ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Латинский квартал в Париже. Пансион «Южный» на улице Соммерар, здесь живут русские эмигранты. Общая зала с табльдотом. Лесенка наверх в комнаты пансионеров. Старинная мебель. Клавесины. Камин. Большое окно. Над окном знакомая нам клетка со снегирем. Поздний вечер. Горят газовые рожки. В углу столик, на котором письма и газеты. Горничная  Ж а н е т т а  и суетливый толстяк, хозяин пансиона  Л а м е р д ь е.

Л а м е р д ь е. Божья матерь, пресвятая дева! Почему везде такая тишина?

Ж а н е т т а. Потому что в пансионе нет ни одного пансионера. Сегодня канун русской пасхи, и многие ушли в православную церковь, остальные гуляют по Парижу.

Л а м е р д ь е. А ужин? Я им приготовил праздничный ужин! А теперь цыплята остынут, креветки протухнут. Пресвятая дева! От этих русских в отеле нет никакого порядка. Где номер три?

Ж а н е т т а. К номеру три приезжает сегодня подруга из России. Номер три поехала на вокзал встречать и просила ничего не рассказывать номеру шесть. А номер шесть всю ночь занимался, у него горел газ, а рано утром он, как обычно, ушел в мастерские и еще не возвращался.

Л а м е р д ь е. Святая дева, он мне сожжет отель!

Ж а н е т т а. К номеру три приходил в гости пьяный номер два и объяснялся в любви, а номер три прогнала его, а номер два пошел тогда к номеру восемь. Там были гости, они страшно кричали, пили пиво, спорили, курили. Я думала, они перережут друг друга, но утром они разошлись и даже все перецеловались.

Л а м е р д ь е. Кончится тем, что они мне сожгут отель.

Ж а н е т т а. А потом приходил полицейский комиссар, дал два франка и приказал подробно написать все, что делают номера три, шесть, восемь и одиннадцать. Я написала. Тогда он мне дал еще два франка. Очень противный, похож на таракана.

Л а м е р д ь е. Тише!

Ж а н е т т а. Нас никто не слышит.

Л а м е р д ь е. А откуда ты знаешь, что птичка не служит в полицейском управлении?! Вы мне погубите отель! Где письма? (Подходит к столику с письмами, разбирает конверты.) Яблочкову… Яблочкову… (Отбирает письма и прячет их в карман.)

Входит  Ж е н е й р у з. Это стройный и удивительно располагающий к себе тридцативосьмилетний мужчина.

Ж е н е й р у з. Вы хозяин пансиона Ламердье?

Л а м е р д ь е. Божья матерь! Моя фамилия Ренарде. А Ламердье мое прозвище.

Ж е н е й р у з. Это не имеет значения. Моя фамилия Женейруз.

Л а м е р д ь е. Божья матерь! Знаменитый мсье Женейруз! Изобретатель водолазных приборов! Компаньон мсье Рукейроля! Лауреат премии Монтиона! Друг прославленного мсье Бреге, великого часовщика.

Ж е н е й р у з. Вы не плохо осведомлены обо мне, мсье Ламердье. Простите, мсье Ренарде.

Л а м е р д ь е. Зовите меня Микмак! Так меня называют друзья. Вас интересует…

Ж е н е й р у з. Яблочков. Ваш пансионер из номера шесть.

Л а м е р д ь е. Его нет! Он в мастерских мсье Бреге! (Ломая руки.) О, как я сожалею, что его нет сейчас. Но он придет! Уверяю вас, он придет! Он служит у мсье Бреге, получает там четыреста франков в месяц. Больше я ничего не могу вам сказать о нем, я не болтлив, мсье! О моих жильцах я никогда ни с кем не разговариваю. Видимо, он хороший инженер, и мсье Бреге его очень ценит.

Ж е н е й р у з. Каков этот Яблочков в личной жизни?

