Глава третья

В самый разгар гулянки пошел дождь.

Анисим Марковских наигрывал на гармони и напевал частушки:

Никто не заметил, как подкралась туча, Окладником обложила она деревню и остановилась. Воздух сразу стал липким. Загустел туман. Он на некоторое время сделал дома, деревья белесыми. Дождь спустился в туман мягко, неслышно. Но вот ярко вспыхнула молния, и все стало на свои места: дома и деревья сразу потемнели. Застонали разбуженные грозой чибисы в лугах. Тревожно загоготали на реке гусиные стада.

— Маленький дожжок — крестьянину дружок! — приветствовал первые капли Анисим Марковских. — Ко времечку дожжок — хлеба отдохнут. Пшеничка выправится. Ягода соком нальется. И опять же нашему брату, пожарному, меньше опаски. А то чиркнул подковой сапога по камню — пожар! Точнее — загар, ястри его в шары-то! Никола, батя твой тут мне шепнул, будто оженился ты, а невесту, жену то есть, не кажешь? Почему?

— Долго объяснять, дядя Анисим. Мне не растолковать, да и вам не понять. У нас любовь особая…

— Космическая, — вставил Артем.

— Ага, вроде, — сказал Шишигин. — Он — на мопеде, она — в общежитии, Антошка — на недельном панционе. У каждого своя орбита. Вот и вращаются.

— Не пересекаясь? Я спрашиваю, орбиты-то их не пересекаются?

— Как же не пересекаются, — ответил Шишигин. — Коль Антошка появился…

— Вот у меня есть один сынок… Капитан военно-морской… На своей атомной лодке унырнет под воду, жена на берегу хоть волком вой.

— Там — армия, необходимость.

— Так ведь он, стервец, и когда вынырнет, на сухом месте появится, то на супружницу Алену Архиповну ноль внимания, фунт презрения! А всю заботушку ей, этой, женского роду…

— Сударке? — спросил Шишигин.

— Папа, по-научному — любовнице, — пояснил Артем.

— Не сударке и не любовнице, а ей… лодке! Тоже с Аленой Архиповной, как твой, на разных орбитах.

— И без пересечения? — затаив улыбку, спросила Люся.

— Леньша! Митьша! Кольша! Агриппина! А вот сейчас сразу двойня — Ваньша и Икс-Игрек.

— Икс-Игрек? — спросил Артем.

— Ага. Сил, говорят, больше нет имена придумывать.

— Анисим, я же тебе предлагал имя — Неонила! — сказал Шишигин.

— Мальчишке-то?

— Ах ты зеленая корова. Тогда — Пафнутий.

— Корень неудачный.

— Чего же неудачного. Пафнутий сейчас начисто вымерли. Только у них одних и будет на весь Военно-Морской флот. Агриппина — я придумал. Согласились.

— Думай, сосед, думай. У тебя сейчас времени много.

Хором начали предлагать имена:

— Сергей!

— Сколько на Руси Сергеев!

— Аристарх!

— Не пройдет. Древнее древнего, — дал отставку имени Тимофей.

Анисим Марковских подошел к окну. Закатал рукав. Спокойно дал сесть на руку нескольким комарам.

— Дядя Анисим, никак, комаров подкармливаете? — улыбаясь, спросил Никола.

— Никак нет, — ответил Марковских. — Определяю по силе укуса — надолго ли дождь?

— Ну и как?

— Подожжит еще. И лужи пузырятся, — значит, не кончился.

Шишигин смотрел на потолок, в центре которого, как раз под самой матицей, расползалось темное пятно. Пятно потемнело, и с потолка на самый стол, на вина и закуски, начали падать капли.

— Ах ты зеленая корова, — пристраивая под капли пустую миску, проговорил Шишигин. Ему было неловко из-за этой капели.

— Папаня, крыша, что ли, протекает? — спросил Тимофей.

— Крыша… — хмыкнул Анисим Марковских. — Была бы крыша!

— А где же она?

— Улетучилась. Испарилась!

— Ну да! — не поверил Тимофей. — Шутник вы, Анисим Васильич… Телеграмму вашу я сразу раскусил… Машину выиграл… Человеку в жизни везет дважды: когда рождается и когда умирает. В третий раз— о-о-очень редко. Так где же крыша-то?

— Сгорела, — тихо, будто он был виноват в пожаре, проговорил Шишигин.

— Что же, дом и стоит без крыши?

— Так, стало быть, — согласился Шишигин.

— А я и не заметил!

— Где там! — развел руками Анисим Марковских. — Ежли бы на горох не мороз, он давно бы через тын перерос.

Шишигин решил сгладить резкость слов соседа.

— Ты, Тимоша, в потемках приехал-то…

— Дом без крыши — это даже интересно! — сказала Люся. — Романтично! Похоже на пикник в лесу.

— На что похоже? — не понял Анисим Марковских.

— На пикник. На обед… в природных условиях…

— Похоже, — согласился Анисим Марковских. — Похож баран на быка, токо шерсть не така.

Стол пришлось передвинуть.

— Дерном хотел заложить, — сказал Шишигин виновато, словно оправдываясь перед сыновьями за протекающий потолок. — И дернок присмотрел за поскотиной, а вот не поспел… Не ждал дожжика…

— Пойду, однако, брезент принесу, — решил Анисим Марковских.

Но капли вдруг застучали реже, дождь стихал.

