Глава одиннадцатая

Кен привел меня к автобусной остановке, и мой бурито остался на земле у ног любопытных зевак.

— Я все еще голодна! — сказала я.

— Этот автобус отвезет нас к месту встречи? — сказал он на английском.

— Нет, но мы можем сесть на трамвай до фонтана Скидмор. Он под навесом, дождь нас там не заденет. Это же важно? Не попадать под дождь?

И трамвай выехал из-за угла.

— Оставайся передо мной, — сказал Кен.

Женщина с блестящей цыганской юбкой, школьница-блондинка и два лысых парня в спортивной форме быстро шли к нам.

Не просто блондинка. Элиза из класса Канэко-сенсея, и она явно указывала в мою сторону и быстро говорила, скалясь. Что? Она была в команде Кваскви? Вопросы и дождь тянули мои плечи вниз. Как давно Элиза следила за мной в классе Канэко-сенсея.

Я ощущала теперь панику, как Кен, сердце колотилось, любопытный серый шум появился по краям глаз. Боль в висках превратилась в пульс, сдавила мою голову.

Странная зеленая аура окружила приближающийся трамвай. Я моргнула и отпрянула в твердую грудь Кена.

— Кои, — прорычал он.

Я потерла глаза кулаком, оглянулась за плечо Кена и увидела, что зеленая аура обрамляла все предметы в округе. Все, кроме женщины в блестящей юбке, которая была теперь в паре футов от меня.

Она подняла руки, показывая ладони.

— Кицунэ, не глупи, — сказала она.

— Кваскви нарушает уговор?

Элиза захихикала, как капитан болельщиц.

— Вы нарушили его первыми.

Зеленая аура стала ярче, отделилась от предметов и собралась в сияющий ком между мной и открытой дверью трамвая.

Улликеми. Собирался из дождя с запахом кардамона. Но как змей стал таким сильным? Хайк снова убил?

Я попятилась сильнее, врезалась в неподвижного Кена.

— Мы просто хотим привести девочку к ее отцу, — сказала Блестящая юбка. Боже. На ее юбки были не кусочки зеркала, а зубы, отполированные до блеска.

— Не подходите ближе, — сказал Кен.

Элиза побелела от приказа в его голосе, ушла с прямой линии огня, встав отчасти за одним из кирпичных столов, где летом люди играли в шахматы.

— Но я люблю маленьких девочек, — сказала женщина, широко улыбаясь, показывая острые жемчужные зубы.

Я сжалась.

— Рыбка, маленький карп, такой яркий и блестящий, — она сжала губы, красные на фоне бледной кожи, и подула. — Ху-у-у-у, — звучало ее дыхание. Леденящий ветер среди кедров. Он окружил меня, подавляя запах Улликеми ароматом дыма, покалывая.

Пассажир с велосипедом в руках смотрел из открытой двери трамвая, озаренного зеленым из-за присутствия Улликеми.

Две точки раскаленной бирюзы вспыхнули в зеленом тумане, и в ответ боль пронзила мои виски. Кен поймал меня под руки, мои колени подкосились.

— Улликеми, — выдавила я.

— Не глупи, — прорычал Кен. — Отступай.

— Ху-у-у-у, — снова выдохнула женщина, и ее дыхание смешивалось с зеленым туманом, делая его светлее. Кардамон на миг пропал, но дыхание женщины лишило тепла каждую клеточку моего тела. Я рухнула у ног Кена в сточную канаву улицы Ямхилл.

— Глупые туристы, — услышала я пассажира, двери трамвая закрылись, он поехал, скрежеща колесами.

Иней белел на Кене. Он зарычал, скаля клыки, которые соперничали с зубами женщины по остроте, на его ладонях появились опасные бежевые когти.

Лысые парни встали стеной за блестящей женщиной, готовые порвать Кена.

Туман Улликеми отделился от дыхания женщины. Кардамон резко вспыхнул у меня в носу и горле. Щупальце зеленого тумана вылетело из основной массы, пробовало воздух… искало.

Щупальце целилось в мое лицо, словно пришелец в фильме ужасов. Я закрыла рот руками, серый шум поглощал все сильнее мое зрение.

Холод подул на мою спину, сообщая, что Кен бросился прочь. Слева донесся стук и жуткий звук рвущейся плоти.

— Улликеми, — охнула я, туман проник щупальцем в мое горло. Сверху вспыхнула молния, раскалывая мою голову.

В брешь полилась глубокая синева, сокращающиеся мышцы и изгибающаяся длина, и я изо всех сил пыталась дотянуться до золотого тепла, сверкающего на поверхности океана…

Легкие вобрали воздух, и на миг кислород наполнил мою грудь, выталкивая Улликеми из моей головы. Серый шум пропал. Я различила Кена, стоящего над телом лысого парня, он прикрывался вторым, чья футболка была изорвана и в крови, как щитом. Женщина с блестящей юбкой, казалось, стала выше и тоньше.

А потом, словно хлынула волна, вернулся Улликеми, заполнил меня, прижимаясь к моей коже, мое смертное тело не могла выдержать желание получить золотое тепло. Тепло было мучительно вне досягаемости надо мной/нами, пока мы неслись вверх изо всех сил, к сияющему занавесу, где вода встречалась с воздухом. Мой рот широко раскрылся, болел от напряжения, и я вырвалась из воды с могучим рыком, клыки щелкнули на хвосте золотого света, тепло радостно вспыхнуло у моего рта, стекло в мое горло.

