Эта сценка не ускользнула от внимания Кермита Шальдера. «Редактор потешается… Вероятно, для него это давно пройденный этап», — подумал Корригэн.

Шальдер заговорил:

— Викки сказала мне, что вас интересует звонок человека по имени Уолтер Ингрэм, капитан.

— Да, это правда.

— Все, что я знаю, я вам сейчас скажу. — На манжете Шальдера блеснула золотая запонка, когда он посмотрел на часы. — Я был единственным старшим редактором, оставшимся вчера после обеда в офисе. В четыре сорок пять я ответил на звонок Ингрэма. Уверен, что это был мой первый разговор с ним.

Вдруг капитан поймал взгляд, брошенный Викки Донахью на отца. «Она знает, о ком речь». — И снова Корригэн ощутил легкое покалывание кожи головы.

— Мистер Шальдер, — спросил Корригэн, — изложил ли Уолтер Ингрэм суть своего дела?

— Нет.

— Кого он спрашивал?

— Мистера Донахью.

— Да, лучше бы я не уходил, — с искренней ноткой в голосе сказал Донахью. — Все это начинает возбуждать мое любопытство.

— Он был расстроен, нервничал? — спросил Корригэн.

— Да, капитан. Я представился и назвал свою должность, затем спросил, чем могу ему помочь. Ингрэм сказал: «Нет, ничем…» Он говорил быстро, то и дело вставляя немецкие слова. Я думаю, он чего-то опасался. Сейчас, когда я вспоминаю о разговоре, все больше убеждаюсь в этом. Он сказал, что для него «чрезвычайно необходимо» связаться с мистером Донахью, он говорил на довольно высокопарном английском.

— Вы серьезно восприняли его в тот момент?

— Да, капитан. Поэтому я решил дать Ингрэму номер телефона мистера Донахью в поместье Брэндивайн. — Шальдер рассеяно почесал затылок.

— О?! — Корригэн вонзил свой карий глаз в издателя. — Вы ничего не говорили мне о звонке Ингрэма в Брэндивайн, мистер Донахью.

— Потому что я ничего не знаю об этом, — решительно возразил Донахью.

Корригэн кивнул и повернулся к редактору:

— А вам не кажется странным, мистер Шальдер, что вы дали домашний телефон мистера Донахью совершенно незнакомому человеку?

— Вовсе нет. Мистер Донахью подтвердит, что он ежедневно интересуется ходом работы, часто принимает свежую информацию лично.

— Да, это верно, — сказал издатель.

— Ингрэм был так настойчив, что я решил использовать шанс, предоставляя ему требуемый ему номер телефона, чтобы не упустить интересный материал. Знаете, капитан, — вымолвил Шальдер со слабой улыбкой на холодных губах, — редактор в чем-то похож на детектива. Вот и все. Ах, да, он еще поблагодарил меня.

— То же сделаю и я, мистер Шальдер.

— Если я Вам еще понадоблюсь, я нахожусь здесь не менее десяти часов в день. — Шальдер поднялся, поклонился и направился к двери. Неожиданно он обернулся: — Одно одолжение, капитан.

— Да.

— Если вы узнаете, чего хотел Ингрэм, дайте мне знать, хорошо? Учитывая последующие события, история должна быть неординарной.

— Если смогу, мистер Шальдер.

Викторина Донахью все еще болтала ногами, когда Корригэн и Баер закрыли за собой дверь кабинета издателя. Дверь личного лифта открылась, и собравшийся было выходить мужчина с удивлением уставился на Корригэна.

— Тим? Дружище! — Улыбка озарила его широкое лицо. — А это не кто иной, как Чак, старый проказник! Черт возьми, что вам здесь нужно? Что вы разнюхивали в кабинете у босса?

Это был крупного сложения человек, напоминающий конструкцию из тяжеловесных балок. На нем была униформа из шерстяной ткани, белая сорочка с черным галстуком и шоферская кепка. Мятое лицо боксера дополняло картину.

— Убей меня гром, если это не Рео Смит! — воскликнул Корригэн. — Донахью упомянул вскользь о человеке по имени Смитти, который на него работает. — Ну, как дела, Рео?

— Чудесно! Тепленькое местечко. Работа — не бей лежачего. А повар в Брэндивайне каждый день кормит вырезкой «филе миньон».

— Старик Рео собственной персоной, — раздвинул в улыбке губы Чак. — Выглядишь великолепно.

— Лучше не бывает, — Смит легонько ткнул Баера в живот. — Думаешь, если те мерзавцы расплющили меня, то я уже никогда не поднимусь? — Он отвел их в сторону, не переставая болтать.

Корригэн мысленно вернулся к той памятной ночи год назад.

Офицер полиции Рео Смит обходил свой участок на Ист Сайд, как вдруг услышал женский вопль, доносившийся из одного заброшенного дома. Но оказалось, что женщина служила лишь приманкой для полицейского. Они набросились на него сразу, как только Рео позвонил в дверь. Кто это был, сколько их было, управлению узнать не удалось. Его зверски избили, сняли сапоги, забрали бумажник и револьвер…

Во время операции хирурги поддерживали жизнь Рео Смита с помощью массажа сердца; он дважды умирал. Но ему не дали уйти. Рео приподнял фуражку, выставляя на обозрение свой короткий ежик.

— Даже кустарник вырос, только белый. Никто и не подумает, что у меня там серебряная пробка. Что скажешь, Тим?

— Выглядишь прекрасно. Как это тебя угораздило связаться с Лореном Донахью?