Л а м е р д ь е. Божья матерь! Он явился сюда год назад. Почти без вещей. У него была только связка каких-то бумаг и клетка. Да, мсье, клетка с птичкой. У русских она называется снегирь. Очень симпатичная птичка. Не в пример своему хозяину. Она все время поет! А он все время молчит. За год он не сказал мне и пяти слов. Он очень мрачен и нелюдим. А рано утром, на рассвете, когда здесь начинает петь снегирь, он выходит из своей комнаты, подходит к окну и о чем-то по-русски разговаривает с птицей. Он прижимается лицом к стеклу и смотрит в небо. А птица свистит. И он тихонько подпевает птице. Я подслушал, мсье, за дверью. У меня в руках был русско-французский словарь. В его песне были слова: тройка, степь, ямщик, родная матушка, поле, снег… И еще много разных непонятных мне слов… Я думаю, мсье, у него тяжело на душе. Как и все русские, он очень любит тосковать по своей родине.

Раскрывается входная дверь, и в пальто, вымазанном мелом, в шляпе, надетой набекрень, появляется  В о р о н о в и ч, пожилой мужчина, пьяный и веселый.

В о р о н о в и ч. Поль! Поль!

Ж е н е й р у з (брезгливо). Кто это? Тоже русский?

Л а м е р д ь е. Второй номер. Разорившийся русский боярин Воронович. Может быть, он шулер, но я не люблю плохо говорить о моих жильцах.

В о р о н о в и ч (приближается к ним, шатаясь). Микмак! Когда придет Яблочков, пусть постучит ко мне! Есть новости! В Боснии и Герцеговине восстания! На днях мы объявим войну Турции. Я уезжаю в Сербию. Буду сражаться! Урра! (Уходит.)

Л а м е р д ь е. Нет, этот не скучает по своей родине.

Ж е н е й р у з. Передайте Яблочкову, что я приходил и позднее опять зайду. (Уходит.)

Л а м е р д ь е  провожает  Ж е н е й р у з а. Входят  Е л е н а  и  М а р и я. Елена стала элегантнее, спокойнее. Мария похудела, побледнела. Одета в черное траурное платье. С удивлением и любопытством она осматривает залу.

Л а м е р д ь е (возвращаясь). Божья матерь! Наконец-то…

Е л е н а. Добрый вечер, Микмак! Ко мне приехала подруга из России. Вы поставите еще одну постель?

Л а м е р д ь е. Конечно, мадемуазель! Скорее! Жанетта! Приготовь постель! Скорей! (Убегает.)

М а р и я. Мне всегда казалось, что Париж — это дворцы, фонтаны, парки… А здесь так скромно. Я думала, что Павел Николаевич живет по крайней мере в Тюильрийском дворце. Как он выглядит, Елена? Какой он стал за этот год?

Е л е н а. Мы поменялись ролями с Павлом Николаевичем. Ты помнишь, каким он был веселым и задорным? От его удали не осталось и следа. Он мрачен… Задумчив… А я веселая! Ах, Машенька! Если бы ты знала, с какими прекрасными людьми я познакомилась здесь.

М а р и я. А Сорбонна?

Е л е н а. Меня не приняли. Женщине, да еще русской, трудно переступить порог университета. Бог с ней, с Сорбонной! Я скоро вернусь обратно в Россию. Поеду в самый отдаленный угол лечить крестьян. Только там — на родине, вместе с народом — можно бороться за прекрасное будущее. Как там?..

М а р и я. Там плохо, Елена. Каждый день аресты. Тюрьмы переполнены политическими. За одно слово, одно замечание против правительства ссылают, арестовывают… Они натравливают чернь на студентов, полиция провоцирует погромы… Темно в Москве, скучно, страшно…

Е л е н а. Зачем ты приехала в Париж?..

М а р и я. Вас не было со мной. Отец требовал, чтоб я возвратилась к нему, грозил судом, полицией. А месяц назад я получила известие о его смерти. Он умер от разрыва сердца.

Е л е н а. Вот почему ты в трауре…

М а р и я. Теперь у меня никого нет, кроме тебя и…

Е л е н а. И?..

М а р и я. И Павла Николаевича… Смотри! Снегирь!

Е л е н а. Узнала?