Фрагмент? Нет, скорее живое видение. Я извивалась в сточной канаве, ладони бесполезно сжимались. За закрытыми веками я пыталась рисовать кандзи, но чернила становились зелеными. Голод Улликеми сдавил мое горло, пока он силой запихивал в меня видение. Я падала в синеву в длинном теле водного дракона.

Хлопающие красно-золотые крылья и пронзительный крик орла пронзили золотое тепло. Острые когти терзали мою спину. Рот болел от пустоты, я падала в воду. Орел завопил снова, смеясь.

Я застряла в видении Улликеми, и имя нашего врага бурлило на глубине, где я его спрятала. Он дразнил нас, Буревестник не давал нам получить тепло солнца!

И голос Улликеми, жуткая гармония, сдавил мои мышцы рук и ног, зубы стучали, как у скелета.

«Буревестник!»

«О, нет».

Видение Улликеми отпустило меня, зеленые и синие пятна пропали, и я видела обычное пасмурное небо Портлэнда.

Что дракон со мной сделал? Использовал против меня видение снов баку?

— Улликеми знает имя Буревестника, — сказала я, горло болело. — Я предала его.

— Кваскви заберет твою рыбку, — сказала Кену женщина в юбке.

Я сморгнула слезы, поднесла руки к лицу, но они были в городской слизи. Я поднялась на колени.

Два лысых парня лежали на мокром тротуаре, их руки были выгнуты под неестественными углами. Кен еще стоял, напоминал снеговика, а не кицунэ. Дыхание женщины в блестящей юбке покрыло его слоем блестящего инея. Он не двигался.

В паре футов от нас собрались полукругом туристы, глядели и шептались между собой, делали фотографии, словно это было уличное выступление.

Где копы?

Женщина в юбке приближалась.

— Она подвергает нас опасности, кицунэ. Она предала Кваскви, а теперь Буревестника. Кваквакавакв, Берег, Хайду и Цимшиан не оставят Буревестника из-за нее!

Стуча блестящими зубами и выдыхая холодный ветер, женщина приближалась ко мне, крупная как для старушки, которой она казалась.

— Жизнь маленькой баку будет платой.

— Не трогай ее, — сказал Кен, но его голос был человеческим и слабым.

Почему он не двигался?

Паника охватила меня. Я не могла позволить людям Кваскви забрать меня, мне нужно было добраться до фонтана Скидмор и заставить Кваскви выполнить обещание отдать папу.

— Рыбка моя, — проворковала великанша, склонилась и сжала когтистыми ладонями мое горло.

В куртке заиграли первые аккорды пятой симфонии Бетховена. Рингтон Марлин. Я не подведу ее. Не подведу папу. Я не дам этой карге задушить меня в сточной канаве.

Нет.

У рыбки были козыри в рукаве. Женщина в юбке тянула меня по тротуару за горло в сторону Старбакса.

Я потянулась к ее запястьям, и она напряглась, лишая меня воздуха. Все потемнело перед глазами, но я не пыталась убрать ее руки со своего горла, как она думала. Я впилась ногтями в ее запястья и крепко держалась.

Пожиратель снов.

Кен звал себя запятнанным.

Какой стану я, проглотив ее фрагмент? Кровь шумела в ушах, сердце билось быстро, сбиваясь.

Выбора не было. Я потянулась к фрагменту карги, который уже покалывал в моих пальцах.

Кедры в снегу, острые горы и бесконечный вой ветра. Горько-сладкий вкус крови на языке и медведи среди озаренных луной ветвей, скрипящие кустами.

Дзунуква, голый и бледнокожий монстр Кваквакавакв, пожиратель детей, даритель богатства.

Ее фрагмент о себе, который она видела каждую ночь. Она давила на мои плечи и грудь как мешки с рисом.

— Я тебя знаю, — выдохнула я, и фрагмент погрузился глубже.

Пожиратель снов.

Уголек стал раскаленным металлом, обжигал удовольствием. Мышцы сжимались на спине. Я выгнулась, как тетива, пронзенная тысячью огненных игл.

Дзунуква вздрогнула, отпустила меня и поднесла свои ладони, красные от моей крови, к вискам. Она закричала, пятясь.

Я встала на ноги, вытянула руки, рыча, как медведь.

Уголек пылал, жар двигался по каждому позвонку к месту, где шея переходила в спину, пульсируя ритмом в голове. Как в прошлый раз, когда я забрала фрагмент Улликеми, чтобы сломать силу Хайка, давление грозило разбить мою голову.

Дзунуква выпустила порыв ледяного воздуха, и он закружился, поймав нас в снежную бурю. Я едва это замечала. Старуха не была опасна. Она сжималась а земле, жалкий мешок костей. Я была Пожирателем снов. Я…

— Кен? — я пошатнулась от невыносимого давления. Что я наделала?

— Поймал, — послышался голос Кена, я ощутила его руки на талии. Через миг он отпустил меня с воплем боли. — Ты горишь.

— Я не… — органы давили на грудную клетку, как воздушные шары.

Буря Дзунуквы растаяла, стала мокрым снегом. Она согнулась, бледная, мелкие блестящие зубки дрожали на ее юбке.

— Ты пролила первую кровь, — выдохнула старуха. Одна когтистая рука резко взмыла в воздух, и снег упал на землю, становясь маслянистыми темными лужами. — Ты забрала мою силу и сделала ее магией смерти.

Острый нож, нет, клык размером с мою ладонь, но опасно заточенный, появился в ладони Дзунуквы. Глаза сияли опасной синевой, она взглянула на меня, вдруг став не такой слабой, какой казалась.

— По закону я могу забрать твою жизнь.