Но все, о чем я думаю, это как убить ребенка, лежащего на полу, истекающего кровью, умоляющего о помощи.

Воспитательница громко вздыхает.

— И вот снова.

Комната полностью погружается в тишину, и все пялятся, пока она выволакивает меня через дверь и ведет вверх по лестнице.

— Тебе нужно было снова это сделать, не так ли? Ты просто не можешь удержать свои руки от него?

— Он продолжает доставать меня.

— Что я только что сказала? — произносит она, сверля меня взглядом, которым можно убить. — Здесь не трогают других детей, Майлз. Ты уже должен был это запомнить. Думаю, тебе пора выучить жестокий урок.

Она толкает меня в мою комнату.

— Я не хочу слышать от тебя ни звука в течение следующих нескольких часов. Ты понял это?

Я сажусь на кровать.

— Но как же ужин? — Я смотрю на часы — почти шесть — и мой желудок начинает урчать.

Она кривится.

— Плохие дети не получают еду.

И затем она хлопает дверью.

Я бегу к двери, колотя в нее кулаками.

— Подождите! Вы не можете этого сделать! Я голодный!

— Может, тебе стоит для начала подружиться с детьми. Может, тогда ты не будешь таким голодным, — размышляет она по ту сторону двери.

— Они не хотят со мной дружить. Никто из них. Они хотят только дразнить меня.

— Может, дело не в них. Может, это ты, — язвит она. — Не удивительно, что родители бросили тебя здесь. — Она прочищает горло, а затем я слышу стук ее каблуков, пока она спускается вниз по лестнице, оставляя меня наверху одного.

Ногти царапают деревянную поверхность двери, пока я сползаю на пол. Я пытаюсь подумать о счастливых вещах, но ничего не приходит в голову. Нет ничего счастливого в этом месте, и я не помню ни единого радостного дня, даже когда я был не здесь.

Один в своей комнате, без игрушки, где только тикающие часы составляют мне компанию, я провожу свой день, пока не начинаю желать, что лучше бы я вовсе не рождался.

* * *

Несколько месяцев спустя…

Я сбежал. Не зная, что еще сделать после того, как дети столкнули меня с лестницы, а персонал не повел и бровью. Мне некуда идти, но я не хочу возвращаться туда. Я ненавижу то место и всех, кто живет или работает там.

Никто меня не понимает.

Накручиваю травинку на палец и выдергиваю ее, позволяя ей улететь с ветром. Здесь так мирно посреди неизвестности рядом с одинокой дорогой. Ничего нет на расстоянии нескольких миль… и мир предоставлен лишь мне. Я так люблю это.

Это место превращается в мое любимое убежище. Мне не нужно прятаться где-то в захудалом вонючем углу, чтобы меня не поймали. Я могу просто сидеть здесь, где никто меня не увидит.

На краю горизонта внезапно появляется машина, и я наблюдаю, как она приближается в поле моего зрения. Поднимаю руку над глазами, создавая «козырек» от солнца, и пытаюсь разглядеть того, кто едет внутри. Многое увидеть не получается, только двоих взрослых на передних сидениях… и маленькую девочку на заднем, которая смотрит на меня своими яркими глазами. У нее лицо ангела.

Но затем машина исчезает так же быстро, как и появилась, проехав вниз по одинокой дороге.

Лишь мгновение я наслаждаюсь бризом, задаваясь вопросом, кто были эти люди, и будут ли у меня когда-нибудь такие родители, как у нее.

Ну, в общем, скоро я это выясню. Время возвращаться. Они, скорее всего, уже перевернули все это место кверху дном в поисках меня. Или даже не заметили, что я пропал. Так или иначе, я знаю, что они буду злиться.

Так что я хватаю свой велосипед и выезжаю на длинную, одинокую дорогу, ведущую туда, откуда я приехал.

* * *

Час спустя…

Я сижу на диване в комнате для встреч, ожидая, пока кто-то подойдет ко мне, но все потенциальные родители косятся на меня. Думаю, это из-за порезов и синяков от очередной драки. У меня не получается сдержаться: дети попросту не перестают меня раздражать. Словно наслаждаются, забираясь мне под кожу или что-то в этом роде.

Воспитательница подходит ко мне и смотрит на меня искоса.

— Почему ты не разговариваешь с ними?

— Ну, я ведь не могу просто подойти к ним, так ведь? — отвечаю я.

— Нет, но ты можешь преподнести себя не так… вызывающе, — говорит она, прочищая горло. Она всегда делает это, когда недовольна мной, так что я слышу это целыми днями напролет.

— Попытайся приложить больше усилий, идет? — произносит она. — Я не хочу, чтобы ты застрял здесь навсегда.

Я киваю, когда она отходит, чтобы встретиться с потенциальными родителями с фальшивой улыбкой на лице. Но что она на самом деле имеет в виду, так это то, что хочет избавиться от меня как можно скорее, потому что я — как неприятность для этого места, но она никогда не скажет мне это в лицо. Все настолько плохо, что она даже вспомнила мне моих настоящих родителей, даже если я ничего о них не помню.

Думаю, такова жизнь. Люди всего лишь обводят тебя вокруг пальца пока ты не сделаешь то же самое в ответ.

Хотя, отныне это мой девиз.