— Все путем, — сказал Шишигин, настежь открывая створки подслеповатого оконца. В дом сразу ворвался пресный запах омытой дождем картофельной ботвы. Шишигин потянулся к крючку второго окна, но, охнув, внезапно осел:

— Ах ты ягода-малина, ирдикулит проклятый! Канфара кончилась… Никто не привез?

Сыновья переглянулись.

— Забыл, — простодушно сознался Никола. — И строчки из твоего письма насчет камфары все держал в памяти, а вот забыл.

— Черт, закрутился я с этой дачей, — проговорил Тимофей.

— У меня куплена, в аптечке стоит… Только круиз, визы — голова кругом, — махнул рукой Артем. — Турция интересуется лишь фамилией. Италию волнует цвет глаз, от женщин — размер талии…

— Насчет талии не сочиняй, — уличил Артема во лжи Анисим Марковских. — Я в бытность с женой Нюсей в Италию по путевке ездил на пароходе. У Нюси талия — во! Как у баобаба! Ничего, впустили и выпустили… Так что не сочиняй напраслины… — Анисим Марковских победно посмотрел на Артема: знай, мол, наших. Не бери за «рупь двадцать»!

— Я привезла, папочка, — сказала Люся, протягивая из той же сумочки, похожей на маленького крокодильчика, флакон. — Пожалуйста!

Шишигин взял флакон, недоверчиво осмотрел.

— Не масло? Я говорю, не масло то самое… Может, опять какой дух за тридцатку, а я на поясницу испорчу.

— Нет-нет, папочка, — успокоила Люся и опять, не разжимая губ, рассмеялась. — Как же можно на «поясницу испортить»?!

Шишигин исчез за пологом.

— Предлагаю, пока глава семьи втирает в поясницу, заложить за галстук, — прицелился к коньяку Артем.

— Ишь ты, вкруг Европы еще не проплыл, а уже по-загранишному заговорил, — усмехнулся Анисим Марковских. — Мне, Артем, «звездочки» не наливай, не будет мне от них толку. Вот я «сучка» капушку — и пошел, потому как утром, по росе, на службу. Я свою меру знаю.

— А какая у вас, Анисим Васильич, мера? — поинтересовался Артем.

— Душа. Душа — наша мера.

Негромко ударил далекий гром. Ветер шевельнул створки.

— Ну, как оно, мужики, там по городам-то живется? — спросил Анисим Марковских, совсем было собравшийся уходить. И лишь этот как бы невзначай заданный вопрос задержал его у двери. Совсем ненамного задержал, только лишь для того, чтобы получить ответ.

— Вы кого конкретно-то спрашиваете, Анисим Васильич? — поинтересовался Тимофей.

— Конкретно-то? Всех… Вы же все сейчас городчане… Вот с тебя, Никола, и начнем, как с самого молодого.

— Хорошо по городам: день работам — два гулям! — попробовал отойти шуткой Никола.

— То-то, я смотрю, на велике и приехал, — усмехнулся Анисим Марковских.

— На мо-пе-де! Не обижайте, Анисим Васильич, техническую мысль! У меня все нормально. Звезд с неба не хватаю. Зарплата нормальная. По моим годам, конечно. Квартира будет в «самострое» в будущем году: блок из одной комнаты с кухней, гостиничного типа.

— Это жить будешь в гостинице? — ахнул Анисим Марковских.

— Да нет, нормальный дом, только проект самый дешевый — для молодоженов. Дверь сразу в общий коридор открывается.

— По-онятно. После армии-то в родную деревню почему не возвратился? — спросил Анисим Марковских. — У нас вон мастерские отгрохали, в два пролета. Не меньше твоего заводика. В зарплате нет уступки. Приварок на огороде…

— Не в «приварке» дело, Анисим Васильич, — тихо сказал Никола.

— А в чем?

— Так ведь раньше как было… Все, что поспособнее, уходили из деревни. Правдами и неправдами, а уходили. На остающихся смотрели жалостливо. «Нет головы — робь руками», — говорили. Говорили так?

— Говорили, потому как жили всяко не одинако, — согласился Анисим Васильевич. — Сейчас другое время. К работящим рукам нужна умная голова. Ты не заметил, конного двора больше в деревне не существует! Лет десять назад сказали бы мне: конник сведем за ненадобностью… Как бы я, Анисим Марковских, конных дел мастер, назвал этого человека?.. То-то!

Анисим Марковских долгие годы «конюшил». Порядочек был на его конном дворе. Первый секретарь райкома разок заехал, подивился ладному хозяйству. А вскоре Анисима Марковских и в район вызвали, предложили стать «завхозом» (так себя навеличивал Анисим Васильевич), а по-другому — конюхом при райкомовских да райисполкомовских лошадках. Не сразу согласился — фасон держал! Оговорил особое условие — повесил на дверях своей «конюховки» табличку: «А. В. Марковских, заведующий конным сектором».

— И после армии, — продолжил Никола, — из нашей роты ни один в деревню не вернулся. Билеты брали до городов, ну, край — до больших строек.

— Родства с деревней, выходит, застеснялся, — сказал Анисим Марковских. — А язык вон все еще не городской, а наш… «Край», а не в крайнем случае…

— Не стеснялся я, Анисим Васильич, напрасно вы так… Просто хотелось чего-то поискать.

— Счастья, что ли?

— Может, и так.

— А хочешь, стих прочитаю? — вдруг предложил Анисим Марковских.

— Стихотворение? Чье?

— Это не важно. Ты за сутью следи…

Все за столом долго молчали. Правда, умение складывать частушки-припевки примечали за Анисимом Марковских давно, но чтобы стихи…