— Черт, я был на грани срыва, — усмехнулся Рео. — Когда я вышел из больницы, со мной творилось что-то ужасное. Сидеть на заднице и проедать свою пенсию — это хуже, чем в больнице. Я размазал сопли перед капитаном в своем бывшем участке. Тот рассказал обо мне одному влиятельному лицу, члену того же теннисного клуба, что и мистер Донахью. Мистеру Донахью нужен был шофер. И вот исполняю при нем роль Пятницы… Что привело вас сюда, Тим?

— Человек по имени Уолтер Ингрэм, — ответил Корригэн.

— Да? Я слыхал о нем в новостях.

— Ингрэм как раз перед тем, как выпасть из окна, пытался связаться с Донахью.

— Ну и что? Телефон у мистера Донахью звонит сотни раз в день.

— Донахью говорит, что был на вечеринке в тот момент, когда Ингрэм выбросился из окна.

— Если он так говорит, значит он там был.

— Рео…

— Слушай, Тим, — выражение его лица стало непроницаемым, — я больше не служу в полиции. С меня хватит по горло. Мистер Донахью вытащил меня из дерьма, куда меня спихнули остальные, предварительно выбив мозги. Извини. Не хочу переходить на личности.

Корригэн пожал плечами.

— Ну, пока. Рад был встретиться с тобой, Чак, — бросил на ходу Смит, направляясь в кабинет Лорена Донахью.

Чак и Корригэн, проводив глазами его коренастую фигуру, скрылись в лифте.

Когда Корригэн вошел в свой кабинет, отчет уже поджидал его на столе:

«Полученные данные служат дополнением к прилагаемому докладу 146788-А. Дополнительные сведения касаются одежды, которая была на умершем в день смерти. Анализ показывает, что одежда изготовлена в разных странах. Набор ручки с карандашом из внутреннего кармана пиджака изготовлен в Чехословакии, наручные часы в Восточной Германии; нижнее белье имеет товарный знак английской фирмы; сорочка, костюм, галстук и носки изготовлены в США; туфли сшиты на обувной фабрике в Советском Союзе.

Одежда умершего различной степени изношенности. Вещи, купленные в Соединенных Штатах, имеют минимальную степень износа, анализ волокна из ткани костюма показал, что он никогда не подвергался сухой чистке. Состояние туфель свидетельствуют об их долгой службе.

Вывод: туфли были куплены раньше, чем одежда, изготовленная в Англии. Одежда производства США — самая свежая покупка».

«Итак, Ингрэм был ходячей географической энциклопедией мужской одежды. Интересно, не носил ли он эти туфли вначале с русским или чешским костюмом», — подумал Корригэн.

Целью их визита была глухая дверь в коридоре главного почтового управления Манхэттэна. Ничем не примечательная, она таилась в самой глубине коридора.

Дверь открыл высокий мужчина неопределенного возраста. Широкоскулое лицо, смуглая кожа и блестящие черные волосы выдавали в нем потомка американских индейцев. Он был в рубашке с короткими рукавами и галстуке. При виде Корригэна и Баера он произнес «привет» без малейших признаков удивления и протянул руку для пожатия. Все трое когда-то служили в ОСС. Много воды утекло с тех пор. Сейчас они вращались на разных орбитах. Пару недель назад Корригэн случайно встретился с Нейлом Рейми в ресторане. Рейми был одним из небольшой группы ЦРУ, прикрепленной к району Манхэттэна.

— Я не думаю, что это визит личного характера, — пригласил он сесть бывших сослуживцев, — что привело вас в «старую берлогу»?

«Старая берлога» представляла собой обширное помещение, меблированное тремя столами, полдюжиной деревянных стульев и полированным бюро. Холодный флюоресцентный свет лился сверху прямо на стол, за которым работал Рейми.

Корригэн открыл конверт, захваченный им в управлении, вынул фотографии Уолтера Ингрэма и положил их на стол.

— Следы туфель этого парня постоянно возвращают нас в Россию или, может быть, в советскую зону Германии, — начал Корригэн.

— Он умер в этих туфлях на ногах, Нейл.

— Туфли вывели вас на верный след. — Рейми просмотрел снимки. — Его имя — Генрих Фляйшель. Восточная Германия. Выходец из Грайфсвальда.

— А что такое этот Грайфсвальд?

Рейми потер мочку уха.

— Дома, магазины, люди… Фляйшель там долго не задержался. Когда он впервые появился на нашем горизонте, он жил в Восточном Берлине. Журналист, один из тех, кто зарабатывает себе на жизнь внедрением политики партии в сознание масс. Но этот парень был чужаком для партии. Если бы он родился на Западе, то, вероятно, мог бы стать превосходным проповедником демократических идеалов.

— Вы подаете его как разочаровавшегося коммуниста, — заметил Баер. Рейми взял со стола снимок Ингрэма, выполненный в анфас.

— Мы думаем, что вначале Генрих Фляйшель честно старался внушить себе мысль о преимуществах коммунизма. Он был чувствительным человеком, которому вскоре пришлось столкнуться с истинными жизненными перипетиями. Он и такие, как он, жили при коммунизме, глядя в дуло пистолета. Сначала он надеялся, что режим истощит себя. Но после неудачного мятежа в 1953 году в Восточном Берлине, когда Запад лениво наблюдал за происходящим, даже не приподняв жирной задницы, Фляйшель решил, что коммунистический режим надолго. Если и была надежда, то только на эволюцию сознания людей, запертых за железным занавесом. И тогда он ринулся в эту собачью грызню государственной бюрократии. Постепенно его положение улучшилось, он стал маленькой рыбкой в огромном косяке партийных функционеров. Это дало ему доступ к информации и свободу передвижения, о чем люди без партийных билетов могут только мечтать.