Глава 38
Глава 38
— Ты меня слышишь? Чем я могу помочь? — протянула руку к голове и отвела, упавшие на лицо темные слипшиеся пряди.
Рука так и застыла, чувствуя липкую кровь на сосульках волос и разглядывая изломанное лицо.
— Спаси, Лекса, — хрипло прошептал Леон, открыв красные от воспаления глаза.
Я смотрела на истерзанное тело и в голове проносились последние сказанные обо мне обидные слова. Порыв помочь тут же улетучился. Драгоценные секунды уплывали, а я все колебалась, глядя на истерзанного мужчину. Решив, что ему досталось сполна за меня, засомневалась:
— Я не вытащу тебя, даже если сниму, — осмотрела крепежи вделанных в стену браслетов. — И как отомкнуть кандалы?
— Ключи этого, что сгорел в одежде, — медленно проговорил Леон. — На столе светильник. Наклони его вправо, откроется ход в подземелье. Прошу, Лекса…
Разыскав в ворохе чужой одежды связку из трех десятков ключей от камер на металлическом ободке, обессиленная пыткой и голодом, с третьего раза смогла наклонить чугунный поставец. От темного угла тут же потянуло сыростью открывшегося подземного хода. С трудом, ломая ногти, отомкнула кандалы, охнула от боли и присела, пытаясь не рухнуть под тяжестью, навалившегося на меня тела Леона. На подгибающихся ногах, кляня отъевшегося проводника и троицу мерзавцев, отправивших меня в этот квест, кое-как дотащилась до прохода. Вниз вели крутые ступени, слабо освещенные отблесками факела, предусмотрительно расположенного у входа.
— Я тебя тут оставлю. Проход закрою на всякий случай. Мне нужно за Фишкой, — устраивая брюнета на ступеньке, прошипела ему в ухо.
— Лекса, не бросай, — прошелестел и закашлялся проводник. — Пойдем вместе. Туннель выведет в пригород. У меня там дом. Отсидимся, пока нас ищут.
Я замерла, прислушавшись. Мне показалось, за входной дверью послышалась тяжелая поступь здоровяка. Мороз пробежал по позвоночнику. Захотелось вырвать факел из гнезда, перепрыгнуть изувеченного неверного возлюбленного и дать деру, унося ноги из этого места, что есть мочи. Мысленно уже неслась по снежной целине, оставляя проклятый город за спиной. Очнулась, заметив горящий в руке факел, который успела выдернуть из зажима на стене.
— Если я не вернусь в скором времени — уходи, — шепнула Леону и добавила:- Береги себя, Леон! На всякий случай, прощай!
Прижалась губами в прощальном поцелуе к сухим от начинающейся лихорадки губам брюнета. Обругав себя дурой мягкосердечной, сунула факел в руки проводника, закрыла проход и, прихватив связку ключей, решительно двинулась в коридор.
Найти нужную камеру оказалось просто, ключи висели по порядку. Стараясь не греметь замком, проскользнула в каземат. Дверь за спиной прикрылась, отрезая меня от источника света. Я сжала ключ и позвала мальчишку:
— Фишка, ты жив?
— Лекса — это ты? Ты вернулась, — послышался тонкий, удивленный голосок. — А я плакал за тобой и заснул.
Дойдя до кучи тряпья, нащупала мальчишку. От голода, он ослабел и двигался с трудом. Натянула дубленку на истерзанные палачом плечи, прикрытые кое-как рваной рубашкой, и потянулась к мальчику, чтобы взять его на руки.
— Идем, Фишка, я знаю, где выход. Мы спасемся, — тихо прошептала ему на ухо, ободряя.
За спиной лязгнула дверь, и я резко обернулась. Яркий свет факела резанул по глазам. За светочем вошел тюремный страж с парой свитков пергамента в руках. В коридоре топталась еще парочка помощников. Вошедший коренастый мужик, с грубо-вырезанными чертами лица, с рыжеватой бородой и крутыми кудрями-спиральками волос, торчащими из-под меховой оторочки шапки, поправил простые ножны на широком поясе, утягивающим солидный животик, прикрытый коротким стареньким тулупом, огляделся, равнодушно скользнул по нашим фигурам и с удивлением уставился на горящий факел.
— Ишь ты, жлоб Хорсим расщедрился на факел?! Дела-а-а…
За его спиной хмыкнула парочка сопровождающих, подтверждая небывалую щедрость стража, что привел меня сюда. Вспомнив, что пришел по делу, рыжебородый развернул один из пергаментов и зачитал:
— Так-так… обвинено в воровстве… пойманом на ху… на ху… — плохо читающий дюжий дядька смутился и покраснел, но услышав ржание двоих здоровяков за спиной, разозлился и закончил:- на хутровом рынке… отменить… более не держать за пись… а-а-а… запись сделать…
Сопровождающие давились со смеху за спиной начальника, я же с тревогой ждала приговора. В моей руке дрожала ладошка Фишки.
— Тута имя не понятно написано, — озадаченно пробормотал рыжебородый страж, почесал затылок и решительно произнес:- В общем-то так… Одного отпустить за невиновностью, другого казнить за воровство. Кто из вас ворюга, признавайтесь…
Мужчина уставился на сжавшегося в комочек мальчишку, перевел взгляд на меня. В глазах заблестели масляные огоньки, он едва не облизнулся, заметив пустой манжет левой руки, подобрался и процедил:
— Воровала ужо, девка. Значит та тебе вторую руку рубить, так? — он перевел взгляд на Фишку, сомневаясь, кого из нас сочли виновным. — Или ты, гопота малолетняя, стибрил чой-то лежало плохо?
