Глава 37

Глава 37

Поднялась с места, скинула дубленку, укрывая тщедушное трясущееся от страха тело, понимая, что если мальчишка прав, то мне она не понадобится, и, пошатываясь, пошла на выход. Проходя мимо почувствовала, как тяжелая лапа легла на плечо. На запястье здоровой руки защелкнулся браслет. Конец цепи от него утонул в лапище палача. Он грубо подтолкнул к выходу, но я успела заметить засохшие бурые пятна на кожаной одежде и кистях рук. Кровь. Закусила губу, чтобы не разрыдаться, понимая, что к этим скоро добавятся мои.

Шли молча по коридору, выложенному влажно блестевшим диким камнем, порыжевшим от стекавших со стен ручейков. Тяжелая цепь на руке тонко позвякивала, отсчитывая шаги. Я слышала тяжелую поступь за спиной и все ниже опускала голову, понимая неотвратимость происходящего. Мелькнула мысль сбежать и тут же погасла. Мужчина был больше, сильнее, перегораживал фигурой коридор. И мог запросто голыми руками поймать и переломать мне руки, ноги и позвоночник. Да и куда я убегу на цепи-то?

Тень от факела фантастическим чудовищем металась по стенам то обгоняя, то опережая печальное шествие. При нашем приближении за многочисленными дверями камер все стихало. Но стоило палачу миновать дверь, как в спину неслись проклятия, жалобы, истерический смех узников, ожидающих приговора. По лицу катились бессильные слезы, я едва переставляла ноги, готовая рухнуть без сознания. Пройти такой путь, вернуть девочку домой и в награду получить ожидающие меня пытки у садиста.

— Что притихла? Не падаешь на колени, не просишь о пощаде? — глумливо полюбопытствовал палач и зычно хохотнул.

— А это поможет? — едва шевеля губами, произнесла я.

— Нет, — отрезал мужчина. — Но мне нравится, когда меня просят помиловать. Ты безрукая, а значит виновна. Воровка, чего тебя жалеть? Что украла? Деньги, еду, одежу…

Повисла пауза, палач рыкнул, и в спину прилетел тычок, от которого я упала и больно ударилась коленями. Палач не выносил тишины и молчаливых жертв.

— Я не крала. Это ошибка, — проговорила, спешно поднимаясь на ноги.

— Все вы так говорите, — не поверил здоровяк. — И сколько вас безруких калек шатается по Трехснежью? Хорошо, не подает никто ворью, и вы дохните быстрее шурхов… Стой! Пришли!

Он гаркнул так, что эхо загуляло под сводами подземного коридора, заставив трепетать светильники. Дюжий кулак толкнул дверь. В нос ударила вонь паленной плоти, не перебившая густой, сладковатый запах крови.

Я успела оббежать глазами каменный мешок с парой факелов освещающих жуткого вида приспособления для пыток, цепи, свисающие с потолка. У стены распят мужчина. Обнаженное по пояс тело — сплошная рана. Голова свесилась, и влажные волосы закрывают лицо. На шее ошейник шипами внутрь, ранящий кожу, едва мужчина пошевелится. Нога зажата в металлических тисках, дробящих кости. От увиденного тошнота подступает к горлу, ноги готовы предательски подогнуться, и я рискую растянуться на грязном полу каморки заплечных дел мастера.

— Привел ее? — в камере, кроме узника и нас, находился еще один человек.

Сухопарый, по плечо палачу, тонкие стекла пенсне оседлали крючковатый нос. Цепкие темные глаза жадно шарят по моему телу, тонкие губы растягивает довольная улыбка. Темя прикрыто капюшоном. На длинной черной хламиде как два паука шевелятся мертвенно белые пальцы.

— Говорит, не виновна. Настаивает на судейской ошибке, — доложил палач.

— Все они так говорят, — повторяет слова палача сухопарый, похожий на инквизитора Средневековья. — Этот тоже говорит не убивал старуху-рыбачку из Канопуса. А как поговорили с ним «по душам» подельников своих сдал. Двоих выловили, но есть еще сбежавшая рыжая наемница. Ничего. От нас не убежит далеко. Выловим. Посулим награду, и горожане сами ее приведут.

Сухопарый хрипло каркнул, потирая бледные ладони, глаза за стеклами зловеще сверкнули. Он подошел к металлической лавке, оснащенной странного вида лебедкой и попарными зажимами с обеих концов.

— Куда ее? — пророкотал палач.

— На «Прокрустово ложе», — он кивнул на металлическую лавку, любовно погладив блестящую от частого использования ручку ворота.

Я испуганно попятилась, понимая, что меня распнут на дыбе и будут тянуть, пока не изувечат позвоночник и конечности. Тело подхватила огромная лапища под грудью, прижав к массивному животу. На меня дохнуло густым запахом застарелого пота и гнили порченых зубов. Я отчаянно задергалась, стараясь вырваться из медвежьих объятий. Здоровяк заржал, наслаждаясь моим отчаянием. С размаху приложил о металлический настил конструкции. Затрещал раздираемый свитер. Ловко стянул сапоги и, ломая пальцы, защелкнул браслеты. На искалеченной руке металл ожег предплечье. Я дергалась, извивалась, пытаясь вырваться. «Инквизитор» со змеиной улыбкой, склонился, мягко провел пальцами по лбу, щеке, до ключиц. В глазах вспыхнул похотливый огонек.

