Глава четвертая

— Ты — кицунэ? — сказала я на японском. Не было смысла пугать водителя такси.

Папа тихо сидел между нами на заднем сидении. Его глаза были ясными, словно он был адекватен, но он поджимал губы так, что они побелели. Не выпускал слова. Или его тошнило.

Я пыталась говорить с ним на его диалекте. Ответа не было. Он был мне нужен больше всего в жизни, но пропал. Пропал в бреду. Это вызывало у меня только гнев и печаль. Желая отвлечься, я повернулась к странному Кену.

— Простой ответ — да, — сказал Кен на том же языке.

— Так ты — рыжий лис?

Кен рассмеялся.

— Ты видела когти, — он поднял руку, покрутил ее передо мной. Я представляла, что она станет жуткой мохнатой лапой, но она оставалась красивой, с сильными тонкими пальцами и мышцами на предплечье. Когтей не было видно. Их можно было выпустить?

Я оторвала взгляд от его ладони и посмотрела в окно. Мне всегда нравились ладони. У Кена были хорошие ладони, длинные и сильные пальцы. Когти. Кицунэ. Если это не был розыгрыш.

— Не изображай глупость, — сказал Кен. — Нельзя говорить на японском так хорошо, не зная хоть чего-то об истории. Ясное дело, что кицунэ — не в смысле лисы, а в смысле оборотня и иллюзиониста.

— Так ты оборотень? — я не знала, откуда взялся высокий голосок. Может, от истерики. Может, я сорвалась.

— Да, — сказал Кен на английском, — в ночи полной луны я покрываюсь шерстью и роюсь в людских урнах.

Раздражение во мне убило смех.

— Не издевайся.

— Не тупи. Ты — дочь чистокровного баку, а я — кицунэ. Мы оба из Тех. Не знаю всего твоего наследия, но если ты — дочь Хераи Акихито, то ты хотя бы пробовала сны людей. Может, и мои сны, — судя по его гримасе под конец, мысль обо мне, видящего его фрагмент, не радовала обоих.

Но Кен не закончил. Он говорил, хоть папа склонил голову, прикрыв глаза.

— И Хайк, может, и человек, но в нем есть что-то от Тех. Ты в опасности. Не прячься за неведением, это делает тебя уязвимее, — пыл в его голосе добрался до моего живота, пошевелил ощущения, и я не могла больше отличить гнев от страха на мутной глубине.

— Ты не можешь игнорировать это, как делал Хераи-сан со всем, что угрожало разбить его ценную человеческую жизнь, — он опустился.

«Как он смеет? Он встретил меня вчера. Он не имеет права…».

Такси проехало мимо моего дома. Я попросила на английском развернуться и оплатила проезд.

Такси уехало, Кен стоял, придерживая рукой моего папу, и его лицо было бесстрастным, эту маску я уже ненавидела.

«Изображать глупость?» — кем был этот загадочный кицунэ, раз звал меня закрытой? Словно он был открытым. Он знал о папе больше, чем говорил. Но он не избегал этого. Он не скрывался где-то в квартире, делая вид, что все в порядке.

Он был прав. Мы с папой скрывали это всю мою жизнь. Если я позволю снам или странностям занять мои мысли днем, если признаю, что не просто догадываюсь, что означают слова Кена про Тех и баку, то придется признать и все остальное.

Мне снились фрагменты других людей. Я получила талант от папы, который, скорее всего, был мифическим пожирателем снов. И Хайк не просто словами приказал мне прийти в его кабинет. Он не был нормальным. Еще и был злым.

Я не была готова к борьбе со Злом. Или думать, что болтовня папы была не бредом от болезни.

Или представлять, что я могла делать с фрагментами других людей. Я подавила всхлип. Я хотела вернуть настоящего папу, который не кричал, не путался и мог объяснить, что мне делать.

— И? — Кен не мог терпеть мое молчание.

Папа прижал мою ладонь к своей груди. Я ощущала тепло, знакомое ощущение его, единственного человека в этом мире, которого я могла касаться. Только от него не нужно было отходит из-за снов. Его фрагменты мне никогда не снились. Ни разу.

«Пожиратель снов».

— Пап, — сказала я так напряженно, как только могла, на английском. Кен удивленно моргнул. — Тебе снились мои сны? Ты… ел их?

Папа выдохнул.

— Я видел сны дракона мира, — прохрипел он на японском. — Я видел леди света.

Мои плечи расслабились. Не этого ответа я ждала. Так он хрипел во время помутнений. Это говорил Альцгеймер, а не папа-баку. Жуткий страх немного утих. Это была проблема болезни, а не мистики.

— Конечно, — сказала я. Просто никогда не было. Я повела папу по лестнице.

— Не зарывай голову снова в песок, — сказал Кен.

— Верь в меня хоть немного, — рявкнула я. Рука папы была тонкой и уязвимой под моей ладонью, но он был тихим, словно ждал еще вопрос. Спокойный и серьезный. Не раздраженный, как при помутнениях. Это был не бред. Он был серьезен.

Хуже того, что папа был поражен Альцгеймером, было лишь то, что все эти годы он мог пытаться сказать нам правду.

Ладонь на запястье папы ощущалась неправильно, неловко. Как у девочки, которая тянула умного родителя склониться к ней.

— Почему ты убежал? Что делал в кабинете профессора Хайка?

— Хайк? — сказал папа. Его лицо вытянулось, тени под прикрытыми глазами делали из его восковую статую. Его язык теребил передние зубы. Я вспомнила запах горелой паприки, желтую ткань и зловоние крови.

— Ты видел фрагменты прошлой ночью, да?