Сложив руки на коленях, сидя на краю дивана и мотая ногами, я смотрю на других детей, которые разговаривают с потенциальными родителями, и хочу, чтобы кто-то заинтересовался мной… настолько, чтобы увидеть меня сквозь слои моей злости.

Иногда мне хочется быть одним из тех детей. Счастливым. Нормальным. Но я не такой, и не знаю почему. Каждый день все, о чем я могу думать, это как оказаться умнее, чем кто-либо. Как перехитрить их, как выиграть драку. Как найти чью-то слабость и использовать ее себе на руку. Я всегда так зол, и не знаю, почему.

Возможно, из-за того, кем были мои родители.

Или из-за того, кем они не были.

Кто знает? Никто не может сказать. Даже я.

Хотя одну вещь я сказать могу. Даже если никто не возьмет меня сейчас, однажды я выберусь отсюда и покажу всем, чего стою.

* * *

Настоящее

Дождь бьет каплями по голове, пока я загоняю лопату в землю и копаю глубже. Яма становится весьма глубокой, достаточной, чтобы поместилось все мое тело. В этом темном углу за зданием я работаю над тем, чтобы сделать ее настолько большой, чтобы поместилось несколько человек… чтобы пролезть на ту строну забора.

Уже недолго осталось, всего несколько недель. Или месяцев. Но мы выберемся. Вопрос только во времени, а у меня его навалом.

Пот скатывается каплями по моему лбу, когда я отбрасываю землю, пока ДеЛука стоит на шухере. Он чуть впереди меня, дабы убедиться, что никто не пройдет через узкий проулок за зданием. Мы подкупили одного из смотрителей, чтобы он держал свой рот на замке о том, чем мы здесь занимаемся. Может, кого-то, кто не знаком с политикой в тюрьме, это удивит, но, как и всех остальных, даже охранников можно убедить «ослепнуть». До тех пор, пока он не знает, что мы здесь делаем, и удерживает остальных подальше, он будет получать свои деньги.

Не от меня, конечно же. О, нет, если бы у меня были деньги, что очень-таки затруднительно в этом месте, я бы и тогда не отдал их этим свиньям. Нет, организация, на которую я работаю, платит ему каждую неделю, чтобы его рот был на замке, и помогает нам выбраться. Предполагаю, так они хотят убедиться, что об их «вложениях» позаботятся. Это, и тот факт, что я не могу убивать для них, пока сижу здесь, является для них хорошим стимулом, чтобы вытащить меня.

Естественно, я абсолютно согласен с таким раскладом. Я использую любую помощь, которую могу получить. Кроме того, они не оставят ДеЛуку в этом месте, ведь таким образом у них два недееспособных сотрудника… что не хорошо для бизнеса.

Правда, мне насрать. Я всего лишь хочу выбраться нахер из этого места. Мне плевать на организацию с высокой колокольни. На самом деле, все, что меня заботит, это наличка, которую они присылают мне после исполнения задания. Мне плевать на каждого из них, ну, кроме, может быть, ДеЛуки… или нет. Как будто мне есть дело.

Я даже не помню, как это — переживать о чем-то.

Все, что я знаю, это как использовать людей и причинять им боль в свое удовольствие. Это то, что я умею, то, в чем я хорош, так что так и продолжу. Это сохранит мне рассудок.

Когда я заканчиваю свою норму на сегодня, то бросаю кусок деревянного шпона на яму, и накрываю сверху травой, придавая месту вид, словно недавно здесь возделывали землю для дворика. Это хорошее прикрытие для места, в котором никто не станет искать. Плюс все остальные охранники думают, что мы убираем во дворе. Не так уж и далеко от правды.

Я не опускаю рук, чтобы выбраться отсюда и наконец-то осуществить свою месть. Никто не попытается перехитрить меня, а если попробуют, я удостоверюсь, чтобы они были наказаны за это. Эта женщина, Ванесса Старр… она думает, что может обыграть меня в моей собственной игре, но она не видела мои лучшие ходы. Она открыла свои карты, а теперь настало время открыть мои. Когда дело доходит до силы, я лидирую. Я позабочусь о том, чтобы навестить ее после того, как выберусь из этого места. Только, когда она поймет, что я иду, будет слишком поздно.

Глава 3

ВАНЕССА

9 лет

Бегая с другими девочками, играя в догонялки, я замечаю мальчика, сидящего в траве. Он на том же месте, что и всегда во время перерыва, делает что-то сам по себе. Каждый раз, когда я смотрю на него, то задаюсь вопросом, почему он не заведет друзей. Может, ему не нравятся игры? Или, может, он боится? Я не знаю.

Никто из других ребят не хочет подходить к нему. Говорят, его родители не хотели его, и что он опасен, потому что сиротский приют, в котором он жил ранее, отказался от него. Думаю, это все ложь, а все остальные просто боятся. Но я — нет.

Как-то, в один из дней, я прекращаю играть в ловца и решаю подойти к нему. Мне любопытно, такой ли он, каким его описывают. Может, мне просто интересно увидеть, есть ли в нем больше, чем видно на первый взгляд. Я хочу дать шанс всем, даже если остальные не хотят.

Иду и становлюсь у него за спиной, наблюдая, как мальчик играет с муравьями на земле. У него в руке увеличительное стекло, но вместо того, чтобы смотреть на них, он их жжет.

Опускаюсь на колени рядом с ним, и он замечает меня. Почти падает на бок, но ему удается удержаться, его глаза расширяются при виде меня.