КАРТЕР

Не было и момента, когда бы я пожалел об уходе из СРА. Признаю, что заголовки "Картер Харрисон бросил школу" заставляли меня вздрагивать, но те недели в Италии с мамой очень помогли мне. Я расслабился, вдохновился, был просто старым добрым Картером.

Но отпуск закончился. Я считал, что вернусь и, наконец, смогу поддержать Эмму, раз она готова к прослушиваниям в колледж. Но репетиции шли в интенсивном режиме, до меня дошло, что справиться с годами работы за несколько месяцев куда сложнее, чем думал.

Я наблюдаю, как репетитор проверяет мой практический GED-тест (тест на знание программы полной средней школы — прим. пер.). Она продолжает делать пометки и кивать головой.

- Ок, все не так плохо.

Это замечательная новость.

— Ты неплохо справился с языком и с чтением, и с написанием. Полагаю, годы чтения сценариев сыграло тут роль. Есть проблемы с математикой, особенно с заданиями по алгебре. Технически ты прошел математическую часть, но нам необходимо еще поработать, чтобы общий процент не пострадал.

Она достаёт из сумки большую рабочую тетрадь по математике, перелистывает страницы и начинает отмечать стикерами нужные места.

- Сделай вот эти пять частей к следующей нашей встрече.

Я смотрю на сотню задач по алгебре, которые следует решить за следующие три дня.

И тут я подумал, что вычислил уравнение моего счастья.

— Не хочешь позаниматься с учителем по математике? — Когда я начал делать задачи, мама пришла с предложением.

Я качаю головой.

— Ты же знаешь, что можешь повременить; необязательно сдавать экзамен сразу.

— Знаю, но хочу, чтобы всё уже закончилось, тогда я смогу пойти в школу искусств.

Мама садится и потирает переносицу. Я не часто такое вижу. В последний раз заметил подобное, когда ушел из проекта "Дети Кавальеров". Кажется, прошла целая жизнь… вероятно так и было.

— Дорогой, я тут посмотрела и считаю, тебе следует подождать следующего года для подачи заявки. Большинство школ не принимают больше заявок до осени.

— Знаю.

— Ой.

В моей голове роятся мысли. Я столько времени скрывал свои чувства, не думал, что быть открытым и не держать всё в секрете сложнее. Понимаю, что не должен проходить через всё в одиночестве. Мама пытается мне помочь.

Мне просто нужно пережить это.

— Да, прости, Мам. Я осознал это, когда понял, что пропустил Национальный День Портфолио (специальное мероприятие для художников и дизайнеров США и Канады — прим. пер.)

Мама скептически смотрит на меня.

— Да, это та классная штука. Нашёл в интернете. Это день, когда представители колледжей со всей страны встречают перспективных студентов и оценивают их работы. Мероприятие предполагает помощь в создании сильного портфолио для колледжа. Оно проходит осенью, так что подумал, было бы хорошо сначала взять несколько базовых уроков и приготовить портфолио к следующему году. Я, если можно так сказать, опаздываю и мне нужно нагнать время.

Мама улыбается мне. Она встает из-за стола и обнимает меня.

— Конечно. Ты всю свою жизнь работал и заслужил перерыв.

Не знаю, как долго продлится перерыв. Мне нужно быть конкурентоспособным с теми, кто учился искусству всю жизнь. У меня может быть нет того, что нужно, но, по крайней мере, необходимо попробовать. Я так много задолжал себе.

Как часто я вот так сидел в коридоре в ожидании пока назовут моё имя?

Но на этот раз всё по-другому. Мои ноги трясутся, пока я сижу в офисе Музея современного искусства на Манхэттене. Кроме моей мамы и друзей, никто не видел моих работ. Еще никто из знающих в этом деле толк не критиковал меня — не тот, кому было положено хвалить меня по негласному правилу поддерживать сына или друга вне зависимости от того, насколько те могут быть в чем-то плохи.

Это глупая идея. Почему я не пошел в какую-нибудь общественную школу искусств, чтобы узнать мнение учителей? Почему я сразу пошел в офис одного из самых известных музеев искусств в мире за мнением куратора? Знаю, что большинство художников мечтают о таком, и двери были для меня открыты из-за моего имени и услуги Шейлы Мари.

И когда называют моё имя, удивляюсь тому, что не выпрыгнул из кожи от этого.

Я следую за молодой женщиной в костюме по узкому коридору. Её каблуки цокают по полу, я замечаю, что моё сердце стучит в такт. Она жестом приглашает меня войти в кабинет и мистер Сэмюэлс встаёт из-за своего стола.

— Мистер Харрисон, рад вас видеть.

— Спасибо за встречу. Не хочу отнимать много вашего времени.

Я считал, что с актерством покончено, но сейчас мне необходимо вытащить все свои трюки, чтобы изобразить спокойствие в самый нужный момент. Возвращаясь мыслями к прошлому, я вспоминаю первое интервью в прямом эфире утреннего шоу в восьмилетнем возрасте. Я должен был встать в пять утра, чтобы приехать на студию вовремя и успеть на прическу и грим (Да, даже восьмилетнему ребенку нужно сделать прическу и грим для утреннего шоу.) Помню, как мама сказала улыбаться, даже несмотря на то, что был напуган. Она сказала, что это обманет мозг, полагая, что я счастлив и расслаблен.