— Расскажи, Лекса, как вы убили рыбачку Суриль, а потом ограбили несчастную старуху? Только не лги мне. Я чувствую правду.

— Я не убивала Суриль! Я пыталась ее защитить! — крикнула в отчаянии.

Палач хмыкнул, сжав лапищи так, что хрустнули ребра. Улыбка на лице Инквизитора стала шире, словно я выдала нужные фразы по нужному сценарию.

— Как ты объяснишь, что на тебе ее одежда. И ее деньги. Или они твои?

— Фикса сказала, что Суриль — это лейла, переродок. Я сама видела трупы в морозильнике. Мне пришлось взять деньги и теплую одежду, чтобы попасть в Трехснежье и вернуть девочку Дин дяде.

— Ты умеешь определять переродков? Нет! Ты поверила первой встречной, пожелавшей ограбить старуху, что та — перерожденная ведьма? А ведь она спасла тебе жизнь, Лекса! Так-то ты отплатила за помощь! Золота дармового захотелось? Неблагодарная! — наклонившись совсем близко, обдавая лицо запахом смрада изо рта, прошипел Инквизитор. — Грой, давай.

Конструкция пришла в движение, я почувствовала, как впиваются кандалы, и натягиваются сухожилия в плечах, паху и коленях. Боль прострелила спину и не ушла, усиливаясь, я закричала, умоляя о милосердие. Слезы мутной пленкой застилали взор. Перед глазами прыгало размытое пятно факела. Я чувствовала, как темнеет в глазах. Организм впал в спасительное забытье.

Сотня иголок впилась в лицо и тело, я задыхалась, хрипя и отфыркиваясь. Боль вновь пронзила тело, и я заорала, проклиная всех на этом свете. Сколько прошло времени, минуты, часы, сутки. Боль все не кончалась, заставляя тело корчиться как в адовом пекле. Тело горело огнем, я лишь хрипела, сорвав горло. Рядом радостно «каркал» Инквизитор, наблюдая за пыткой. Разрывающая тело боль неожиданно схлынула, оставляя тупое ноющее ощущение в конечностях. Поскуливая, я успела заметить, что здоровяк исчез, а инквизитор разглядывает стену, где тихо умирал молодой брюнет. Я осторожно пошевелилась, боль вновь прошила тело, и я вскрикнула. Сухопарый мучитель тут же обернулся, и впился глазами в мое лицо.

— Что это? — он протянул руку к груди и подхватил сверкающий глаз снежного голема. — У кого ты украла этот камень, воровка? Ценнейший рубин!

— Я не крала — это трофей, — прошептала искусанными до крови губами. — Мне жаль Суриль. Очень. Я поверила Фиксе, что она людоед. Трупы были как настоящие. И этот смрад… Я не думала, что это иллюзия.

Глаза под капюшоном сузились, ледяные пальцы паука коснулись шеи, и кожу обожгло. Я захрипела от боли. Инквизитор рванул камень, но тут же отпрянул, тряся рукой и бешено вращая глазами.

— Что это? Что это? — тонко завопил сухопарый, пытаясь стряхнуть языки пламени с пальцев.

Не в силах произнести ни слова, со страхом наблюдала, как огонь пожирает кожу на пальцах и течет по руке, охватывая все тело. Резкая вспышка ослепила. Когда открыла глаза, вместо мужчины на полу осталась горсть пепла.

Я не верила, что мучитель мертв, рассматривая напитывающийся водой пепел, на глазах превращающийся в грязь.

Если глаз испепелил человека, наверняка он еще что-то может. Сможет ли освободить от кандалов, не повредив кожу? Едва я так подумала, как тепло от камня мягко разлилось по телу. Дернувшись, освободила руки, легко разорвав металлические браслеты, словно те были из бумаги. Освободив ноги, огляделась, понимая, что действовать нужно быстро, пока не вернулся палач. Натягивая сапоги, уже не чувствовала прежней боли в растянутых и порванных мышцах и сухожилиях. Глаз голема справился и с этим. Тело могло двигаться, но боль осталась прежней. С трудом могла шевелиться, удерживая невольные вскрики. Поднявшись, побрела к выходу, когда стон распятого заставил оглянуться. Секунду боролась с желанием бросить его и спасаться самой. С его травмой в раздробленной стопе он не ходок. Оба не спасемся. Я тоже с черепашьим шагом рискую попасть в лапы здоровяка. А ведь обещала Фишке, что вернусь к нему. Я уже повернулась к двери, приглашающе и маняще приоткрытой, когда тихий стон переломил сомнения в пользу несчастного и заставил подойти ближе.