М-да, попала, так попала… Приговор выносится на усмотрение ярла и со слов потерпевшего, а обвиняемого и не слушают. А исполняют приговор, кто толком читать не обучен. Хороши законы местного Средневековья…
Рыжебородому было все равно, он бы обоих казнил не задумываясь и только необходимость нести ответственность перед начальством останавливала. Мальчик затрясся, поскуливая брошенным щенком, утирал слезы, понимая, что обречен. Я повернулась к нему, поймала полные ужаса и безнадежной тоски глаза, вспомнила хохотушку Дин, незаметно вытянула из-за пазухи злотень, молча сунула в грязную ладошку и поднялась, обращаясь к стражу:
— Я воровка. Куда идти?
Старалась, чтобы голос не дрогнул, отрезая себе пути к отступлению. Глаза стражника довольно блеснули, перебрасывающееся шутками сопровождение замолчало.
— Ничему тебя, девка, жизть не учит, — деланно повздыхал мужик, подтолкнув меня к выходу, вспомнив о мальчике, повернулся и шикнул на него:- Брысь, голытьба, отсед…
За спиной зашуршало. Между дверьми и монументальным стражем юркой ящеркой мелькнуло гибкое тельце. Мальчик благоразумно не стал дожидаться второго приглашения и быстрее сделал ноги.
— Ну пошли, — кивнул на выход рыжебородый, пропуская меня вперед. — Ты справная, молодая неужто не нашла другого дела окромя воровства?
Я пожала плечами, понимая, что лишусь оставшейся кисти руки, совершенно не боялась. Апатия и вселенская усталость придавили плечи. Хотелось только, чтобы все быстрее закончилось. Абсолютно все, и моя никчемная жизнь тоже. Мелькнуло сожаление, что я потеряю руку, а не голову. Впервые я сломалась, отказывалась бороться и искать выход, доказывать свою невиновность, жалела, что не погибла в лабиринте сразу и теперь вынуждена пройти жуткий путь полный страданий. Безрукую калеку некому кормить и некому защищать. Мысль, что долго я не протяну не вызвала никаких эмоций.
Наша процессия поднялась из подвальных помещений по знакомой крутой лестнице, прошла насквозь здание тюрьмы и вышла в тюремный двор. С трех сторон поднимались серые стены в два этажа с крошечными, забранными решетками окнами. Вместо четвертой высился частый металлический забор, за которым собралась небольшая толпа зевак, поглазеть на казнь. Засыпанный снегом дворик вычищала парочка заключенных, бодро машущих широкими лопатами. В центре пятачка находились помост и плаха. Палач — дюжий мужик двух метров роста уже ждал, возвышаясь на помосте и поигрывая длинной рукоятью секиры. Лицо он прятал под кожаной маской-колпаком. Мускулистое тело прикрывал кожаный жилет и такие же широкие брюки. Мороз и пронизывающе-холодный ветер, свирепствующий даже здесь, оказались нипочем такому здоровяку. Мое сердце сжалось, вспомнив похожий день в Канопусе, равнодушие глумливой толпы и несправедливое наказание.
Рядом с помостом нетерпеливо переминалась группа из трех человек хорошо одетых мужчин. Довольно высокие и худощавые в гладких длиннополых шубах, они брезгливо осмотрели меня с ног до головы, задержавшись на лице. Я подняла глаза к небу, чувствуя, как редкие снежинки обжигают лицо. Сопровождающий страж протянул приказ о наказании одному из мужчин в блеснувшем на костистой переносице пенсне. Тот брезгливо развернул пергамент и равнодушным голосом, слегка в нос зачитал:
— Я, судья Гровен, и надзирающие за исполнением приговора, вынесенного магистратом и главой ярлом Бораном Рагнетом, приговоривших за воровство к отсечению левой кисти Фишку, сына плотника Иона десяти лет от роду… Что-о-о?! — лицо мужчины вытянулось, он недоверчиво глянул в мою сторону, задержавшись на лице. — Сына плотника десяти лет! Вы кого привели, олухи? Это же девка и лет ей не менее два по десять! Рунжий Марик, что за балаган, где мальчишка?
Сопровождение притихло, стараясь посеревшими лицами слиться с тюремными стенами. Рыжебородый побелел, растерянно глянул на меня и пролепетал:
— Это он… она сама созналась… и руки у нее нет. Я подумал…
— Тебе платят не за то, чтобы ты думал. Ты должен в точности исполнять приговоры, — вспылил судья Гровен. — Рунжия Марика под стражу. Вы двое отправляйтесь на розыск мальчишки. Девчонку отпустить.
Гровен махнул рукой палачу, развернулся и в сопровождении наблюдающих пошел к выходу. Оба амбала, предварительно обезоружив, потащили упирающегося рыжебородого назад в казематы. Я застывшей сомнамбулой глядела на развернувшуюся картину отложенной казни, еще не понимая, что спаслась. Над ухом смачно гаркнули, и я подпрыгнула от страха.
— Повезло тебе, деваха. Больше не попадайся!