Мне любопытно, что мистер Сэмюэлс должно быть думает о глупой улыбке, расплывшейся сейчас на моём лице.

— Не знаю, сказала ли вам Шейла Мари, но моя дочь — большая фанатка фильма "Дети Кавальеров". Даже не могу сосчитать, сколько раз за прошлое лето мы смотрели первый фильм. — Мистер Сэмюэлс берет рамку с фотографией со стола и подаёт её мне. Он продолжает говорить о дочери и семье, пока я вежливо изучаю улыбающееся лицо десятилетней девочки. — Могу продолжать и продолжать. Чем я могу вам помочь? Вижу, вы принесли портфолио.

— Да. — Мой голос дрожит. Мне требуется некоторое время, чтобы восставить его. — Простите, да. Я надеюсь, поступить в школу искусств на следующий год, но у меня нет официального обучения. Собираюсь пройти базовый курс этим летом, но так как не имел критических замечаний от кого-либо, мне нужно просто знать…

Слова пугают меня. Мысль о том, что я могу услышать, пугает меня.

— Мне просто нужно знать, есть ли хоть какие-то задатки. Если ль надежда. Я действительно нуждаюсь в честном мнении, мистер Сэмюэлс. Понимаю, что мои рисунки покажутся дилетантскими по сравнению с тем, что вы видите каждый день. — Я указываю на картины, развешенные на стенах с разных выставок, которые он курирует. — Уверен, вы можете представить, что есть многие, кто приукрашивают вещи касаемо меня из-за того, кем являюсь. Но ничто из этого не помогает мне, поэтому я очень хочу услышать, что вы думаете о моих работах, где нужно что-то поправить… и есть ли хоть что-то, что поможет мне попасть в школу искусств.

Мистер Сэмюэлс кивает и открывает моё портфолио. Один за одним он перекладывает мои наброски и рисунки на стол и изучает каждый их кусок. Я решил показать ему микс моих работ: карандаш и угольные рисунки, рисунки, выполненные в разных стилях. Но большую часть портфолио заполнено моими набросками. Так как я держал мою страсть к рисованию в секрете, мне не хватало смелости закончить рисунки, пока несколько месяцев назад не наступил тот самый момент.

Мистер Сэмюэлс вешает несколько рисунков на стену и отступает назад, изучая работы по моим ощущениям вечность. Я не могу судить о реакции по лицу и пытаюсь не смотреть. Последнее, что мне надо, так это то, чтобы человек, собирающийся вынести важнейший вердикт в моей жизни, почувствовал себя неловко. В конце концов, это не его судят.

Можно подумать я к такому привык, но всё в прошлом. Мне неважно актёрство, поэтому в этом плане не так важны и мнения, не так как сейчас.

Я решаю сложить трясущиеся руки вместе, чтобы унять дрожь. На запястье замечаю красное пятно и пытаюсь стереть его.

После кажущейся вечности (хотя вероятно прошло только десять минут… десять долгих, мучительных минут), мистер Сэмюэлс садится и снимает очки.

— Вам нужна правда, ведь так? Есть хорошие новости и есть плохие, но поправимые.

В горле застывает комок. Что если хорошая новость заключается в том, что я всегда могу вернуться к актерству?

— На это я и надеялся, сэр.

Он берет два моих черно-белых наброска карандашом: на одном изображена Эмма, играющая на пианино, на другом — мама читает книгу.

— Ваше использование света и тени поражает.

Он проводит пальцем от шеи Эммы до её рук. Я помню тот день, потому что солнце ворвалось в репетиционный класс и осветило одну её сторону, а другую оставило в тени.

Мистер Сэмюэлс взял другой набросок, который я сделал в Центральном парке вечером, прямо перед грозой.

— Настроение этого наброска вызывает особое чувство и довольно зрелое для вашего возраста.

Моё настроение улучшается. Я пытаюсь успокоить себя, потому что обязательно последует "но". Я также заметил, что он кладёт рисунки и цветные наброски в разные стопки.

Он осматривает рисунки и улыбается мне.

Но…

— Скажите мне, Картер, как долго вы рисуете?

И вот время пришло.

— В действительности я работал только с акрилом около шести месяцев.

Он кивает.

— Вижу, что вы еще не особо владеете кисточкой. Это приходит со временем, так что возможно захотите взять вводные уроки рисования. Но главная проблема в отсутствии идентичности.

И не говорите.

Он откладывает четыре моих рисунка.

— У нас тут два абстрактных рисунка, реализм и пуантилизм. Разные стили от одного художника. Пока я вижу много универсальности — и поймите меня правильно, это может даже хорошо — нет системности. Что-то, что расскажет мне о вас. Я не вижу вас в этих набросках. Какое заявление вы хотите сделать? Что вы пытаетесь рассказать своими работами?

Полагаю, в этом и состоит самый главный вопрос.

— Пока вы не научитесь правильной технике рисования и теории цвета, то не сможете выучиться тому, что хотите творить. Некоторые художники проводят всю жизнь в поисках идентичности, так что не позволяйте это умерить ваш пыл. Потому что талант есть, настоящий талант. И этому, мистер Харрисон, не научат даже в самой лучшей школе.