Глава тринадцатая

Глаза офицера Биотопливо расширились от шока. Иллюзия на папе и Кене замерцала и пропала.

— Какой приятный сюрприз, — сказал Хайк… или Улликеми.

Кен дрогнул, его лицо было хищным, мышцы напряглись, он явно готовился напасть.

Иглы пронзили мою кожу, энергия Буревестника шипела в моих венах, борясь с холодной магией Улликеми.

— Сначала разберемся с парнем в синем, — Хайк направил офицера Биотопливо к полицейской машине, он спотыкался по пути. Он усадил полицейского за руль и захлопнул дверцу.

Я потянулась к угольку, радостно горящему в моем животе, и открыла золотую энергию Буревестника. Я не была беспомощной. Сила Хайка была взята у Улликеми. Тогда я возьму силу Буревестника для боя.

Холод отступил.

— Что ты делаешь? — охнул Кен сквозь сжатые зубы. — У тебя золотые глаза.

Сила Буревестника текла по венам. Я приветствовала огонь.

Хайк прибежал под навес, его глаза сияли золотом. Он склонился над папой, прижал ладонь к его лбу, потом — пальцы к его запястью.

Он отвернулся — это был мой шанс. Я ужасно медленно поднялась на ноги, колени скрипели. Кожа Кена ближе всего была тонкой полоской между волосами и толстовкой. Я потянулась, толкая пальцы сквозь влажный воздух, медленно, как деревянный нож в вязком торте моти.

Связь вызвала вспышку влажной хвои кипариса и запаха кинако.

Фрагмент Кена.

Он застонал, напрягся под моими пальцами.

Я ломала чары Хайка раньше, но в дендрарии Кен источал жар, как котатсу папы. В этот раз, после сна Буревестника, я горела изнутри. Шли секунды. Капля пота стекла по моей шее.

Почему не работало? Уголек Буревестника снова вспыхнул, я попыталась толкнуть жар в Кена, напрягала все мышцы, словно балансировала на носочках у костра.

Кен снова застонал.

Кожа пылала красным, как от ожога, там, где мои пальцы касались его шеи.

Я вредила ему. Желудок сжался. Опасная игра с Буревестником могла убить меня, но Хайк трогал папу, и мне нужна была помощь Кена. Боль пронзила голову.

— Кен, — сказала я, рот двигался медленно. — Позволь увидеть твой сон.

Напряжение в его шее пропало с протяжным стоном. Словно прорвало плотину, сон Кена ворвался в меня: кипарисы, туман, запах влажного мха и заразительное желание бежать на сильных лапах…

Сильнее, чем раньше, меня утащило с площади, прочь от боли. Я была сном. Я, Фудживара Кенноске, в глубине сердца. Дома в этом диком чистом месте.

Тень среди деревьев. Маленькая и худая, окруженная кипарисами, скрытая их ветвями. Она подошла ближе, стало видно длинные темные волосы, глаза и упрямую челюсть. Решимость и сила влекли меня к фигуре, как мотылька к огню.

Женщина.

Кои.

Я?

Видение прервалось, я рухнула в себя. Ладонь еще сжимала его шею, но теперь между нами искрился ток, как перед бурей.

Кен заорал. Его тело сжалось, как в припадке, а потом расслабилось. Он прижался ладонями к кирпичной стене, чтобы не упасть.

Страх пробил мою первую вспышку триумфа.

Глаза Хайка вспыхнули изумрудным.

— Что ты делаешь, мисс Пирс?

— Уходи, Хайк, — прохрипел Кен. — Может, так ты выживешь.

Папа открыл глаза у ног Хайка. На его знакомом смуглом лице горели сине-золотые глаза Буревестника.

Нет. Как удар по животу.

— У нас с Улликеми на тебя планы, — сказал Хайк. Он вытащил серебряный нож, что все еще был в крови, из ножен на поясе. — Это было бы приятнее в моем кабинете, но ее кровь, пролитая тут, все равно даст мне силы.

Папа сел. Его лицо из рассеянного тут же стало хмурым.

— Мы полетим золотыми путями солнца, — сказал он на английском, гармония в голосе вызвала мурашки на моей спине и руках. Страх сжал все внутри.

Это был не папа. Буревестник захватил его, как Улликеми — Хайка. Потому Буревестник заманивал меня взять фрагмент в нашу первую встречу. Таким был план Кваскви? Захватить меня? Чтобы я питала его магию? Убивала?

Дрожь пробежала по спине, за ней еще. Она не унималась. Прозвучал гул. Не гром, не сверху — я ощущала глубокую вибрацию подошвой.

Большие куски камней на площади дрожали. Кен отдернул руку от кирпичной стены, дождь из цемента посыпался на нас.

— Акихито, шикари шитэ, — сказал Кен. Держись.

Папа? Это делал перегруженный баку? Тряс камни?

Уголек сна Буревестника вспыхнул в моем животе. Жжение растеклось в груди, добралось до кончиков моих пальцев.

Кости горели и болели. Слишком много энергии, и я не могла ее выпустить. Сердце колотилось, выбивая тату в груди, каждая клеточка тела пульсировала.

Хайк дернулся. Кен бросился наперерез, но был медленным и неуклюжим после чар Хайка. Нож Хайка вспорол мою толстовку у шеи и провел пылающую линию боли на моей ключице.

— Прошу прощения, но терпение кончилось, — сказал он, сжал мой локоть, пока на моей груди проступало красное пятно.

Он притянул меня ближе.

— Ты ощущаешь это? Силы больше, чем я думал, — он повернулся, нож оказался у моего горла. — Стоять, — сказал он Кену. — Я поиграю с двумя баку, но нужен мне только один.