М а р и я. Это та же самая клетка и тот самый снегирь, которого он купил год тому назад у мальчишки за тридцать копеек! Он спрашивал обо мне?

Е л е н а. Часто. Он не знает, что ты должна приехать. Ты просила в письме ничего ему не сообщать…

М а р и я. Ты не уйдешь, ты будешь со мной, когда он вернется?

Возвращается  Л а м е р д ь е.

Л а м е р д ь е. Все готово, мадемуазель! Ужин вас ждет. Жанетта! Надо подавать на стол. (Убегает. За дверью его голос.) Мсье Яблочков! Какая счастливая встреча!

М а р и я (приоткрыв дверь). Он… но он не один… Уйдем отсюда, Елена! Я не хочу, чтоб при нашей встрече присутствовали чужие.

Мария и Елена поспешно уходят в комнату. Входят  Я б л о ч к о в, Ж е н е й р у з  и  Л а м е р д ь е. Яблочков изменился, повзрослел. Он теперь говорит медленно, видимо обдумывая и взвешивая каждое слово.

Л а м е р д ь е. Вы можете, мсье, принять вашего гостя здесь. Располагайтесь как вам будет удобно. (Женейрузу.) У мсье в комнате не прибрано, всюду стоят приборы, и он запрещает Жанетте подметать, ха-ха-ха-ха! Мсье не является поборником чистоты. Да! Мсье Поля нужно поздравить. Сегодня канун русской пасхи. Мсье не пойдет сегодня в православную церковь? Нет? Как угодно! Я никогда не вмешиваюсь в дела моих пансионеров. Жанетта! Где эта негодница? Она погубит мой отель! (Уходит.)

Ж е н е й р у з. Мсье Поль! Сегодня не только русский праздник, сегодня праздник для всего мира! Вы получили привилегию на изобретенное вами электрическое освещение! Патент номер сто двенадцать тысяч двадцать четыре! Нам все известно, мсье Поль. Примите поздравления мои, мсье Бреге, профессора Ниодэ и всех ваших почитателей.

Я б л о ч к о в. Спасибо.

Ж е н е й р у з. То, что казалось недостижимым, — вами достигнуто. Начинается новая эра. Русский свет зальет улицы городов Европы.

Я б л о ч к о в. Впереди еще очень много работы, господин Женейруз.

Ж е н е й р у з. Я знаю. И на это нужны деньги, деньги… Где вы думаете их взять?

Я б л о ч к о в. Я написал в Петербург, в военное ведомство, и со дня на день жду ответа. Я думаю, Россия даст мне эти деньги.

Ж е н е й р у з. А если не даст?

Я б л о ч к о в. Этого не может быть.

Ж е н е й р у з. Вы должны быть готовы к худшему. Вы уже однажды предлагали вашему правительству электрическую свечу, и оно отказалось. Дальнейшая проволочка может привести к тому, что ваш патент будет аннулирован и вашу свечу изобретут другие. И тогда спорить будет уже трудно.

Я б л о ч к о в. Что же вам нужно от меня, господин Женейруз?

Ж е н е й р у з. Я бескорыстно помогал вам, Поль! Я ваш горячий поклонник, но… Теперь без меня вам будет, пожалуй, трудно. Я связан с деловыми кругами Парижа. Единственное, что можно придумать, — это создание синдиката электрического освещения по методу Яблочкова. Мне удалось переговорить кое с кем из влиятельных коммерсантов. Они согласны субсидировать ваше предприятие. Для начала у вас будет капитал в семь миллионов франков.

Я б л о ч к о в. Кто же даст такие деньги?

Ж е н е й р у з. Мы выпустим акции. Пятьдесят один процент акций будет у нас, правления синдиката. Сорок девять процентов мы продадим на бирже.

Я б л о ч к о в. Но у меня нет и ста франков.

Ж е н е й р у з. Не нужно! Как главный инженер синдиката вы получите кредит. Не считая того, что вы будете получать ежемесячно две тысячи франков жалованья. Сюда не входят, разумеется, средства, необходимые для продолжения опытов.