— Да, — сказал папа. — Я ощутил вкус дракона. Но я не мог… дотянуться до того, кому это снилось, — он волновался все сильнее, Кен подошел за нами и прижал ладонь к его плечу, чтобы поддержать, но папа отпрянул. — Ты в опасности. Он знает — пешка дракона знает о тебе.

— Знает о чем?

Папа закрыл глаза, сморщил нос, словно от боли. Жилы выступили на его шее. Все мышцы тела отца были напряжены, делая… что-то. Я такое уже видела. Это было началом его сильных припадков, когда туман Альцгеймера делал его другим, несущим бред.

Или это проступал настоящий папа, который скрывался от семьи столько лет, что стало слишком поздно?

— Что такое, пап? — я обвила рукой его плечи и потянула к входной двери, его тело было напряженным, похожим на камень. — Ему нужно присесть.

Уязвимый папа был ужасен. От дрожи его рук я прикусила губу. Изящные пальцы, которые раньше управлялись с разделочным ножом на уровне искусства, теперь были бесполезными.

Папа рухнул на диван.

Он сжался в комок, напоминал высохшую оболочку себя. Его глаза дико вращались под закрытыми веками.

— Где ты была? — спросил голос. Я повернулась и увидела Марлин, выходящую из ванной, поправляя юбку.

— Отлично, — сказала я. Желание Марлин узнать все было тем, чего мне не хватало в этот миг открытий. — А как же «Я умираю и не могу встать»?

— Я выздоровела, — сказала она. — И я забыла принести лекарства папы вчера, — она кивнула Кену. От радости на ее лице я сжала кулаки, но ее улыбка сменилась хмурым видом при виде папы. Он уткнулся лицом в ладони, раскачивался и бормотал. — Что ты сделала с папой?

— Ничего, — я тут же стала защищаться. — У него просто было очередное помутнение.

— И все? — едко спросила Марлин. Я подавила желание извиниться и объяснить. Чем меньше Марлин знала о Хайке, тем лучше. Я не хотела, чтобы он лез к моей семье.

Марлин вздохнула. Она прошла мимо меня и обняла папу с любовью.

— Ты не можешь бросать его одного.

— Он не ушел один, — сказал Кен. — Я видел, как он ушел. Я не знал, что это проблема. Хераи-сан вел себя нормально.

Марлин приподняла бровь, глядя на Кена.

— И кто это? — она пронзила меня взглядом в стиле мамы.

— Его зовут Кен, — сказала я.

Как объяснить, чтобы Марлин не выдумала дикостей? Я не пускала мужчин сюда. Кен был первым из не родственников из всех, кого Марлин видела при мне за годы.

Кен и Марлин смотрели на меня, требуя то, что я не могла дать.

— Он помогал мне с опекой папы.

Марлин кивнула Кену, окинула его взглядом, словно он был тканью для клиента.

Ноздри Кена раздулись.

— Ты — сестра Кои? — его глаза потемнели. — Что знаешь о баку и Тех?

Рот Марлин застыл открытым от удивления.

— Прости, что? — сказала она.

«Точно. Мне пора вмешаться», — я не хотела, чтобы она получила кучу бреда с утра.

Нам нужно было сходство с нормальным. Я хорошо умерла подражать. Я изображала всю жизнь.

— Кен — ученик японского в колледже, — сказала я. — Ему нравится эта работа, — я посмотрела на Кена, чтобы он поддержал меня.

— Пусть постарается помочь моему отцу, и проблем не будет, — сказала Марлин.

— Это я и хотел, — вежливо сказал Кен.

Марлин хмыкнула. Она провела ладонью по шее и спине папы, шепча на японском. Через миг папа перестал раскачиваться и устроился на боку на подлокотнике с подушкой.

— Кои, — сказал он. Я подошла к нему и опустилась на колени. Но он не дал коснуться его руки. — Нет, — процедил он. — Не трогай меня. Фрагменты дракона…

Я села на пятки, ощущая боль. Глаза папы затуманились. Морщины окружили уголки его рта.

— Я знаю, зачем ты пришел сюда, — сказал он Кену. Он говорил на английском, и ему было неудобно, как при спорах с мамой. — Я ощущаю водного дракона в фрагменте сна Кои. Ты понимаешь, о чем я?

Я повернулась к Марлин, попыталась изобразить удивление, какое было у нее.

«Теперь мы больше напоминаем нормальное».

Кен кивнул, скрывая эмоции.

Папа сжал кулаки на коленях.

— Я не… я не смогу уснуть, — сказал он. Он опустил голову, вдыхая так, словно его грудь сдавило.

— Пап? — Марлин погладила его кулак, потирая его и расслабляя ладонь. Гнев проступил пятнами на ее щеках, черта Пирсов. — Не сдавайся заблуждениям. Для него плохо…

— Дай закончить, Мару-чан, — сухо сказал папа на японском.

Кен опустился на колени возле меня, ноги заняли позу сэйза.

— Слушаю, сэр, — сказал он.

Взгляд Марлин мог растопить стекло.

— Когда я покинул Аомори, — сказал папа, глядя на Кена, — Те только обрадовались, а остальные не верили в разговоры о крови.

Молчаливый папа рассказывал такое на английском. Кену, незнакомцу. Это обижало.

— Я никак это не исправил, — продолжил папа. — А потом женился на человеке. И она родила детей.

— Человеке? — сдавленно повторила Марлин.

— Они ничего не знают. — Кен не скрывал неодобрения.

Папа нахмурился.

— Им лучше жить без знаний с людьми, чем жить так, как принимают с кровью Тех.