Кен отпрянул на пару шагов, поднял руки.

— Воспоминание, что знал, но уж давно забыл, — сказал Хайк. Зловещая гармония пронзила мой мозг.

Картинки мелькали в голове — я ворвалась в ратушу и обнаружила папу на полу в кабинете мэра, Кваскви отказывался отдавать Буревестника мэру, и мэр приказывал офицеру Биотопливо вернуться в его машину. Мэр Хайк.

Что-то яростно пылало в моем животе. Кабинет мэра стал призрачным, нарисованным на открытой двери подвала колледжа. Я покачала головой в смятении. Магия Хайка искажала реальность.

Нож Хайка упал на камни со звоном, он провел ладонью по моей крови с грубой лаской.

— Не трогай ее, — сказал Кен. — Даже мэр Портлэнда не может… — его слова утихли, на лице было смятение.

«Мэр? Хайк — мэр?».

Нет. Это была магия.

— Да, — торжествовал Хайк, — мэр Портлэнда может.

— Нет, — сказала я. Уголек Буревестника сжигал картинки. Этого Хайк хотел? Потому связал себя с Улликеми?

— Маленький порез, и даже кицунэ поддался, — сказал Хайк. — Может, мне и не нужна вся твоя кровь.

Здание стонало, цемент сыпался крошкой. Труба скрипела, отрываясь от стены. Зеленя ткань упала на землю.

— Ты не используешь ее, — сказал папа с гармонией в голосе.

Хайк рассмеялся.

— Решил меня остановить? Миг удивления… — начал он.

Но слова прервал крик боли. Я отпрянула, вдруг получив свободу.

Зеленый туман вытекал из глаз Хайка, словно уходила его душа. Два потока потемнели, стали веревками, обвившими мэра, сковавшими мерцающей синевой.

Мэр — нет, профессор — отыскал голос:

— Ты обещал, что я могу использовать девчонку, если отдам тебе Пожирателя снов!

Его голос был смертным. Синие путы сжались, волна прошла по нему с головы до пят, и его конечности повисли под неловкими углами, выглядя неправильно.

Папа встал резким движением, напоминая марионетку на нитях.

— Voghjuynner odz, — сказал папа, челюсть неловко произносила странные слова. — Kpareik’ indz het?

«Змей, потанцуешь со мной?».

Значение поднялось из моих ноющих костей, пропитало меня. Буревестник отдавал приказ на родном языке Улликеми.

Из тела папы.

Хайк широко оскалился, зловещий голос Улликеми заявил на том же странном языке, и гремящий звук не могли повторить людские голосовые связки:

— Возьми баку, захвати его, как я — своего слугу. Я больше не буду прятаться в камне Вишап. Потанцуй со мной. Или солнце в тебе съест меня, или я проглочу его сегодня.

Хайк плавно, словно не имел костей, пошел к папе.

Кен с криком вскочил перед папой. Его лицо менялось, острые углы и сила подтянутого тела приближались к его истинному облику.

Улликеми произнес ультразвуком слово ртом Хайка, и Кена окружил прохладный и соленый ветер, мини-торнадо. Синие ленты отделились от неподвижного Хайка, напомнили языки змей, окружили Кена. Ленты тумана вспыхнули раз, другой и стали жидким. Волна воды обрушилась на Кена, отбрасывая его в кирпичную стену здания.

Лязг металла. Край трубы рухнул на него.

Хайк встал перед папой, тянулся к нему ладонями, пальцы на которых сжимались как когти.

Я бросилась к папе, притянула его к себе.

Резкое движение открыло рану на моей груди, свежая кровь пропитала футболку папы. Он пылал в моих руках, а я могла думать только о его рисунке баку, висящем над моей кроватью. Я держалась за эту картинку, и она не давала нам утонуть в мерцающем море силы сна Буревестника. Но все было на грани.

Уголек Буревестника вспыхнул из-за фрагмента в моем животе и прикосновения к голой коже папы под моими руками. Здесь было мое место. Среди драконов и огромных орлов. И я пылала!

Сон расколол меня, ноющие кости таяли в ослепительной агонии. Слишком сильно. Я не могла думать, едва видела или чувствовала, пойманная в раскаленном, как солнце, сердце Буревестника. Боль разбивала меня на куски, меняла меня, собирая иначе и разбивая снова.

Я закричала пронзительным воплем Буревестника.

Ослепительный белый свет. Вверху, внизу, вокруг и внутри меня.

Раздался гром, и тонкие трещины потянулись по свету вокруг меня, и далеко внизу стало видно пульсирующий изумрудный слой. Изумруд вторгся в мой свет щупальцами из тумана. Древний холод пожирал мой огонь. Ядовитый туман пытался дотянуться до меня, утащить вниз, но я яростно била крыльями, поднималась прочь, возвращалась в безграничное небо.

Кто-то коснулся меня. Моего плеча. У меня было плечо. Я смогла ощущать тело, очертания руки, ног и головы были знакомыми, но не сочетались.

Слова, едва слышные, на диалекте Хераи, задели мое ухо:

— Съешь сон, Кои-чан, или ты умрешь.

Место, где я ощущала себя, все еще было скрыто под белыми пятнами солнца и золотыми перьями. Я смогла узнать папин голос.

Папа был в сознании, проснулся…

Боль снова сотрясла меня, но в этот раз я удержала смертельной хваткой кусочки вокруг маленькой Кои.

Осторожно, сохраняя кусочек себя в стороне, я потянулась к сну Буревестника.