Однажды заведующий прибежал в типографию чем-то очень возбужденный.

— Ребята, — с порога закричал он, — кричите «ура»! В Будапеште революция! Советская власть!

Все окружили Гашека, расспрашивали подробности, то и дело слышались радостные возгласы.

— Друзья мои, — возбужденно говорил он. — Сбылась мечта моя! Я же бывший подданный Австро-Венгерской империи. Сколько сил потрачено, чтоб развалить ее. И вот — сбылось. Да еще как! В самом центре Европы — вторая Советская республика. Мы должны помочь ей. Вот что, Степан, — обратился Гашек к рядом стоявшему наборщику Ганцерову, — набери-ка да поскорее эту штуковину. — И отдал густо исписанный листок. — Обещали дать в номер.

На следующий день, 25 марта, в газете «Наш путь» вместе с телеграммами о событиях в Венгрии было опубликовано и это обращение:

«Всем венгерским гражданам, проживающим в Уфимской губернии. В Венгрии победила пролетарская революция. Вся власть в Венгрии перешла в руки рабочих и крестьян. Отныне Венгрия объявлена Советской республикой. Она состоит в оборонительном и наступательном союзе с Российской Социалистической Республикой. В силу этого союза против врагов рабочего класса объявляю всеобщую мобилизацию до 40 лет всех венгерских граждан, проживающих в Уфимской губернии. Они должны записаться в трехдневный срок в Губернском Военном Комиссариате в городе Белебее.

С неподчинившимися этому приказу будет поступлено как с предателями Венгерской Советской Республики.

Уполномоченный Австро-Венгерским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов — Ярослав Гашек».

В эти дни Гашек почти все время проводил в губернском военкомате, где находился мобилизационный пункт. И распоряжения, бумаги, связанные с типографскими делами, подписывал там же.

Много оказалось желающих помочь новой республике. Ярослав внимательно говорил с каждым, проявлял исключительную заботу об отъезжающих, сердечно напутствовал их.

Неделю спустя штаб армии, ее политотдел, а вместе с ними и редакция, типография перебазировались на станцию Кротовка, неподалеку от Самары.

Как бы ни были сильны духом красноармейцы, все же недостаток оружия, питания серьезно сказывался. Колчаковцы, хотя и с трудом, с большими потерями, на продолжали двигаться вперед. И всякий раз в это тяжелое время, когда бойцы получали свежий номер своей армейской газеты, они обращали внимание на ее название.

— Неужто наш путь назад, на Москву? — с горечью спрашивали они, — надо бы другое дать имя…

И вот 17 апреля газета вышла под новым названием — «Красный стрелок».

Каждым своим выступлением в газете Гашек стремился ободрить бойцов, вселить в них уверенность в победу. «Меч революционных красных войск висит уже над головой Сибирского Скоропадского — Колчака», — пишет он в небольшой заметке «Сибирская Скоропадщина», сравнивая диктатора Колчака с украинским диктатором Скоропадским.

«Мы накануне крупных событий… — уверенно заявляет Гашек. — Поднялось Поволжье и превратилось в огромный военный лагерь. Сверкают на солнце штыки красных стрелков. А эти красные штыки несут с собой неминуемый конец Сибирской Скоропадщине!»

9 июня Уфа снова и теперь уже навсегда стала советской!

Гашек с первых дней освобождения города весь в работе. Уже 11 июня в газете «Красный стрелок» появляется объявление о том, что 12 июня созывается конференция печатников доходных типографий Пятой армии. Внизу стояла подпись: «Секретарь ячейки Р.К.П. (большевиков) при типографии газеты „Красный стрелок“ Я. Гашек».

На этот раз Шура и Гашек поселились в домике, где жили мать и сестры. Им отвели лучшую комнатку. Но здесь они бывали очень мало. Рано утром, позавтракав, спешили в типографию. Возвращались всегда поздно. Ярослав обычно, придя домой, тут же ложился на кушетку, затем, немного отдохнув, вставал, садился за стол и писал.

