь. Говоря все это с такой уверенность, что его заслушались не только нурманы, но и наши дружинники, осознавая каждое его слово. Боюсь, после таких речей у нас многое изменится. Смотря, как предо мной преклонив голову, Гуннульв, разливался соловьём, принося извинения. Как после этого мой суженый, с хитрющей улыбкой повернулся в мою сторону якобы спрашивая разрешения войти. Ох, ну и князь же нам достался, с таким характером от нас все враги разбегутся, оставив лишь истинных союзников. Не став больше терять время, споро спустилась с башни и пошла отдавать распоряжения. В числе первых было накрыть столы и отпотчевать дорогих гостей.

Видя как стремительно заполняется городская площадь людьми Гуннульва, высматривала единственного, к кому готова была бежать. Увидев макушку Ярослава, удаляющегося в сторону своей машины, поспешила следом, огибая попадавшихся на пути кметей и бояр. Чуть запыхавшись, подбежала в тот момент, когда мой суженный доставал какие-то баночки, длинные тряпочки из тоненьких нитей. Помня назначение этих предметом, подошла к нему тихо со спины и, встав на расстоянии вытянутой руки, спросила:

— Ярослав, княжне мой, позволь мне самой обработать твои раны? Разреши позаботиться и ответить тебе заботой на заботу?

Не подавая вида о эмоциях, бушующих внутри, постаралась сделать как можно более непринужденно выражение лица. Всё то время, пока мужчина размышлял, с меня не сводил пристальный взгляд Гуннульв. Видно что-то надумав, Ярослав повернулся. Стараясь удержать вскрик, сжала добела кулачки, сказав лишь одно единственное:

— Я помогу.

А затем, усадив мужчину на сиденье машины, приняла протянутую им иглу загнутую дугой с уже вдетой нитью. Обработав рану сначала прозрачной жидкостью похожей на воду и резко пахнущую, а потом ярко коричневой, не забывая дуть на рану, зная сколько неприятных ощущений вызывают мои действия, закончив вскинула вопросительно бровки ожидая дальнейших пояснений с наглядным представлением.

Перехватив у меня из руки, нить и дугообразную иголку, Ярослав начал зашивать рану, не забывая пояснять свои действия. Делая аккуратные стежки, мужчина продевал нить обратно в петельки, а потом затягивал, тем самым укрепляя шов. Рана у него была довольно длинная, как две моих ладошки сложенных вместе, но при этом не слишком глубокая, что позволяло мне надеяться на скорейшее заживление. Пока он зашивал, объяснял каждое действия, я подтирала льющуюся по груди кровь. Я никогда раньше не зашивала раны, но сейчас видя, что мой суженный ранен и ему нужна помощь, не могла отказаться. Я должна научиться, меня, конечно, обучали обрабатывать раны, накладывать повязки, но не зашивать. Нянюшка, всегда боялась, что мне стает плохо и не подпускала к столь кропотливому делу. Я не знаю, как я сейчас выгляжу, но руки немного подрагивали, сделав глубокий вдох, сказала:

— Если будет сильно больно, скажи, я не хочу, что бы из-за моего неумения ты лишний раз страдал.

Подхватив нить, продела в уже готовую петельку, бережно стягивая ранку, не забывая подтирать, сочившуюся кровь. Я не представляю какую боль испытывает мой суженный от того, что я протыкаю его иглой и заживо сшиваю. Стараясь делать все как можно более аккуратно и побыстрее, изредка дула на ранку, пытаясь хоть как то уменьшить боль. Закончив, ещё разочек обработала прозрачной жидкостью и начала перевязку. Всё это время я не замечала, что стою между ног мужчины, касаясь его кожи чуть ли не носом. Меня ни капельки не смущало, что подумают мои бояре, что на нас смотрит Гуннульв. Всё это бросилось в глаза, когда я начала перевязывать Ярослава, его широки плечи и спину, даже то, что он сидел, мне приходилось прижиматься к нему вплотную, обнимая, из одной руки перекладывая в другую рулончик белой материи и так много-много раз. В последний момент, затягивая потуже повязку, перекладывая бинт из одной руки в другую, не удержалась и провела ладошкой по напряжённым мышцам спины, а затем словно ничего и не было, завязала аккуратным узелком и чуть отстранилась.

— Ну, вот и всё, теперь как новенький…

— Светлая княжна, а не меня так не зашьешь?!

Слова ударили как сквозь толщу воды. Смотря Ярославу в глаза, не сразу нашлась что ответить, да и не видела в этом смысла, так как мой суженый, бережно взяв меня за плечи чуть отстранил, а потом и вовсе подхватив, усадил на сиденье. А Гуннульву с лёгкой усмешкой сказал: