— Нет, — Кен толкнул меня за него. — она не полностью Та, она не скована как мы.

Все давление должно было куда-то уйти. Фрагмент Дзунуквы был не таким и трудным. Не как у Хайка. Два. Во мне было два фрагмента Тех. Я еще не ощущала никогда такую силу.

Но магия смерти? У меня?

Дзунуква бросилась с клыком. Кен повернулся в сторону, отталкивая меня от нее.

Бизнесмены и туристы с картами подошли ближе, восклицая с опаской про снег. Кто-то в лиловом велюре и кроссовках не дал мне упасть.

Элиза.

— Слезь с меня, — сказала она, отталкивая меня. Но ее пальцы задели голую кожу моей шеи.

Роща кедров в скрытой долине, дым поднимался от костров в безопасности и тенях горы Рейнир.

Еще фрагмент в добавок к Улликеми и Дзунукве.

Моя голова взорвалась.

Краски вспыхнули перед глазами, и земля накренилась под моими ногами. Из легких вылетел весь воздух.

Я дышала с болью, из меня вылились отчасти переваренные бобы с соусом, и все — на кроссовки Элизы.

— Черт! — она пнула меня.

Стало слышно, как рвется ткань.

— Осторожнее, — Кен разорвал свою рубашку. У меня все так расплывалось перед глазами, что я видела только странную черную метку на его груди. — Будешь рассказывать Вестнику о законе Тех?

— Убийца, — сказала Дзунуква. — Кваскви не позволит букашке Совета портить наши традиции.

— Это не конец, чудачка, — процедила Элиза и с силой пнула меня в живот. Я отклонилась, голова ударилась о кирпичный стол. Все почернело. Я пыталась вдохнуть, рот был раскрыт, как у рыбы вне воды.

Ладонь на моем локте. Я вздрогнула.

— Все хорошо, Кои. Это я, — сказал Кен.

— Что происходит?

— Старушка уходит. Пока что они сдались. Нам нужно добраться до фонтана Скидмор, — сказал он.

— Я не могу. Не вижу, — я сжала его расстегнутый воротник. Моя ладонь задела кожу на его груди.

Я снова вздрогнула. Больше не было фрагментов. Я была истерзана под гудящей кожей. Даже безобидные сны Кена о беге по лесу могли порвать оставшиеся связи между моими клетками.

— Все хорошо, — сказал он. — Теплое дыхание щекотало мою щеку, его губы коснулись кожа возле моего уха. Кожу покалывало, и ощущение от шеи пробежало к рукам.

— Кен, — сказала я. — Не трогай…

Ничего. Ничего не было. Ни фрагмента. Ни сна о четырех лапах, бегущих среди вечнозеленого леса.

Я перегорела? Как-то выключила это?

Его рот пропал, но он прижался лицом к моей шее, обвил меня руками, прижимая меня к груди, хоть я и была в грязи.

Я медленно провела ладонями по его плечам, ощущая вязкость, которую пыталась не замечать. За его шеей я сцепила их на голой коже.

Просто кожа. Без фрагмента. Не нужно бояться. Он согревал меня в этой тенистой тьме. Мир мог рушиться. Впервые в жизни я расслабилась при ком-то другом, обжигающие слезы лились свободно.

— Ты в порядке, — прошептал он в мое горло, где пульсировал мой пульс. — Все будет хорошо.

— Что-то сломалось, — сказала я.

Кен поднял голову, прижимая ладони к моей спине.

— Мне пришлось… взять кое-что у той старухи. Не сон. Что-то вроде видения. Думаю, я перегружена. И я не могу видеть.

Воздух пронесся перед моим лицом.

— Ты это не видишь? — сказал Кен.

Я покачала головой.

— И теперь, когда мы соприкоснулись, я не получила от тебя фрагмент.

Мышцы шеи Кена напряглись. Он отпустил меня, накрыл мои сцепленные ладони своей, осторожно разжимая мои пальцы.

— Едет трамвай, — сказал он. — Нам нужно сесть в него.

Мои щеки пылали. Я сказала ему о пожирании его снов, пока он держал меня. Конечно, он напрягся. И мы оба были покрыты гадостью.

— Вот, — сказал Кен, что-то пластиковое задело мои губы. Вода. Я проглотила ее, набрала немного и прополоскала рот, а потом сплюнула. Что-то влажное вытерло мой подбородок. Мокрый рукав Кена?

— Ты перестал говорить, что все будет хорошо, — сказала я.

Кен повел меня вперед, забрал бутылку из моих непослушных пальцев.

— Сделай шаг вверх, — он направлял меня по двум металлическим ступенькам. Меня окружил запах носков и металла.

Я услышала, как двери с шумом закрылись. От резкого движения трамвая я впилась в Кена.

— Плохо, что ты не можешь видеть, — сказал он.

— Точно, — сказала я. — Может, это временно.

— Возможно, — его большие пальцы скользнули по моим скулам, задели ресницы. — Глаза с виду не повреждены.

Он смотрел в мои глаза? Я заморгала, ощущая, как краснеют щеки. Моя ладонь опустилась на его грудь, где была расстегнута рубашка, где до этого я видела странный знак.

— Что это? — сказала я.

Кен замер под моими ладонями и вздохнул.

— Когда ты испытываешь сны Улликеми или старухи, ты не замечаешь ничего вокруг себя. Ты видишь другое, да? Как человек в кошмаре. В этот раз ты выглядела как эпилептик в кошмаре. Но ты это заметила?

Я кивнула.

— Сложно упускать все. Не обижайся, но язык Тех у тебя, Кваскви и Улликеми банальный.

Тишина.

— Ты объяснишь метку?

— Нет, — сказал Кен.

— Мой папа с Альцгеймером, который оказался древним японским пожирателем сов, в плену у сойки-хитреца, и за мной охотится дух-дракон и безумный профессор, который хочет порезать меня ножом. О, и я ослепла. Ты уже рассказал мне об убийствах. Что может быть хуже?

Трамвай остановился.

— Торговый центр? — сказал Кен.

— Нет, еще три остановки до Скидмора. Просто скажи. Я хочу… Мне нужно доверять тебе.

— Прости, — выдохнул он. — Я просто не могу… — губы Кена задели мой рот, требовательно и грубо. Я не ожидала этого, отпрянула на миг. Его ладони притянули меня, и я прильнула к нему.

Кен отодвинулся, чтобы прошептать:

— Я пытался держаться в стороне.

«Тепло, безопасность, — говорили его руки вокруг меня. — Желание, — говорили его губы, короткая щетина на подбородке, дразнящая уголок моего рта. — Отпусти, просто чувствуй. Не нужно сдерживаться. Фрагмента нет. Ты можешь ему доверять».

Я доверилась, приняла чувство, связанное запахом корицы и моими ладонями, застрявшими между нашими телами.

Ощущение сменялось другим ощущением, накатывало волнами, подражающими ритму наших губ, и у меня кружилась голова, я дрожала.

— Кои, — сказал он, от его тона моя грудь болела. Одна ладонь скользнула по моему боку, вызывая покалывание, пока он не прижал ладонь за моим ухом, медленно целуя у уголка моего рта, чуть в стороне от еще саднящего пореза на щеке.

Это было слишком.

Слеза покатилась из моего зажмуренного глаза. Кен поймал ее кончиком языка, его губы медленно коснулись моих закрытых век.

— Не плачь, — прошептал он.

— Не делай этого, — сказала я, вяло толкала его в грудь. — Не заставляй меня ощущать это, только чтобы отвлечь. От этого я боюсь тебе доверять.

Кен вздохнул, отодвинулся, и его ладонь на моей пояснице помогала мне устоять в шатающемся трамвае, но между нашими телами было расстояние.

Ох, я просила правды. Это ощущалось как затишье перед бурей.

— Говори уже, лис.

— Ты знаешь, что я прибыл сюда, чтобы забрать твоего отца.

— И?

— Ты использовала часть баку в себе, чтобы вырваться из хватки Хайка, а теперь попробовала, что можешь сделать даже с такой сильной Той, как старуха.

— Да, — сказала я. — А теперь я слепая и выгоревшая.

— Я не знаю, связано ли это с твоей человеческой кровью, или это из-за того, что твой отец не обучил тебя, но…

— Дело не во мне, — перебила я. — Скажи, что значит твоя метка, и как это связано с папой.

Трамвай снова остановился. Двери открылись, и я услышала топот ног, выходящих из вагона, а потом двери снова закрылись. Казалось, мы остались одни.

«Кен применил иллюзию, чтобы всех прогнать? Или чтобы мы выглядели не так потрепано?»

Кен заговорил на японском:

— Совет порой решает, что один из нас слишком опасен, слишком силен вне контроля. Моя метка показывает, что я — Вестник. Ты знаешь, что я приношу.

Дзунуква назвала его убийцей.

Искорка вспыхнула в моей груди. Гнев. Яркий, жаркий, и он придал мне сил отойти от Кена, прижаться спиной к поручню трамвая.

— Не папа. Он не опасен, — сказала я на английском.

— Не обученная наполовину баку смогла порвать магию той старухи и чары Улликеми. Представь, что может устроить Хераи-сан, если он будет не в себе, — сказал Кен на японском.

Мне было все равно, кто вокруг. Я не выиграю спор на японском. Даже папа ругался с мамой на английском.

— Папа не опасен. Он никому не навредил бы.

— Карга, что душила тебя, злая? Она защищала свой клан от чужаков. Хераи-сан стал бы мешкать, если бы Хайк прижал нож к твоему горлу?

— Хайк — зло. На Хайке нужно использовать особые умения.

— Хайк — человек. Другие правила, — выпалил Кен на английском. Ха. Кен злился, раз сменил язык. Очко было за мной.

— Да? Если он человек, как Улликеми использует его?

— Не знаю, — сказал Кен. Его ладонь коснулась моей щеки. Я отвернулась, не желая краснеть как гирлянда Марлин. Не желая его руку на мне.

«Убийца».

Хайк был злом. Я забрала то зло в себя. И карга Дзунуква. И Улликеми. Я еще не навредила кому-то до крови. Какой бы я ни была, какой ни становилась, разница была очень важной.

Но если Кен попробует свои особые умения на папе…

Желудок мутило, желчь подступила к горлу.

Двери открылись.

— Фонтан Скидмор, — сказал Кен.

«Уже?»

Он взял меня за локоть и помог выбраться из трамвая. Как только тротуар оказался под моими ногами, я вырвалась из его хватки.

Тени стали обретать силуэты. Светло серым был край навеса из моста Бернсайд над нашими головами, за ним открывались ярко площадь Энкени и фонтан. Мое зрение. Слепота была временной. Не стоило паниковать.

— Кои, — сказал Кен с предупреждением в тоне. Он вдохнул сквозь зубы с шипением. — Фонтан может быть пустым в это время дня?

— Вряд ли.