Первое время дома Гашек был замкнутым, мало говорил, почти никогда не смеялся. Но затем, когда ближе познакомился с семьей Шуры, с ее матерью Анной Андреевной, сестрами Лидой и Зоей, он стал оживленнее, разговорчивей. В редкие часы отдыха Гашек беседовал с Анной Андреевной, внимательно слушал ее рассказы о трудовой дореволюционной жизни в башкирской деревне. О себе, своей жизни говорил неохотно. Лишь о матери мог рассказывать подолгу.

— У меня была замечательная мама, — мягко и нежно говорил Гашек, — она тоже много перенесла горя и нужды, когда умер отец. Нас, детей, осталось трое, мне — старшему — всего 13 лет. Умерла моя мама, — тихо произносил Гашек и становился грустным и молчаливым.

Непосильная и трудная работа, военная обстановка, недостаток питания — все это давало о себе знать. Здоровье писателя было в то время неважное. Часто, приходя вечером домой, лежа на кушетке, он массировал свою грудь. Однажды за таким занятием застала его Анна Андреевна.

— Что, Ярослав Романович, нездоровится? Может, лекарства какого…

— Пустяки, — бодрясь, ответил Гашек, — кончится война и здоровье вернется. А сейчас не до него. Надо работать для революции. Время не ждет.

И тут же сел писать.

В начале июля в «Красном стрелке» появился его фельетон «Дневник попа Малюты». Бойцы заразительно смеялись над незадачливым «полковым адъютантом» войска христова, того самого полка Иисуса Христа, который недавно был разбит красными.

Материалы, основанные на конкретных примерах, оказывали особенно большое воздействие. Сатирик знал это и потому стремился как можно больше и чаще в своих статьях, фельетонах использовать подлинные факты.

В доме № 41 по Телеграфной улице до прихода красных жил священник Сперанский. Широко известен был он главным образом лютой ненавистью к коммунистам и корыстолюбием. Священник писал антисоветские воззвания, за что получал кругленькие суммы от Сибирского «правительства». Так, например, за воззвание «Антихрист» он получил 3500 рублей.

Убегал Сперанский из Уфы с такой поспешностью, что не успел даже захватить с собой многие документы и письма. Дом, где он жил, был предоставлен Уфимскому комитету партии иностранных коммунистов. Гашек; будучи одним из руководителей комитета, случайно натолкнулся на этот архив. И вот в газете «Красный стрелок» 29 июля появляется страстная обличительная статья под красноречивым названием «В мастерской контрреволюции». Используя документы, личную переписку Сперанского с колчаковским полковником Гогиным и некоторые тексты воззваний, Гашек гневно изобличает деятельность верного пособника буржуазии. Священник, например, до того усердствовал, что даже такой прожженный враг Советской власти, как полковник Гогин, вынужден был в одном письме посоветовать Сперанскому «не очень увлекаться, так как воззвания к крестьянам относительно сжигания на кострах своих комитетов слишком уж сильно написаны, хотя и желательны».

Гашек приводит в статье и наиболее гнусное высказывание этого матерого контрреволюционера: «В каждого красноармейца нужно воткнуть несколько штыков, чтобы он умер, как собака, так как он предатель святой Руси».

«Товарищи красноармейцы, — гневно призывает Гашек, — помните хорошо эти слова, вышедшие из мастерской контрреволюции, и ловите всех злодеев в Сибирской тайге!»

Как и прежде, Ярослав много сил отдает партийной работе. Вместе с другими товарищами по партии проводит в эти дни «чистку» рядов партии, вовлекает в нее новых бойцов за рабочее дело, за Республику Советов.

В одно из воскресений комитет иностранных коммунистов устраивает концерт-митинг. В летнем театре собралось почти полторы тысячи человек. Здесь на русском, немецком, венгерском и других языках шел горячий разговор на тему: «Переустройство Европы и всемирная революция», а также о том, что должен теперь делать каждый иностранец, живущий в России. Активное участие в организации и проведении этого митинга принял Гашек. Через три дня в газете «Красный стрелок» появилась заметка, название которой подчеркивало смысл происходившего: «Иностранные рабочие с нами».